Жена Болотного царя - Огинская Купава - Страница 40

И если в первый день обучения у меня получалось хоть что-то — например из десяти стрел засадить, пусть и в край дощечки, хотя бы одну, то сегодня дело совсем не ладилось.

Ксэнар смотрел, я не хотела перед ним облажаться и против воли уже дюжину стрел послала в снег. Целая мишень обидной насмешкой висела между деревьев.

— Руки слабые, — вынес вердикт Ксэнар, — лук тебе не подойдет, хочешь стрелять, возьми самострел.

Меня это не то, чтобы обидело, я и сама уже давно поняла, что хорошим лучником мне не стать. То, что со стороны казалось простым, на деле было сложной наукой. И дело было не только в слабости моих рук, просто я так и не смогла для себя уяснить, как нужно правильно хвататься за тетиву, постоянно чего-то боялась, пуская стрелу, и вечно во всем сомневалась.

А наш вожак просто оказался достаточно сострадательным, чтобы не топтаться по моим чувствам, озвучивая все мои недостатки.

— На этом стоит закончить, — решил Ксэнар, взглядом велев Ашше забрать у меня лук. Стрелы собирал Сэнар, пока Берн отвязывал мишень. Все были при деле, и только лишь одна змеевица стала свидетелем того, как, ничего не говоря, наш загадочный вожак потащил меня куда-то за собой, крепко держа за руку и ничего не объясняя.

Я покорно следовала за ним, с трудом пробираясь сквозь снег, доходивший мне почти до середины бедра. Не выбирая легких путей, Ксэнар потащил меня к капищу прямо через небольшую березовую рощицу.

Заговорил он, только лишь когда идол Волчицы можно было разглядеть во всех деталях.

— Сегодня последний день в этом году, когда праматерь смотрит на нас, — пояснил он, проводя меня мимо деревянных, стабильно недружелюбных, стражей, — рассказывай, что хотела.

— ‎А? — прошло достаточно много времени, чтобы я успела забыть о многом. Например, о том, что планировала ему во всем признаться.

— ‎Ведьмы. Что им от тебя надо?

Ведьмы были далеко, опасности я не чувствовала и не очень хотела рассказывать ему об одной значительной встрече с хту-наанским жрецом.

Но я обещала, а Ксэнар смотрел так терпеливо и спокойно, что не рассказать я просто не могла.

— За прошедшую седмицу я разобрался со всеми делами, что накопились за время моего отсутствия. Теперь я готов взяться за твою проблему.

— ‎Это не то, чтобы проблема… — неуверенно начала я, но потом просто плюнула на все и рассказала, как оно так получилось, что я могу разговаривать с выходцами.

Нет, конечно, официальное объяснение моих несомненных талантов уже было озвучено еще в самом начале. Все списали на то, что я нечисть, и никто этому не удивился. А Ксэнар просто не спрашивал. Странный он был, нелюбопытный.

Я ему об этом даже как-то сказала, на что получила весьма однозначный ответ.

— Зачем мне знать то, чего ты не хочешь рассказывать? Я чувствую, что ты не опасна, этого достаточно.

И сейчас, рассказывая ему о светлячке, я очень надеялась, что ничего не изменится, и он не пожалеет о том, что не узнал обо все сразу.

О том, что воины, в отличие от жрецов, имели более сильные тела и толстую кожу, Ксэнару было известно уже давно. Сэнар не поленился рассказать о своем мире многое, например то, что их светило почти не греет и едва светит, и, в отличие от нашего солнца, не жжется.

Но вот чего наш вожак точно не знал, так это того, что жрецы все же хотят попасть в этот мир, чтобы наконец все закончить.

Если я правильно поняла светлячка, а я очень надеялась, что не ошибаюсь, они смирились с тем, что их изгнали из этого мира, и не одобряли попыток своих воинов вернуться в него силой.

— Если они придут раньше, чем мы придумаем, как закрыть проход, то я их выслушаю, — пообещал Ксэнар, когда я закончила рассказывать о том, с какой, собственно, целью, светлячок наградил меня переводчиком.

Меня это вполне устраивало. Хотя и были некоторые сомнения, что жрецы успеют морально и физически подготовиться для выхода в этот мир.

— Это все, конечно, замечательно, но можно я теперь задам тебе один вопрос?

Ксэнар, удивленный тем, что я прошу разрешения на вопрос, кивнул, чуть заметно улыбнувшись.

