Чувствуй себя как дома (СИ) - Британ Мария - Страница 62

Я отворачиваюсь и облокачиваюсь на широкий ствол дуба. Шорох, чертыханье, хруст — нереальны. Они далеко, на поляне, в ином измерении, огражденном чересчур строгой таможней.

Это не моя мама.

Не моя, не моя, не моя…

Я не дышу и не моргаю. Не существую. По ногам ползают муравьи — я наступила на муравейник. В небе каркает наш ворон. Наш дом.

Кар, кар, кар.

Я исчезаю. Выключаюсь. Разряжаюсь до минус двадцати.

— А ты смелая, — цокает кто-то.

Я дергаюсь: надо мной замирает Ди. Сердце колотится, я зарываюсь пальцами в землю.

— Где мама?

— Не бойся.

И снова меня поднимают. И снова я — елочный шарик. Ветки, корни, земля — все смешивается в винегрет. Впереди, за редкими деревьями, ровной полосой тянется трасса.

Моргаю — мы на обочине.

Моргаю — я сижу на чем-то мягком, пахнет бензином, гудит двигатель…

Моргаю — меня наполняет темнота.

Анна

ПОСЛЕ

Я продолжаю барахтаться. Ложь. Дышу — часто-часто, лишь бы не думать о произошедшем. Ложь. Мышцы горят, но теперь я чувствую силу. Ложь. Тонкая нить по имени Ди не дает мне утонуть.

Ложь.

На берегу сереет силуэт. Чайки летят к нему. Они знают его куда лучше меня — широкие плечи, мускулистые руки. И — я уверена — мутные глаза.

Сделай одолжение: научись плавать.

Я гребу что есть мочи. Мне нужно победить море и нарисовать свою жизнь на песке заново.

Главное — не волноваться.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Ноги тянут меня на дно. Тяжелые, каменные, они топят свою хозяйку.

Но… что это — мягкое, щекочущее ступни? Неужели водоросли?

И песок. О боги, песок!

Я научилась, папа.

— Научилась, — хриплю я скорее себе, чем тому, кто ждет меня на берегу.

Я выползаю из штормящего моря, трясусь от холода и страха, качаюсь маятником, спотыкаюсь, но не падаю. Ноги уходят под землю корнями, а я все выдергиваю их и бреду дальше.

Пляж — в черных полосках, как некачественный фильм.

Дальше, дальше, дальше…

Почему Ди? Почему моя мама? Почему часы?

Песок вновь меня засасывает. Голова кружится, и прежде чем я позволяю себе потерять сознание, сквозь зубы просачивается:

— Почему?

В ванной чересчур ярко. Ди сидит на полу и почти не двигается.

Я пялюсь на красные ладони. Мы с Ди слишком грязные. Нужно отмыть эту чертову пленку, замаскировать гелем для душа запах железа. На животе Ди все больше и больше грязи. Ничего страшного — я ототру ее полотенцем.

Я открываю краны в душевой кабине, но воды нет. Вокруг нас с Ди — обои в красную полоску. Или… Нет, это кровь. Кровь Ди. Она везде — и на полу, и внутри меня.

Я хватаю полотенце и пытаюсь оттереть красное пятно на животе Ди. Не получается — грязь растекается.

Это не я, не я, не я…

Это Zahnrad. Они проткнули Ди стрелками. Оглушили ее тиканьем.

Но вот беда — я и есть Zahnrad. И мои стрелки — хорошо наточенные ножи.

Идеально ровные полоски обоев стремятся к Ди. Она — их центр. Кровавое солнце.

Я поворачиваюсь к зеркалу. Слезы рисуют на вымазанных щеках бежевые ветки. Сейчас, сейчас старая Аня во мне сдохнет и отстроится Ворон.

Спасибо, дом.

Ты — мое сердце.

Я поднимаю руки — это не мои руки. Они грязные.

Я ерошу волосы — это не мои волосы. Они грязные.

Я поджимаю губы — это не мои губы. Они грязные.

Теперь я знаю, каким будет финал.

Спасибо дом, спасибо дом, спасибо дом…

Красные пятна тускнеют, в ванной из ниоткуда появляется сквозняк.

— Шоколадная или карамелька? — ухмыляется Ди.

Ответить я не успеваю. Кто-то зовет меня, но этого «кого-то» перекрикивает море. Я бросаю Ди и спешу к незнакомцу.

Я лежу на прохладном песке, промокшая одежда липнет к коже. В ушах шумит. Папа сидит рядом смотрит на меня, хмурится, на лбу — сеточка морщин. Он понял, что мне снилось. Понял и до сих пор улыбается.

