Никогда не кончится июнь (СИ) - Кроткова Изабелла - Страница 37

Произнеся эту речь, в которой я не смогла выразить и четверти того, что хотела донести до толстокожего мальчишки, я зевнула и повернулась на бок.

— Давай все-таки попробуем уснуть…

— Так вот оно что, оказывается… А я думал, лучшим сочтут того, кто не будет запинаться, ни разу не ошибется… — удивленно прокомментировал парень, пропустив мимо ушей последнюю фразу.

Пришлось вновь вступить в диалог.

— Ошибаться и запинаться на международном конкурсе не будет никто. Это не утренник в детском саду. Поэтому, — я снова зевнула, — критериями для жюри будет, безусловно, владение инструментом, техника, красота звука и… эмоциональность, единение с образом — то, о чем я тебе только что сказала… Все, я сплю!

— А ты хорошо играешь? — вдруг поинтересовался рыжий мальчишка.

— Хорошо, — нескромно ответила я. — У меня за плечами четыре первых места и один Гран-при. В Австрии.

— Ух ты! Вот это да! — раздалось за спиной бодрое восклицание. — А…

— Больше никаких вопросов, — оборвала я. — Завтра тяжелый день.

Восклицание сменил удрученный вздох.

— И ночь, — добавил Степа грустно.

— Спокойной ночи, — в шестнадцатый раз пожелала я, на этот раз не поддавшись на провокацию.

Подождав от меня еще чего-то, но так и не дождавшись больше ни слова, Степа тоже повернулся на бок, и до меня донесся его глухой ответ:

— Приятных сновидений…

Через некоторое время он тихонько засопел.

А я еще долго ворочалась с боку на бок, чувствуя в пустых ладонях то острые гитарные струны, то шершавые картонные карты…

Наконец, белая луна убаюкала меня, и комната растворилась в глубоком и ровном сне.

Пункт номер один. Программа конкурса.

Изучая ее, я постепенно успокаивалась. Похоже, здесь сложностей не возникнет. Все произведения, включенные в программу трех туров состязаний гитаристов в Милане, я хорошо знала. С некоторыми как раз и брала те самые призовые места. Так что их нужно просто восстановить в пальцах, вот и все…

Самое важное — последний, третий тур. Произведение по свободному выбору исполнителя.

Это и будет мое «Эхо».

Окончания у него по-прежнему нет, так что следует завершить его как можно быстрее и ближе к стилю автора.

При чем тут жюри…

Важно соблюсти ВСЕ УСЛОВИЯ…

Мысль о том, что часть произведения будет написана не Горячевым, а мной, точила мою душу, как червь. Может быть, оставить все, как есть? И оборвать «Эхо» на полутакте?.. Объяснив это авторской задумкой? Но возможно ли будет выиграть таким образом престижный конкурс в Милане?..

Поразмыслив, я решила, что на всякий случай все-таки сочиню тактов двадцать, чтобы логично закончить пьесу, а уже на месте сориентируюсь, как поступить. Все-таки лучше иметь два варианта исполнения, чем один.

Не теряя времени, я принялась за работу.

«Эхо», по замыслу Вячеслава, состояло из трех частей.

Первая часть была пропитана темной красотой и горечью. Взмывающая из-под пальцев мелодия ранила и пьянила, увлекая в глубокий омут гениальной болезненности. Слава богу, эта часть была прописана полностью — добавить в нее что-то от себя я бы вряд ли сумела.

Во второй части вдруг появился светлый образ Али. Он возник внезапно, из ниоткуда. Словно нахлынул на дождливый сумрак, и пространство вокруг просветлело и засияло. Сначала обе темы причудливо и талантливо переплетались, но постепенно боль отступила в глубину, и нежный свет окутал все вокруг и своей волшебной силой как будто обнял неприкаянного героя и прикоснулся к его душе.

Необыкновенно лирическая музыка, цепляя самые тонкие струны, вознеслась в вышину. Как будто… Но через минуту боль вернулась — сначала одной темной ноткой внизу, на миг перерубив чистую песню. Потом чуть громче и чуть заметнее, заодно понизив регистр Алиной темы… И вот тут, на самом пике, наступил обрыв.

