Хранитель (СИ) - Вакина Ася - Страница 14

А как добраться до монастыря? В случае крайней необходимости, тем, кто знает. Может, по воздуху? Нет. Ведь люди же — не птицы.

Единственно возможный способ проникновения пролегал через пещеры горы Ануши, где множественные лабиринты могли заводить того самого безумца из тупика в тупик, где за неисчисляемое количество лет оставили свои уставшие и ищущие чего-то тела такие же, как и он, путники.

Только гора Ануши прерывала десятиметровый естественный забор из колючего кустарника. Но и вход в нее был предусмотрительно закрыт мшистым камнем. Разве придет в голову кому-то, что этот самый вход такой маленький? Только под рост ребенка лет пяти-шести. Но, подумать только, если бы он был больше, то как удалось бы сдвинуть заросший изумрудным мохом камень?

Так кому же и зачем нужно было прятаться подобным образом? Может, монахини скрывали какие-то древние сокровища? В подвалах и подземельях? Или укрывали беглых преступников?

Что ж, фантазия наша бесконечно богата. Пора бы познакомиться и с настоятельницей монастыря…

Из угла в угол она расхаживала, неприятно шмыгая по деревянному полу. Сомкнув в замок за спиной руки, сухими пальцами нервно перебирала коричневые четки. Настоятельница была напряжена до предела, просто натянута, словно струна. Она думала о том, что каждое сказанное ею слово может неприятным или нужным образом повлиять на девочку. Как быть, когда душа радуется благоразумию и скромности этого растущего цветка, а долг требует совершить что-то страшное, чтобы загубить ее на корню.

— Матушка, я выучила все, что вы мне вчера поручили, — тихо произнесла миловидная девушка. — Желаете ли проверить?

— Нет, дитя мое, нет, — ласково ответила женщина, продолжая расхаживать, изредка поглядывая, как за окном, вопреки всем установленным правилам, играют в догонялки две молоденькие послушницы. — Что же мне с тобой делать? — задумавшись, посетовала настоятельница.

— Сделаю все, что прикажете, — с жаром ответила девушка, небесно-голубыми глазами глядя снизу вверх.

— Вычисти все клетки кроликов… Да не забудь в приличном виде быть на вечерней молитве.

— Хорошо, матушка. Я могу идти?

— Да, детка. И позови ко мне этих богохульниц, — махнула рукой в сторону окна.

Поклонившись, послушница вышла, бесшумно закрыв за собой дверь. А настоятельница остановилась у окна и, широко окрестив себя, внимательно и хмуро посмотрела на еще зеленую лужайку, кое-где украшенную желто-красными кленовыми листами. Мысли матушки были целиком и полностью заняты только что покинувшей келью девушкой. Сама же старалась, больше времени ей уделяла, словно дочь, укачивала, когда та болела, читала ей перед сном молитвы. И как теперь разом перечеркнуть все, чтобы смять сей прекрасный райский цветок, вытащив из ангельской души семя раздора. Это предстояло сделать именно ей.

Нельзя было не сделать. И так слишком затянула она свою доброту. В нерешительности сотворить грех несколько ночей подряд молилась. Плакала у образа Богородицы, просила заступничества для своей девочки. Сил для себя и прощения для всех двенадцати послушниц. В чем они были виноваты? Просто готовились единожды сыграть мерзкую роль…

Все эти дни настоятельница прислушивалась ко всем звукам, доносящимся со стороны Ануши. Ждала. И сегодня шел последний день. Она должна решиться…

В коридоре послышались быстрые шаги. Пришли, беспутные.

— Звали, матушка? — сходу, улыбаясь, спросила одна из девочек.

Настоятельница оглянулась и обвела девушек серьезным взглядом. Шалости с детства. А теперь по глазам видно, что похоть поселилась в их душах. Мерзко. Но за них можно было не волноваться. Лишь приглядывать, чтобы не натворили чего, поддавшись чувствам. Все перемены в них естественны, а страх пока неведом. Распустятся бутоны их тел окончательно, а там и замуж, Бог даст, выйдут. Забудется все, что происходило.

— Что это вы устроили на заднем дворе? — спросила настоятельница, слегка наклонившись вперед.

— Мы… ничего… — выговорила девушка, которую звали Один.

— Больше не будем, — подтвердила Два.

У них не было имен настоящих. Этого не требовалось. При рождении их назвали числами. А крещены девочки не были, но об этом знала только настоятельница. После возьмут себе имена, какие захотят. Сейчас же так было нужно.

— Идите. И ведите себя впредь скромнее, дабы не нарушать быт и правила монастыря, — матушка уже привыкла к этой ежедневной формальной процедуре: вызывала, отчитывала и отпускала с миром. Так было нужно.