— Что значит «последний день, когда праматерь смотрит на нас»?

— ‎Через три дня конец года, — пояснил он, уже давно перестав удивляться тому, что я не знаю элементарных вещей. Иногда Ксэнар забывал, что я не из этого мира, пришла сюда не так давно и мало что еще знаю, но, как правило, помнил, что я пришлая, и честно старался все объяснить, — с концом года она уйдет на покой и проспит до первого полнолуния нового года.

— ‎И что, вы все это время будете без защиты богини?

Поразительно, но факт: меня действительно беспокоило то, что Волчица не будет присматривать за нами аж целых несколько недель.

— У нас есть хранители, — Ксэнар улыбался, просто стоял и лыбился, ясно улавливая все мои эмоции. Его забавляло то, как я, совсем недавно еще боявшаяся их мохнатую Мано-Аль, теперь переживаю из-за того, что она ненадолго нас покинет, — но если ты хочешь сдержать обещание и поднести ей дар, то лучше поспеши на кухню. Алис поутру ушел в лес на поиски достойной жертвы для праматери.

Пирог мне предстояло печь самой, и лучше было бы поторопиться. Потому что отказываться от своего обещания я не хотела, а все подношения Волчице делались либо на рассвете, либо на закате. А зимний закат — дело скорое.

***

Алис вернулся с охоты веселым. Потеряв где-то рукавицы, он нашел увесистого кабана. Пушистые уши, длинная морда, прямой хвост, он был совсем не похож на домашних, откормленных свиней. Было в нем что-то дикое, гордое, что-то такое, чего не мог скрыть даже обычный, вполне свинячий пятачок.

— Готова идти Волчицу задабривать? — с веселым нетерпением спросил бравый охотник, свалив свою добычу на крыльцо у моих ног.

— ‎Пироги только дошли, — отозвалась я, привалившись к плечу севшего на ступеньку рядом со мной лиса, — можно хоть сейчас идти.

Кухонные девки, когда только узнали, что я собираюсь делать, с охотой вызвались помочь советом.

В итоге вместо одного пирога Волчице я тащила целых два. Один с мясом, второй с вареньем. Щедрость и сладкое праматерь очень уважала.

Алис, подозрительно бодро топавший рядом со мной, словно не замечал тяжести своей недавно еще хрюкавшей ноши и уверенно вел меня на гору. Совсем не туда, где стояло капище их богини.

Я топала следом, обещая себе не удивляться, если обычные, не обрядовые подношения, они тут делают под каким-нибудь вековым дубом.

И не удивилась. Даже когда плоский, большой камень с выбитыми на нем резами увидела, не удивилась.

Я же себе обещала.

Кабана Алис кинул у камня, выхватил нож из-за голенища сапога и быстрыми, четкими движениями, не переставая что-то бормотать, вознося славу Белой Волчице, вскрыл кабана, разворотил ему ребра и бросил на быстро набирающем цвет, от впитавшейся крови снегу с вывернутыми наружу внутренностями.

— Пироги на камень положи и сказать не забудь, кому они и за что, — велел он, отходя в сторону. Нож и руки обтирать снегом, лежащим рядом с жертвенным камнем, он не стал.

— ‎А может ты…

Алис фыркнул.

— Рагда, пироги от кого дар? От меня или от тебя? Я свою жертву принес, теперь ты свою принеси.

Дрожащими руками я уложила пироги на камне, робко пробормотав слова благодарности.

Меня душил насыщенный медный запах, я была уверена, что случайно наступила на кровавый снег, оставив свой отпечаток, и чувствовала себя ужасно глупо.

Но сделала все, как велел Алис, не в лучшем виде, но хоть как-то. Я старалась.

И оборотень остался мной доволен.

— Молодец. А теперь домой, завтра подготовка к концу года начнется. Сегодня стоит отдохнуть как следует.

Подготовкой к празднику оказались по большему счету бессмысленные метания по деревне. Вернее, они, конечно, были не совсем бессмысленные, просто мне, как девочке на посылках, казалось, что меня просто так гоняют по всей деревне. Из Кузнечного переулка в Промышленный тупик, потом на Сдобную улицу к бабе Алае, являвшейся самым лучшим пекарем всех близлежащих деревень (которых, к слову, насчитывалось аж целых три), а в довершение, чтобы совсем мне весело было, к Ксэнару.