Бракованная (СИ) - Рымарь Диана - Страница 29

— Зай, а ты чего дверь оставил открытой?

В гостиную заходит девушка. Она ростом с моего Снегирька, фигура тоже похожа, даже овал лица. Со спины их было бы не отличить, пожалуй. Только волосы у нее совсем другие — обычные, коротко стриженные, темные. С гривой Эвелины и близко не сравнятся.

Когда девчонка видит нас, мгновенно столбенеет, даже рот открывает от удивления.

— Вот и обладательница задницы с фото, я так понимаю… — хмыкаю я зло, обращаюсь к ней: — Скажи, милая, у тебя случайно нет парика с длинными светлыми локонами?

— Кх-кх… — закашливается она. — Есть… Принести?

— Не нужно, — качаю головой, а потом прошу Семёна: — Отведи девушку на кухню, пусть там подождет, не нужно ей видеть лишнего… И телефон забери, чтобы ненароком не начала звонить куда попало. Заодно выясни, знала ли она, для какой цели позировала на камеру с голой задницей…

Ее уводят. Вскользь замечаю, как у нее подрагивают ноги, потом снова обращаюсь к актёру:

— Повторяю вопрос, зачем ты подставил Эву?

Ублюдок молчит, тяжело дыша.

— Отвечай сейчас же или, клянусь, тебе отрежут язык!

В доказательство моих слов вперед выступает Павел, достает из кармана складной нож.

Актёр это видит и верещит не своим голосом:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Подставу Ванштейн заказал!

И тут вдруг история заиграла совершенно новыми красками.

— Ванштейн, значит? — зло прищуриваюсь. — Если тебя Ванштейн нанял, поди, и денег заплатил? Что же ты так подставился, номер карты оставил, а? Пожадничал просто, да? Думал срубить бабла и с него, и с меня?

— Если бы не твоя тупая сука, всё бы получилось! Я перед ней и так и этак… Коза фригидная!

Дольше не терплю, от всей души пинаю его в лицо, при этом отчетливо слышу хруст сломанного носа.

Глава 27. Скелет в шкафу Величаева

Этим же вечером:

Лев

Я подъезжаю к клинике, куда сегодня днем привезли Эву. Гребаный керамический кот, который ей так нравился, в итоге сыграл с ней злую шутку.

Я помню этого кота… Появился из ниоткуда на туалетном столике в спальне. Я спросил у горничных, что это за убожество, но мне ответили, что это Эвелина Авзураговна поставила, и я не стал требовать, чтобы выбросили. Можно сказать, пошел на поводу. Раз поставила, значит, нравился ей кот, так? Лучше бы выбросил, честное слово.

Из-за этого уродливого животного и моей несдержанности у Эвы теперь глубокий порез на левой скуле и еще несколько более мелких ниже на щеке, а кроме того, нервный срыв. У меня тоже срыв по полной программе. Если бы меня оставили в комнате с тем актеришкой одного, я бы запинал его до смерти… Всё же грех на душу брать не стал.

Я нахожу лечащего врача Эвы и спрашиваю:

— Как она?

— Швы наложили, думаю, всё будет хорошо. Когда всё заживет, что-нибудь сделаем со шрамами…

— Будут шрамы? — спрашиваю с надрывом.

— Один точно… Глубоко ей скулу разрезало… Но мы сделаем всё, что от нас зависит! Крема, лазерная терапия, своевременный уход творят чудеса.

— У нас свадьба через две недели! — чеканю я строго.

— Это усложняет дело… — хмыкает врач. — Но у нас есть барокамера! Думаю, успеем привести ее лицо в более-менее божеский вид.

— Спасибо, успокоили… Я могу ее забрать?

— Ей вкололи успокоительное, она немного поспала, но уже проснулась, так что да, можете… или оставьте здесь на ночь. Как вам угодно.

Иду к ее палате, захожу без стука.

Эва лежит на кровати, укрытая почти до самого подбородка, смотрит в окно, хотя на улице уже совсем темно.

— Привет, Снегирёк… — здороваюсь я, а у самого горло дерет. Такое ощущение, словно проглотил ежа.

Она не отвечает, только смотрит на меня своими огромными грустными глазищами.

Я подхожу, приставляю к ее кровати стул, сажусь и наклоняюсь к ней.

— Как ты?

