Белые волки. Часть 3. Эльза (СИ) - Южная Влада - Страница 28

— Я ничего не знал, — прищурился в ответ Алан, — а если бы и знал, то что с того?

— А то, что мы с тобой уже беседовали на этот счет.

Ну вот, полка не выдержала и со скрипом покосилась, книги посыпались на пол, жалобно шелестя страницами. Ирис дернулась, а ее сын усмехнулся и повел рукой.

— Не волнуйся, я наложил на комнату пелену тишины, никто вокруг не слышит.

Сила у него великая, больше, чем у нее, но лучшая защита — это нападение, и Ирис продолжила:

— Не морочь мне голову, Алан. Что за игру ты ведешь за моей спиной? А когда темпл здесь, у резиденции, загорелся, почему ты приказал слугам даже не пытаться к нему приблизиться? Почему настаивал, чтобы все оставались в стороне?

— Димитрий безумен, мама. Это ведь ты постаралась, помнишь? — рассмеялся ей в лицо сын. — Я лишь опасался, что в припадке ярости он нанесет ненужный ущерб кому-нибудь, кроме себя. Ты же сама знаешь, что он сделал с волчьей девчонкой, которая к нему полезла.

Люстра размашисто качнулась в последний раз и обрушилась за спиной Алана, разлетевшись сотнями хрустальных брызг, чудом не задев ни сына Ирис, ни ее застывшего любовника.

— Димитрий сыграл свою роль, — ответила она, потирая запястье, которым слишком резко дернула, спасая Мариса, — из благодарности я решила оставить его в живых. Тронешь его — и я отрекусь от тебя в ту же секунду. Вот увидишь.

Внезапно кресло, на котором Ирис недавно сидела, подпрыгнуло, грохнулось об пол, а затем рассыпалось кучей деревянных щепок, в миг изрешетивших все вокруг. Она огорченно застонала: Марис продолжал стоять, теперь похожий на ежа, ощетинившегося мелкими иголками, а между его сомкнутых губ потекла тоненькая струйка крови. Магия не дала ему пошевелиться, и вряд ли он даже осознал, что с ним случилось.

— Ну зачем так делать? — рявкнула Ирис на сына.

Он поднял руку, щелкнул пальцами… и лед сковал все ее тело. Не веря собственным ощущениям, она встрепенулась, пытаясь сбросить чары, но могла только моргать, беспомощная, как спеленутый по рукам и ногам младенец.

— Не ожидала, мама? — пока все вокруг ходило ходуном, Алан с насмешливой улыбкой на губах вновь прижался к ней. — Не ожидала, что я могу управлять даже тобой? Думала, что это невозможно? Одна сумеречная ведьма не имеет силы над другой? Так это потому что вы все равны между собой. Все, кроме меня. Темный бог дал мне немножко больше.

Он поцеловал ее, неспешно смакуя каждую секунду, пока этот поцелуй длился.

— Ты будешь моей, мама, — прошептал Алан, пока его ладони скользили по телу Ирис отнюдь не сыновними прикосновениями. — Ты будешь моей женой.

В накаленном до предела, буквально нашпигованном темной магией воздухе разрушенной комнаты в ту же секунду раздалось едва слышимое, но напряженное гудение. Оно росло и росло, наливаясь силой. Пустое место на фоне голой стены подернулось мутной пеленой, словно изображение на некачественном экране, а затем в нем появился нечеткий силуэт, похожий скорее на расплывающийся от большого количества воды акварельный рисунок. Очертания головы… плеча…

Алан почувствовал иное присутствие, отстранился, встретившись лихорадочно блестящим взглядом с полными ярости и страха глазами матери.

— Будешь, — с фанатичной убежденностью повторил он, — но пока что я тебя оставлю в покое. Забудем былые ссоры, мама? Мы же всегда были друзьями, да?

Он щелкнул пальцами, и Ирис с хрипом втянула воздух, хватаясь за грудь, а Марис кулем повалился на пол. Силуэт на фоне стены исчез, и гудение прекратилось. Алан недобро скривился в ту сторону, затем проколол обломком деревяшки свой палец, начертил на свободной плоскости знаки, с трудом подхватил обмякшее тело мертвого мужчины и вышвырнул в открывшийся проем.

— Сгорит не хуже, чем в топке семеты, — пояснил он еще не пришедшей в себя матери, — и следов не останется. Не волнуйся, я сейчас пришлю кого-нибудь… м-м-м… неболтливого сюда все убрать. Заведешь себе нового питомца, мама, выкину его так же. И с темным богом я все решу, подожди немного. Ты никуда от меня не денешься.