После того, как послушницы вышли, настоятельницу вновь поглотили тяжелые мысли. Она снова заходила по комнате, шаркая и глубоко вздыхая. Загибала пальцы на руках, считая.

Все девушки были с детских лет расселены по кельям парами. Нельзя так по правилам. Но тут настоятельница сослалась на отсутствие такого количества свободных комнат. Не гостиница же. А скромный небольшой монастырь.

Один и Два по утрам прячутся в библиотеке, где, кроме религиозной литературы, неизвестным образом появились маленькие книжонки для леди, содержащие весьма откровенные сцены любовных утех. Но матушке было известно, откуда это чтиво, ибо она сама же и выбирала его, тайно выезжая в город ночью. С вечера просила утром не беспокоить, прикинувшись нездоровой. А на следующий же день монастырская библиотека пополнилась. И девочки заинтересовались, будто случайно найдя греховные пособия во время уборки в библиотеке. А вечером, в темноте скромной монашеской кельи, они учились целоваться друг с другом. От этих воспоминаний настоятельница брезгливо вздрогнула. Неслучайно. Все шло по плану.

Три и Четыре так однажды натрудились, работая на грядках, что все мышцы ломило и жгло огнем. А кто-то вскользь упомянул массаж, с помощью которого можно быстрее избавиться от боли. Конечно, пришлось раздеваться. И дотрагиваясь до тела друг друга, девушки открывали для себя мир непознанного, но волнующего и приятного. Да и где написано, что трогать друг друга запрещено. Это ведь просто массаж, так тело исцеляется.

Пять и Шесть слишком часто проводят омовения друг друга, тайно получая удовольствие от хвойных масел редкого дерева сиши. Якобы для смягчения кожи девушки наносили это масло. Даже друг дружке не признавались в необычном эффекте, оставляемом им на коже. И необычных снах после его применения. Конечно, ночные стоны матушка не могла не слышать. Но знала про страх в их душах. Эти две воспитанницы ни за что на свете не признаются в тайных наслаждениях даже самим себе. Не говоря уже о ней. Обе трудолюбивые и благодарные. Когда-нибудь непременно станут хорошими женами. А сейчас все шло по плану. Раз в несколько месяцев матушка привозила из города ароматное масло, в подарок девочкам. Они густо краснели, чего настоятельница старалась не замечать, но с благодарностью принимали дарения.

Любимицу матушки звали Семь. И именно она представляла для будущего дела самую серьезную опасность. Буквально грозила все сорвать. Поэтому надо было познакомить девочку с грехом собственноручно. Потому что на рассказы других наставниц она не поддавалась. Закрывала уши, убегала, ничего не желая знать. Не пускала ни в свои мысли, ни в свою душу. Иной раз настоятельница даже думала о том, как бы заменить ее на кого-то из монахинь. Но как обмануть всадников, собственноручно восемнадцать лет назад доставивших в монашескую обитель двенадцать младенцев-девочек? Невозможно.

Матушка тяжело и обреченно вздохнула. Спасти ее не получится. Одинокая слеза скатилась по щеке женщины. И она смахнула ее резким уверенным движением тыльной стороны ладони.

В комнате с Семь жила Восемь — полная ее противоположность. Ленивая и безразличная ко всему происходящему мечтательница. Молилась, потому что все делали так. Улыбалась, когда улыбались все. И только ночью, когда все спали, девочка жила, открывая на своем теле неизведанные зоны. Наблюдая за ней, матушка обо всем догадывалась. Не мешала. Не пресекала тайное увлечение. Все шло по плану.

Кто ее действительно беспокоил, так это Девять. Девушка засматривалась на садовника, причем не только в саду. Она всячески преследовала его, где бы он ни находился. Когда молился и когда спал, когда мылся и оправлялся. Ее влюбленность была маниакальной. Она, будто нечаянно заправляла за пояс монашескую рясу сзади. Чтобы он обратил внимание на тонкую ткань нижнего белья и того, что находилось под ним. Не того выбрала. Ох, не того. Садовник Валиан совершенно не реагировал на людей. Он жил в мире цветов и растений, считая и себя в какой-то мере ЧАСТЬю сада. К тридцати пяти годам он был невероятно красив и мужественен. Однако даже элементарных зачатков разума у него не наблюдалось. Все, что просило его тело, он получал от своих растений, бережно ухаживая за ними. Не раз Девять пыталась с ним заговорить, но получала только снисходительные улыбки в ответ. А после Валиан продолжал влюблено смотреть на свои розы, нежно целуя ароматные лепестки. Как же Девять хотела быть той розой, чтобы красивые и сильные мужские руки гладили ее тело, медленно лаская и перебирая пальцами. Чтобы он касался губами ее шеи, а она с радостью предоставила бы ему всю себя без остатка…