Швейцарец. Война - Злотников Роман - Страница 7

– Давит немец? – не выдержал Виталий.

– Давит, герма́н, – согласился санитар. – Божечки, кольки людзей пабила… – он помолчал и затем заговорил уже сам: – Мэни как почалося сразу закликаци. Я-то месцный, со Станькава. Вот нас с Марфой и цаго. Яздавым взяли. Покуль Марфу снарядам не забила. С таго часу я и санитар…

В этот момент какой-то раненый очнулся и застонал. Санитар суетливо дёрнулся и, выудив откуда-то фляжку, поднёс её к губам раненого.

– Вось, милай, попей, лягчей стане…

Но напоить раненого ему не удалось. Потому что его сосед, весь замотанный в бинты боец, с сержантскими треугольниками на чёрных, артиллерийских петлицах, перехватил его за руку и зло рявкнул:

– Совсем с глузду съехал?! Он же в живот раненный!

– И чаго яму цяперь мучаца чи шо? – не менее сердито огрызнулся санитар… а вернее ездовой, определённый в санитары. Виталий вздохнул и пояснил:

– Раненным в живот нельзя воду. Только если губы смочить.

Основы первой помощи им в лётной школе давали в довольно большом объёме. Так что, похоже, в медицинском деле он разбирался как бы не получше подобного «санитара».

– Вот-вот, слушай, что тебе умные люди говорят, – всё так же зло произнёс артиллерист. После чего прислушался и удовлетворённо кивнул.

– Наши восьмидюймовки садят. Ох и кисло сейчас немчуре…

– А няма чаго было да нас лезци. Гаспадары знайшлися… – пробурчал санитар. И все замолчали, вспоминая речь Сталина, которую он произнёс по радио в полдень двадцать девятого июня. Через восемь часов после того, как первые немецкие бомбардировщики пересекли линию государственной границы СССР. Там было всё – и выдержки из «Майн кампф», и материалы из плана «Ост», и цитаты из выступления Гитлера перед высшим командованием вермахта, состоявшегося буквально накануне нападения. У всех, кто его слушал, сами собой сжимались кулаки и зубы стискивались до такого состояния, что начинала крошиться эмаль. Природные рабы, значит, говорите, недочеловеки-унтерменши… ну раз так, господа, ось теперь не обижайтесь…

– А прауду кажуць, што у нас ёсць гарматы, яким у дула галаву засунуць можна? – поинтересовался санитар спустя минут пять. Артиллерист хмыкнул.

– Уже нет. Их ещё в ночь на тридцатое июня в тыл увезли. Так что они всего один день по немчуре стреляли… Как раз неподалёку от нас стояли. Им ещё о прошлом годе позицию готовить начали. Под Жабинкой. Рельсы укладывали, стрелки монтировали…

– Так яны што, у вагонах? – удивился санитар.

– Они сами по себе такой вагон, что всем вагонам вагон! На сорока колёсах, – уже куда доброжелательнее усмехнулся артиллерист. – И чтобы их по горизонту можно было наводить… ну в стороны, понимаешь? Так вот для этого нужно специально так рельсы положить, чтобы они по кривой шли. Сам понимаешь, сколько для этого времени нужно – ответвление сделать, насыпи, стрелки, подходы… Потому-то позиции для них так заранее и начали готовить. На нашем направлении – неподалёку от Жабинки. А также ещё, говорят, где-то под Малоритой и на севере. Но там орудия поменьше калибром стояли. В одиннадцать дюймов. А под Жабинкой четырнадцатидюймовые! – сержант сделал паузу, после чего довольно закончил: – Ох немцы и обосрались, когда они вдарили. Целых два дня с плацдармов нос казать боялись – так и сидели, ждали, пока их самолёты все подозрительные места не выбомбят. Но – бесполезно. Их уже в первую же ночь в тыл уволокли… – тут его лицо посмурнело. – Но нам из-за этого тоже сильно достались. Наша батарея тогда первые потери понесла. Одно орудие вдребезги разбило и два тягача. И это ещё хорошо, что боезапас не детонировал. Снаряды-то по большей части прямо у орудий лежали. Чтобы можно было быстро на «беглый огонь» перейти. Мы ж не просто так там стояли, а по немцам плотно работали по заявкам нашей пехоты. Вот если бы снаряды сдетонировали – тогда бы от батареи вообще мокрое место осталось… Хотя и так хорошего мало. Мы потом из-за потери тягачей при смене позиций так затрахались.