— Прости, я не мог тебе помочь.

— Знаю. Я научилась плавать.

— Поздравляю, дочка. Ты молодец.

— Ты привязан к Ворону? Он — твой дом? — хриплю я. Голос не слушается и будто существует отдельно от меня.

— Да. Ди… спрятала в часах листья яблони. Не разрешила мне уйти.

— А мама? Что насчет мамы?

Не обращая внимания на кружащийся каруселью мир, я приподнимаюсь на локти. Папа прожигает меня взглядом, как чертову пепельницу.

— Это ты мне скажи, что насчет мамы.

Я холодею. Он не присутствовал там и даже не догадывается, что творилось в лесу. В то время, когда по мне ползали муравьи, он плавился.

— Упала с обрыва.

Он щурится и кивает. Подозревает что-то, сжимает кулаки, но не произносит ни слова. Я бы обняла его, да нельзя. Мы существуем по разные стороны.

— Твоя мать была удивительная.

— Если… я освобожу тебя, ты отправишься к ней?

— Да.

Чайки летают над нами и кричат, кричат, что скучали по нам. Слишком долго мы занимались не тем.

— Ты загадала желание. — Папа подается ко мне, но тут же отстраняется. — Хорошо, что принесла Облако, — это его дом. Плохо — что вместе с ним принесла часть себя. Сломай Zahnrad. Я буду тебе благодарен. Нам с Вороном давно пора на море.

— Вам с Вороном?

Папа не сдерживается и прикасается к моему плечу. Точнее — проскальзывает через меня.

— Дом не пожалеет тебя, будь уверена. Часы рано или поздно сломаются.

Папа прав — во всем до последней буквы. Я вытираю слезы рукавом промокшей рубашки. Пора прощаться.

Аккуратно, чтобы не пройти насквозь, папа гладит меня по запутанным соленым волосам, но я ничего не ощущаю. Как бы он близко ни был, нас разделяют миллионы километров — если путь на ту сторону можно посчитать в километрах.

Почему, почему я не обнимала папу тогда, десять лет назад?

— Все получится. Умоляю, не позволяй прошлому портить тебе жизнь. — Папин голос заглушают чайки. — Слышишь? Птицы любят тебя.

Зажмурившись, я хватаю руками воздух и представляю, что дотрагиваюсь до родной ладони.

Папа, папа, что со мной случилось?

Что с нами случилось?

— Передашь маме, что я по ней скучаю?

Мне отвечает лишь море.

— Папа?

Я открываю глаза: никого нет. Папа ушел в отпуск. И только чайки надо мной по-прежнему кружат.

Я проскальзываю к Лиде в кухню. Отдыхающие разбрелись по поселку, и у меня есть шанс порадовать бабушку и дедушку перед тем, как я допишу книгу. Вряд ли я смогу это сделать после.

Я купила пять килограммов яблок в местном магазине. Ди видела из окна номера, как я несу их в кухню. Но я лишь улыбалась в ответ. Смотри, смотри, какие они красные. Смотри, смотри, какое красное мое прошлое. Нет, ты его не отберешь. Настало время отбирать мне. К примеру, твое будущее.

Лида режет помидоры в салат и не замечает меня.

— Можно воспользоваться вашей духовкой?

Она вздрагивает и вытирает со лба капельки пота.

— Напугала! Пользуйся на здоровье, — разрешает Лида, пялясь на яблоки. — Она очень их любила.

— Я знаю. Вспомнила. У вас есть корица?

Лида кивает на шкафчик у мойки.

— Поищи там. И… Молодец, что не сдалась.

— Теперь нужно придумать финал.

— Для книги или…

— Для всего сразу, — перебиваю я.

— Удачи, — говорит Лида чересчур радостно.

— Вы мне поможете?

— Нет.

Она наклоняет доску и высыпает помидоры в миску. Несколько кусочков летят мимо, на пол.

— Вы ведь в курсе, кто виноват, — щурюсь я, отодвигая миску. — Почему вы ее покрываете?

Лида фыркает и принимается резать капусту. Так и не дождавшись ответа, я замешиваю тесто, выкладываю на него яблоки и ставлю пирог в духовку. Все механически и четко. И вроде бы Лида здесь, со мной, но я чувствую, что разум она заперла в той самой клетке. Подальше от одержимости. Подальше от сомнений.

Аромат запеченных яблок и корицы преображает кухню и… нас. Он — машина времени. Над печкой висят часы — старые-старые. Что, если перевести стрелки на десять лет назад? Выйду ли я из этого дома маленькой девочкой? Найду ли папу?