Сердце будто трет наждачкой, стоит только увидеть здоровенный пластырь на ее щеке.

Эва тут же подается назад и с обидой в голосе отвечает:

— Ты обманул меня…

— В чем? — хмурю брови.

— Ты сказал, пока я тебя слушаюсь, я в безопасности, под твоей защитой… Я слушалась, Лев! Но больше не чувствую себя в безопасности…

Я тяжело вздыхаю, начинаю с главного:

— Прости меня за сегодняшнее, Эва… Поверь, я бы тебя никогда не тронул, если бы не… В общем, думаю, мне стоит кое-что тебе рассказать.

Пришло время поведать ей об одном из скелетов в моем шкафу. Их там много, скелетов этих… но Эве обо всех знать совершенно не обязательно.

Рассказываю лишь о Ванштейне:

— У моей семьи есть заклятый враг, как бы банально это ни звучало. Когда-то давно мой отец учился на одном курсе с Генрихом Ванштейном. Они крепко сдружились, вместе начали первый бизнес, женились. У моего отца появился я, а у Ванштейна наследник всё не спешил появляться. Их дороги на некоторое время разошлись, именно в тот период мой отец выкупил здание старого мясокомбината, реорганизовал дело. Собственно, тогда и появился наш родной «Величаевский» мясокомбинат. Ванштейн объявился позже, к тому моменту развелся и  так же, как и мой отец, в одиночку воспитывал сына…

На миг замолкаю, проверяю, слушает ли Эва, интересно ли ей вообще.

— И что дальше? — спрашивает она, кутаясь в одеяло.

— Дальше эти двое снова крепко сдружились, спали и видели, чтобы мы с Давидом, сыном Ванштейна, тоже стали друзьями. Однако когда ты подросток, очень сложно дружить с человеком, который на шесть лет тебя младше. Мы стали приятелями позже, когда подросли… Вместе ездили на тусовки за границу, развлекались на гонках, участвовали в боях без правил, курили анашу и не гнушались таблетками…

Наблюдаю, как хмурит лоб Эва. Эта часть истории ей явно не нравится, но из песни слов не выкинешь. Остальное ей тоже вряд ли понравится.

— Как-то раз мы изрядно переборщили с экстази…

Я морщусь, вспоминая следующий месяц, проведенный в реабилитационном центре, бешеный вид отца, с которым он являлся меня навестить.

— После я долгое время был чист, даже алкоголь не употреблял… Но на одной из тусовок всё же сорвался. Давид принес новую дурь, и мы попробовали. — Тут замечаю пренебрежительное выражение на лице моего Снегирька, пытаюсь оправдаться: — Я тогда молодой был очень, сейчас ни за что не стал бы такого делать, даже алкоголь почти не пью, ты знаешь. В общем, дурь оказалась с сюрпризом… Мы нажрались в клубе, и только поэтому люди увидели, что мы вырубились, и вызвали скорую. Меня откачали, а Давида нет... слишком сильная передозировка… Он принял больше моего, плюс я старше, сильнее физически, мой организм был чист накануне… Так или иначе я выжил, и Генрих Ванштейн никак не может мне этого простить. Он обвинил в смерти сына меня, хотя именно Давид поставлял нашей компании «веселье».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я тихо кашляю, даю себе время передохнуть и продолжаю:

— Прошли годы, история поутихла, а потом на каком-то приеме я познакомился с Миланой… Красивая молодая блондинка, она нравилась мне своей веселостью, легким отношением к жизни. Я не знал, что когда-то она встречалась и с Давидом тоже. Да и какая разница, ведь тот давно в могиле. Однако для Генриха разница была.

Снова кашляю и заставляю себя продолжать, хоть это и нелегко, ведь мне до сих пор противна та ситуация:

— Уж конечно, Милана не рассказывала мне, что до сих пор сосала деньги с Ванштейна, являлась к нему в дом на каждый праздник и рассказывала, что ни с кем другим своей жизни не видит после смерти Давида. Генрих млел, горевал с ней о погибшем ребенке и полностью спонсировал несостоявшуюся невестку. Пойми меня правильно, Эва, если бы Милана хотела, я бы сам ее спонсировал, я не жадный, ты знаешь… Но она никогда не просила денег, лишь периодически со мной спала. Ни я, ни она не воспринимали этот роман всерьез, но всерьез его воспринял Ванштейн.