– Обнаружили вас? – встрепенулся Виталий. Ведь своего первого немца он завалил, как раз когда тот летел на разведку позиций тяжёлой артиллерии. Неужели тот успел что-то передать?

– Если б обнаружили – так всю батарею разбили бы, – качнул головой сержант. – Просто на подозрительное место бомбы набросали. Артиллерию-то далеко не везде удачно разместить можно. К хорошей позиции много разных требований. Вот они все такие «хорошие» и бомбили. Ну, которые нашли. А у нас очень хорошая позиция была. Мы почти десять километров границы с неё свободно накрывали… – он вздохнул. – Немец-то уже два года воюет. Опытный…

Все некоторое время помолчали, а затем Виталий удивлённо покачал головой.

– А я и не знал, что у нас в армии такие орудия на вооружении стоят. Ну, в четырнадцать дюймов.

– Не-е, не у армии – у моряков, – мотнул головой артиллерист. – Четырнадцатидюймовки-то ещё до революции делались. Для каких-то линейных крейсеров. Но сами крейсера потом так и не построили. А орудия уже сделаны были. Вот их и поставили на железнодорожные транспортёры. Как орудия береговой обороны. А те, что одиннадцатидюймовые, уже в наше время сделали. Такие же, вроде как главный калибр наших тяжёлых крейсеров.

– А ты что, во флоте служил, что всё так хорошо знаешь?

– Да нет, – махнул рукой сержант, – я ж говорю – позиции у нас рядом были. Их же только лишь за три дня до того, как всё началось, притащили. Только-только успели обустроиться… Так мы им по-свойски, как артиллеристы артиллеристам, чем могли помогали. И тягачами пришлось поделиться, и где у кого поблизости самогоночки раздобыть можно посоветовать, – артиллерист подмигнул. – Там и наслушался… А вообще-то про эти орудия ещё в финскую войну писали. Они ж по дотам-миллионникам линии Маннергейма работали!

– А ну да, что-то припоминаю, – задумчиво кивнул Чалый. – А как тебя ранили-то?

– Немцы звукоразведку подтянули, – вздохнул сержант. – Мы только-только огонь открыли, как – на тебе! Едва по десятку выстрелов сделать успели… – но тут же оживился. – А так-то мы от границы уже по четыре боекомплекта на ствол расстреляли. Дали фрицам просраться.

– Кому? – удивился Чалый. Артиллерист весело взглянул на него.

– А мы так немчуру теперь называем, – и пояснил: – Пару недель назад, ещё под Иванцевичами, когда мы позицию меняли, к нам энкавэдэшники подсели. Ну, которые из оперативной бригады…

Виталий понимающе кивнул. Об оперативных бригадах НКВД говорить вслух было не принято. И ни в каких официальных приказах и распоряжениях, которые им доводились, о них тоже не упоминалось. Зато разных слухов про них ходило множество. Говорили, что все их штабы и казармы в приграничных городках – чистая бутафория, а на самом деле сидят они в глухих лесах вдоль немецко-советской границы. В той двадцатикилометровой полосе, из которой по весне было выселено всё население. Будто все они спортсмены и лютые бойцы. Будто есть у них тайные склады, которые ломятся от всяких запасов. И ещё будто все те двенадцати с половиной миллиметровые противотанковые ружья, изъятые из войск вследствие замены их на новые ПТР калибром четырнадцати с половиной миллиметров, ну как у его «сушки» на носовой батарее, отдали именно им. И если начнётся война, то диверсионные группы из состава этих бригад тут же переправятся через границу и начнут уничтожать немецкие склады, бить из противотанковых ружей паровозы, взрывать мосты. А пока войны нет, они патрулируют всю приграничную полосу и ловят немецких диверсантов… Что из всего этого было правдой – никто не знал. Но, в отличие от большинства других, эти слухи выглядели вполне логично. Тем более что чем-то подобным «отдельные лыжные бригады НКВД» занимались ещё на финской. То есть так же лазали по лесам и ловили каких-то финских «кукушек». Кто это такие и почему так называются – никому известно не было, потому как вживую этих самых «кукушек» никто из обычных бойцов и командиров не встречал. И ни вреда, ни пользы от них никто особенно не почувствовал.