Полковник Империи (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 23

— Что это?

— Надпись. Сделана мелом. На каком языке выяснить не удалось.

— Чем-то похож на санскрит… — задумчиво произнес Пауль. — Но нет. Слишком отдаленно. А что говорят свидетели? Остались свидетели, что посещали это помещение при русских?

— Остались. Но они говорят всякую ерунду. Видимо были сильно перепуганы.

— Ерунду? Какую же?

— Что хер полковник общался с воронами, например.

— Общался?

— Да. Именно общался. Он у них что-то спрашивал. Те отвечали. Но никто кроме хера полковника их ответы разобрать не мог. Как вы понимаете, все это выглядит очень странно и похоже на то, что свидетели были сильно перепуганы. Вот всякие глупости и мерещились. Или пьяны, что я не исключаю.

— Крупные птицы, что были на этом столе, — кивнул Пауль, — разве не вороны?

— Похоже на то, — чуть стушевался Вальтер. — Мы нашли большое черное перо. Как оно тут оказалось не вполне ясно. Но да, могли и из птицы выпасть. Следы когтей и клюва на столе остались довольно отчетливые.

— И помет.

— Что? Ах да. И помет. Но по говну, к сожалению, породу птиц я различать не умею…

Несколько минут спустя в помещение вошли, испуганно озираясь, пара мужчин. Уже не молодых. Что, вполне очевидно. Вся молодежь была на фронте.

— Что это? — Спросил Пауль, указывая на надпись на стене.

— Древнее проклятье, хер майор, — ответил без промедления тот, кто был постарше.

— Серьезно? И ты знаешь, что оно значит?

— Не могу знать. Но звучало оно устрашающе.

— Звучало? Можешь повторить?

— Мне кажется такие вещи в слух лучше не говорить.

— Тогда напиши, — кивнул Смекер, кивнув на лежащую на столе бумагу.

— Да, конечно, — нехотя кивнул мужчина и опасливо подошел к столу. Замер на несколько секунд. А потом нагнулся, выдвинул ящик, достал оттуда лист пищей бумаги и, аккуратно пристроившись на краешке стола, начал писать. Время от времени осеняя себя крестным знамением.

— Все? — Поинтересовался Пауль, когда мужчина замер очень надолго.

— Никак нет, хер майор. Пытаюсь вспомнить. Я в хоре воскресном пою. Слух хороший и память на слова. Но язык незнакомый. Трудно вспоминается звучание. — Потом нагнулся над листком. Сделал несколько пометок. И встав, подал плод своих трудов Смекеру. — Вот, теперь все.

— Аш назг дурбатулюк… — начал озвучивать написанное Пауль.

— Хер майор, прошу, не надо, — взмолился мужчина. — У меня от этих слов мурашки по коже и не по себе становится. А как увижу эту надпись, так и совсем дурнею.

— Это потому что ты дурень, — ехидно заметил второй, до тех пор молчавший свидетель. — Хер полковник же сказал, что когда-то эти слова перевернули мир, сейчас же — пустой звук.

— Откуда вы знаете, что говорил хер майор?

— Я по коммерческим делам в молодости в Россию ездил. Неплохо их язык понимаю. Сам не говорю толком, но то, что мне говорят — понимаю. Очень это пригождалось на переговорах, когда все вокруг думали, будто бы я их языка не ведаю и они могут при мне какие-нибудь важные детали обсуждать.

— А почему перестали заниматься коммерческими делами?

— Долгая история, хер майор.

— И все же.

— Отец прогорел. Кредиторы свели его в могилу. Мать недолго прожила без него. После смерти отца нас обобрали до нитки, вышвырнув на улицу, это ее и добило. Остатки накоплений я отдал сестре в приданное, чтобы замуж вышла. Сам же занялся более земными делами. Иной раз тянуло в торговлю, но я держался. Не хотел своим детям своей судьбы.

— Ясно, — кивнул Пауль, принимая объяснение. — Так что вы делали в помещении?

— Выполнял функции официанта. Команды мне отдавали на немецком. Звания я простого, что не вызывало подозрений. Вида, что понимал их, не подавал.

— А он что делал?

— Тоже самое. Только я был при господах офицерах весь вечер, а он приносил и уносил подносы.