Видимо, здесь должна была вступить в ход моя фантазия.

Замысел автора я уяснила, но придумать конец в соответствии со стилем Горячева оказалось не так-то просто. Все время получался какой-то повтор его темы, а мне хотелось развития, глубины и напряжения… Окончание должно было явиться не затуханием, а кульминацией, апогеем «Эха».

В какой-то момент мне даже показалось, что я взяла на себя непосильную задачу.

Наконец, сыграв произведение несколько раз подряд, я как будто уловила настроение композитора и сама наполнилась тем отчаянием и ясной, но угасающей надеждой, которые владели им. В своем окончании я усугубила эту боль, обострила тему любви до пронзительности и крика, и в итоге обе темы в моем варианте насытились отголосками друг друга и стали единым целым.

Закончив, я облегченно выдохнула, откинулась на спинку стула и внезапно поняла, что безумно устала и хочу есть.

— …«Фиат» на месте, шины проколоты, — раздался из коридора веселый голос Степы. — Все идет как по маслу!

Разминая пальцы, я повернула голову в сторону прихожей и увидела улыбающуюся Степину рожу.

— Все в порядке! Ты что, не рада?

Заявление, что все идет как по маслу, почему-то царапнуло меня где-то внутри.

Но причина этого была мне непонятна, и делиться своими сомнениями я не стала.

— Есть хочу! — неожиданно пожаловалась я.

— Да, засиделась ты… — протянул Степа. — А время-то…

— Время?.. — я подняла глаза на часы и… ахнула!

Девятый час!

Работа над «Эхом» так захватила меня, что я незаметно просидела над ней весь день! Теперь я знала наизусть каждую мелкую трель и каждый нюанс, но на путешествие в кафе «Лабиринт» времени оставалось совсем мало…

— Ты так сосредоточенно писала, что я не решился тебя беспокоить…

— Правильно… — одобрила я рассеянно, вновь чувствуя нарастающую неясную тревогу. Вечер подкрался так незаметно!..

— Так я пойду разогревать? — без тени волнения осведомился парень.

— Степа!

Я встала со стула, потом снова села.

Он хлопнул белесыми ресницами.

— Что?

Я и сама не знала, что. Мелодия «Эха» начала медленно уходить из пальцев и сердца, освобождая место легкой дрожи волнения. И оно не замедлило сразу же просочиться в мои поры.

— Ты говоришь, «Фиат» обезвредил?.. — спросила я, понимая, что это не имеет для меня никакого значения.

Степа же, напротив, придавал своему геройскому поступку огромную важность.

— Да, я же говорю. Сейчас поедим и разойдемся — я на свой пост, ты в кафе. Связь по рации, то есть по мобильнику!

Я помотала головой.

— Нет.

— Что — нет? — не понял рыжий.

Я вновь встала со стула, схватила карты и сунула их в сумку.

— Есть некогда, говорю. Скоро начнет смеркаться. Нужно успеть до темноты!

— Я есть хочу! — заканючила юная душа.

— Не выйдет из тебя разведчика, — укорила я, застегивая неудобные летние туфли.

— Даш, ну я быстро… Ты и до остановки не успеешь дойти, как я буду уже у дома Чекнецкого!

По тому, как уверенно Степа принялся нарезать аппетитный ржаной хлеб, я поняла, что в моем ответе он не нуждается.

Спорить с ним? Называть рабом желудка? Упрекать? Накануне этой ночи?

При виде быстрых, размашистых движений, которыми парень орудовал ножом, у меня невольно потекли слюнки, и, чтобы подавить желание впиться в ломоть и остаться на обед, я быстро метнулась в коридор и в спешке зацепила полку с книгами и опрокинула лежащий сверху толстый том сочинений Пушкина.

Степа на мгновение перестал терзать буханку.

В этот момент он был мне противен как никогда.

Громко чертыхнувшись, я выскочила на площадку и неожиданно попала в объятия бредущего снизу Стаса Ревицкого.