Танец над вечностью (СИ) - Дорогожицкая Маргарита Сергеевна - Страница 73

— Не трогайте Алису, пожалуйста! — неожиданно решительно заявила Лу. — Ей и так досталось! Я помирюсь с ней, она обязательно простит меня. Лучше скажите, это правда? То, что девочки обсуждали сегодня весь день?

— И что они обсуждали?

— Вырезателей, — ответила девчонка и поежилась. — У всех только и разговоров было про то, что это они вырезали… мою семью и недавно напали на Соляной замок, на господина Тиффано! Меня спрашивали, будто бы я была там… вместе с ним и даже…

— Ты была там. Ты героически спасла инквизитора, метнув кинжал в одного из бандитов, а потом еще оказала первую помощь защитникам замка.

— Но как же так? Как они могли?.. Ведь вы же тогда их убили?

— Убила, — кивнула я, подходя к зеркалу и разглядывая собственное отражение. — Но не всех. Мне кажется, или я поправилась?

— Вы? — удивилась Лу. — Нет, вы еще больше… В смысле, вы прекрасно выглядите!

— Плохо ты врешь, учиться тебе еще и учиться…

У меня сроду не было веснушек, а щеки… Почему они казались пухлыми? Я приблизилась к зеркалу, чуть не уткнувшись в холодную поверхность носом, а потом провела пальцем по отражению. Оттуда на меня смотрела другая. Ежения. Я отпрянула, зажав себе рот, чтобы не заорать от испуга. Что-то пошло не так, но я не помнила, что именно. Я забыла что-то важное… Рубины… Искра… И что-то еще? Часы? Биение сердца сливалось с мерным тиканьем часиков. Это успокаивало. За окном алел рассвет. А я так и не поспала толком, ни вчера, ни сегодня. Мысли разбегались, как бешеные тараканы, но одну из них мне удалось ухватить за хвост.

— Да… — повернулась я к Луиджии. — Что ты решила на счет ребенка?

Она съежилась на кровати, прижав голову к коленям.

— Милагрос говорит, что это грех. Нельзя убивать невинную душу.

— А чего ты сама хочешь? Ты готова пожертвовать всем ради ребенка, в котором течет кровь мучивших тебя ублюдков? Кстати… — я полезла за пазуху и достала портрет главаря. — Полюбуйся, полюбуйся… Родив, ты будешь видеть эту морду каждый час, каждый миг в глазах сына, начиная с младенчества и до конца жизни!

Лу тихо вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Впрочем, — вкрадчиво продолжила я, — твоя жизнь, тебе и решать. Только учти, что твое выступление на сцене театра на юбилее императора будет последним. Да-да, последним, потому что с пузом ты уже не сможешь танцевать. Тебе придется отказаться от мечты! А еще опозорить не только славную фамилию Даугав, но и огорчить своего бедного вновь обретенного папочку Джеймса. Какой скандал в благородном семействе!

— Хватит! Прошу вас, хватит! — Лу горько рыдала, но мне надо было дожать девчонку.

— Хотя тебя можно выдать замуж… — я выдержала паузу, сделав вид, что задумалась. — За Дерека Лешуа. Он знатен и богат, правда, вот незадача, влюблен в Милагрос, но ради нее безусловно пойдет на такую жертву…

— Что?!?

Кувшин со свежим парным молочком для беременной деточки полетел на пол. Милагрос всплеснула руками и возмущенно уставилась на меня.

— А что ты хотела? — нависла я над служанкой. — Это же ты ей задурила голову и отговорила вытравить плод! Грех, видите ли! Праведная какая! Только принципы по нынешним меркам — большая роскошь, за которую надо платить. И платить придется тебе, Тень, за мой счет прокатиться не получится. Кто-то должен жениться на девчонке и прикрыть ее срам.

— Но почему непременно Дерек? — начала мямлить Тень.

— А за кого ее выдать? Давай, я жду твоих предложений, — я уселась и закинула ногу на ногу, вольготно устроившись на кровати. — За Сигизмунда? Так он теперь ее братик. За Гуго? Он безродный каторжник, Рыбальски эту свадьбу не допустит. А Лешуа знатен и богат, самое то. Кроме того, я заставлю его признать Алису своей дочерью, обеспечив ее положением в обществе…

— Я не выйду замуж! — вдруг выкрикнула Луиджиа сквозь слезы. — Не надо мне никого искать!