— Понятно, — кивнул Смекер внимательно глядя в глаза этому уже немолодому человеку и пытаясь найти там намек на лукавство. Так беседа и потекла…

Пауль держался неплохо, хоть новые детали повергли бы в шок любого. Он ведь уже добрые полгода как был вовлечен в команду, ведущую расследование деятельности этого странного русского. И был хорошо осведомлен об «успехах» разведки.

«Шведские журналисты», попытавшиеся найти материалы о прошлом Меншикова уперлись в зияющую пустоту. Конечно, кое-что нашлось. Но эти слова и свидетельства не выдерживали никакой, даже самой ненавязчивой проверки. То есть, обычной болтовней и ложью. Больше полугода работы «журналистов» привели ровным счетом ни к чему. Все выглядело так, словно Максим «вылупился» сразу там на поле боя… сразу взрослым, пьяным и в мундире. Бред. Полный бред.

Какие-то детали удалось найти, но все они касались жизни Меншикова после появления там в Восточной Пруссии. Он выглядел удивительно противоестественно и неуместно. Словно чужак, пытавшийся вписать в инородную окружающую реальность.

Он хорошо знал немецкий язык. Но откуда? Кто его учил? Прекрасно владел английским. Еще интереснее. Но со странным акцентом. Да и русский язык его резал слух собеседников, включая массу непривычных слов и необычный выговор… мелодику… темп… манеру разговора. Уверенную, какая бывает только у человека, привыкшего командовать. Однако не похожую ни на что привычное. Офицеры говорили иначе. Купцы тоже. Уголовники — тем более. Общее впечатление было таким, словно Максим свалился с другой планеты.

Над этим вопросом работали не только «шведские журналисты» в России. Нет. По официальной легенде он воевал на полях Второй Балканской войны. И разведка не стала игнорировать это направление. Как и легенду. Однако ничего не удалось выяснить.

Точнее описание личности вероятного бастарда Ивана Меншикова дала совсем не тот результат, который ожидался в Генеральном штабе Германии. В устное описание внешности и характера Максим никак не желал укладываться. Это был настолько другой человек, что и не пересказать. Ни видом своим, ни манерами, ни привычками, ни знаниями оригинальный бастард на того героя, что творил невероятное на полях этой войны не походил. Совершенно.

Но как так-то?!

У рабочей группы Генерального штаба просто мозги вскипали от попытки увязать все полученные сведения. Получался какой-то безумный, абсурдный ребус. Сейчас же, слушая рассказ этого человека, Пауль с огромным трудом сдерживал эмоции. Потому что ему было страшно… жутко… Его собеседник говорил бред и чушь, в представлении окружающих. Вон как сдержанно улыбаются сотрудники криминальной полиции и офицеры комендатуры, что пришли полюбопытствовать. Даже ему пришлось пошутить для вида, усомнившись в словах собеседника для публики. Чтобы не потерять лицо.

— Альвы… эльфы… — медленно произнес Пауль. — Кто это? Те маленькие существа с крылышками из сказок? Или может быть забавные крошки, сопровождающие Санта-Клауса?

— Хер майор, вы позволите? — Произнес мужчина совершенно удивительного вида. Этакий антагонист Смекера. Его очки в роговой оправе, казалось, были надеты несколько набекрень, хотя, как это можно сделать Пауль не понимал. Сальные волосы были так мастерски причесаны, что вызывали желание обрить бедолагу, дабы он больше с ними не мучился. А мундир… это была песня. Мужчина этот был далек от худобы и форма, пошитая из не по уставу дорогой ткани, выдавала в нем достаток. Однако она сидела на нем ТАК, что у Пауля чуть глаза не стали кровоточить. Эта «рогожка» умудрялась местами на нем висеть мешком, а кое-где и идти «воблипочку», сдавливая телеса так, словно была на размер меньше необходимой. Но кто так ее пошил — не ясно. Хотя если приглядеться, то оказывалось, что дело было не в форме, а самом человеке, который был не в состоянии носить ее правильно. Да и растолстел несколько с момента ее пошива…

— Кто вы? Представьтесь? — С трудом сдержав прущее из него раздражение, поинтересовался Смекер.

— Шульц, Герман Шульц. Старший канцелярист при комендатуре. Был призван в марте 1915 года. По состоянию здоровья признан годным только к прохождению службы во вспомогательных тыловых частях. До призыва преподавал средневековую литературу в Мюнхенском университете.