— Ты не посмеешь, — покачала Ирис головой, пытаясь отдышаться.

Невинный убитый мальчик посмотрел на нее с тоской полного любви сердца, безумное жестокое чудовище ухмыльнулось.

Люди всегда хотели походить на богов. Они ставили себе все новые и новые цели для достижения и доказывали, что предела их возможностям не существует. Они возводили себе величественные здания, похожие на волшебные чертоги. Лепили свои тела, добиваясь точнейшего сходства с идеальными статуями из мрамора. Покоряли животных и даже саму природу, поворачивали реки вспять и возводили среди равнин горы, пытаясь стать повелителями мира. Иногда какой-нибудь храбрец (глупец, наглец) из них не выдерживал, вскакивал над прочими, вставал в позу и кричал им: "Смотрите на меня. Я ваш бог"

Но никто почему-то не догадывался, что боги всегда хотели походить на людей. Когда первая их возлюбленная ушла обратно к человеческому мужу, они задались вполне очевидными вопросами — почему же ей там лучше? Что здесь было не так? — и спустились на землю, чтобы найти других невест и попробовать жить с ними. Светлый бог женился на Огасте. Темный бог не любил границ и рамок, поэтому его женами стали все сумеречные ведьмы сразу. Вот оно, то бремя, которое все сильнее пригибало Ирис к полу. Жена темного бога она только на словах, а по факту — любовница. Никаких прав не имеет, но при каждом его визите обязана радоваться и ублажать. Видимо, судьба у нее такая, и из этого порочного круга ей вырваться не дано.

Впрочем, в мужья она себе никого, кроме Виттора, и не хотела, поэтому и большой разницы нет, как называться. Хуже другое: как бы темный бог ни тешил себя иллюзиями, человеком он не стал, так же, как ни один из людей еще не стал настоящим богом. Он не научился самому главному — любить, не был живым и теплым, хоть сколько-нибудь понимающим других. Даже то, что он заступился за Ирис в нужный момент и избавил от притязаний сына, не могло ее обмануть. Его вроде бы добровольная помощь на самом деле напоминала действия "внезапных друзей", приплывших как-то раз в столицу из далеких заокеанских земель.

Вооруженные красивыми саквояжами из мягкой телячьей кожи, они бродили по улицам и приходили на выручку тем, кто в них остро нуждался: безлимитно ссужали деньги малоимущим, оплачивали долги за спустивших все сбережения в темпле темного, обеспечивали желающим шикарную жизнь на широкую ногу. Их саквояжи, полные "вспомогательных средств", долго не пустели. А когда опустели — явилась вторая волна заморских визитеров. Не такие добрые и совсем не друзья. Вооруженные бумагами международного банка, они имели полное право забрать у "благодарных должников" все то, что в их владении еще оставалось, а если ничего не было — шли по их родственникам и знакомым. И опять же, имели право. Непрошеная помощь оказалась вдвойне дороже против обычного и аукнулась наивным бедолагам кровавыми слезами.

Поэтому Ирис понимала: если это жуткое гудение уж раздалось, если темный бог соизволил хоть краешком силуэта показаться — скоро он придет и потребует полной награды. А приходил он всегда неожиданно. Она пробовала сбегать от него, едва заслышав характерный звук, открывала сумеречные двери и прыгала через них то на людную набережную у взморья, то в богато обставленный ресторан, полный слуг, то даже прямо в личную келью настоятеля дарданийского монастыря.

Каждый раз случалось одно и то же. Ирис не учла, что для того, кто управляет целым миром, подстроить этот мир под себя не составит труда. Замирали волны у берега, чайки повисали в воздухе, как аппликации на детской картинке. Утихал звон вилок и ножей в ресторане, и красное вино, льющееся в бокал, так его и не переполняло. Слуга подавал уважаемому посетителю меню, надолго согнувшись в статическом поклоне, а дарданийский монах застывшим взглядом смотрел сквозь Ирис на свечу, вознося молитвы патрону. Улыбки на разных лицах, еще не слетевшие с губ слова — весь мир поставлен на паузу прямо в разгар кипящей жизни. И тишина. Мертвая, леденящая душу тишина вокруг. Откуда ж взяться звукам, если сам ветер переставал дуть, а море — катить воды к берегу? Только Ирис могла идти. Она могла даже бежать, кричать, звать на помощь, ощущая, как за спиной движется следом размытый, словно акварельный, силуэт, все больше приобретающий четкость.