— Кто тебя спрашивать будет, — отмахнулась я. — Раз хочешь похоронить свой талант в пеленках-распашонках, изволь…

— Нет, — Лу вскочила и застыла посреди комнаты, вытянувшись, как струна, и задрав подбородок. — Этот ребенок никому не нужен, всем мешает, его никто не любит…

— Вот именно, — обрадовалась я, — поэтому лучшее, что ты можешь сделать, это выпить отвар и…

— … как и я никому не нужна, — закончила девчонка, чей голос опять опасно задрожал. — Я тоже всем мешаю, от меня одни неприятности. Но я не хочу его убивать, не хочу. Я сама рожу, и нас уже будет двое. Хотя бы он будет любить меня! Я больше не буду одна!..

Она снова разрыдалась, и служанка бросилась ее утешать, твердя, что все будет хорошо, что никто ее с ребеночком не оставит, что все ее любят, а госпожа что-нибудь придумает… Мне только и оставалось, что бессильно стискивать кулаки от желания поколотить обеих. Я им что, всемогущая палочка-выручалочка? Взгляд упал на брошенный портрет главаря.

— Хорош рыдать! — я оттолкнула служанку от Лу и влепила девчонке пару пощечин. — Хочешь оставить деточку? Тогда пеняй на себя! Когда за деточкой явится папочка, я пальцем не пошевелю!

— Госпожа! — служанка пыталась оттащить меня от жертвы. — Не надо, прошу вас! Зачем вы пугаете девочку!

— Бери карандаш! — напустилась я на Тень. — Живо! А ты, — повернулась я к исходящей слезами Лу, — вспоминай. Все вспоминай! Как пришли Вырезатели, как они убивали, как тебя резали и насиловали! Будет тебе на память целая картинная галерея! Сыночку потом покажешь!

Это уже не было случайностью или вывертом моего безумного сознания. Образ двоился и множился. Оскаленная звериной похотью морда главаря отражалась повсюду. В осколках зеркал на полу, в лезвии ножа, полосовавшего плоть, в кровавых лужицах, в остекленевших глазах матери… На страшных рисунках Тени, вытащенных из глубин памяти Луиджии, которая единственная выжила в том кровавом аду, было два мучителя. Два одинаковых, почти неотличимых друг от друга. Два брата-акробата. А если не колдовство?.. Если и в самом деле братья? Не обращая внимания на истерику Лу, я вглядывалась в сцены жестокого насилия в поисках отличий. И они были. Перед глазами стояла морда главаря с торчащей в глазнице шпилькой. Вот небольшой шрам возле виска, а здесь его нет. Зато на рисунке есть небольшая родинка на нижней части подбородка, когда ублюдок запрокидывал голову в хохоте, а была ли она у убитого мною?.. Или я просто ее не увидела? А уши? Уши! Или это зеркальное отражение? Я вскочила с пола, разметав бумаги, и бросилась к зеркалу. Серьга в левом ухе! Я видела ее на убитом! А на рисунке? Но если это зеркальное отражение?.. Еще тогда, в лагере бандитов, перед приступом, мне почудилось, что я вижу перед собой лживое зеркальное отражение! А кого видела Лу?

— Вспоминай! — налетела я на девчонку, тормоша ее за плечи. — У того коротышки была серьга! В каком ухе? Вспоминай! Дура! От этого зависит твоя жизнь! Вспоминай!

Лу застыла, ее глаза сделались пустыми, лицо было без единой кровинки. Она, как зачарованная, поднесла руку к моему уху и выговорила:

— В левом…

А на рисунках серьга была изображена в правом. Потому что лицо второго ублюдка девушка не видела, он был сзади, когда они вдвоем с братом насиловали ее. Она видела все в зеркальном отражении…

— Их было двое. А близнецы в твоей утробе, — без всякого выражения выговорила я, отпуская Лу, — никогда не станут тебя любить, потому что ты сама не в состоянии дать им любовь. Один из твоих насильников все еще жив и охотится за тобой. Ты выпьешь отвар и избавишься от плода, даже если мне придется силой залить спорынью тебе в глотку. А ты, Тень, проследишь за этим лично, ради ее же блага. У вас времени до завтра.

Я собрала рисунки и на негнущихся ногах покинула комнату в гробовой тишине.

Близнецы… Сама природа закладывает между ними незримую прочную связь схожести характеров и судеб. А если эта связь исказилась колдовством? Если два зверя в людском обличии переступили черту человечности и тем самым получили запредельную силу, черпая ее друг в друге? А потом я разорвала нить, убив одного из них? Что случилось со вторым? Почувствовал ли он смерть брата? Несомненно. Почему выкопал его труп? Пытался склеить разбитое? Получилось ли у него? Мне оставалось надеяться, что нет.