Никогда не кончится июнь (СИ) - Кроткова Изабелла - Страница 52

Рано утром мы садились в машину и ехали завтракать. Потом бродили по миланским улочкам, заходили в музеи, в сувенирные магазины или сразу отправлялись к морю. Мне хотелось посетить соседние Бергамо и Парму, и, конечно, город влюбленных — Верону, но вырваться удалось только в старинный город знаменитых скрипичных мастеров Кремону — слишком мало времени было у нас на развлечения…

Ведь после обеда мы расставались — Лоренцо нужно было заниматься и готовиться к следующему, решающему выступлению.

И только ночью он снова возвращался ко мне. И вновь меня опаляло его жаркое дыхание, и вновь сплетались в объятиях наши тела, и лишь к утру наше страстное биение, наконец, затихало, и, приникнув друг к другу, мы засыпали, как птицы на ветках, чтобы завтра все повторилось сначала.

Мы говорили обо всем на свете — я узнала, что Лоренцо старше меня на два года, но учится только на третьем курсе училища, потому что позже меня начал учиться музыке, а потом пропустил еще год из-за болезни. Что его мама — певица, а отец — банкир. Что у него есть младшая сестра Констанция, которая пишет чудесные картины и мастерит поделки из дерева.

Мы говорили обо всем на свете, кроме связавшего нас конкурса исполнителей на гитаре и того деликатного момента, что либо я, либо он сбросим другого с пьедестала. Мы избегали этой темы, или она избегала нас.

Мне тоже нужно было заниматься, но я не могла. Я снова и снова отправлялась бродить по Милану и возвращалась домой только к вечеру.

И лишь на исходе третьего дня я, наконец, вытащила из футляра гитару и достала уже немного подзабытые ноты «Эха».

Но стоило мне издать первый звук, как дверь отворилась, и вошел Чекнецкий. Он был в синем атласном халате, расписанном какими-то огромными диковинными птицами.

Мне хватило мимолетного взгляда, чтобы понять — он чем-то всерьез взволнован.

Не утруждая себя приветствием, Чекнецкий прошел в комнату, уселся в кресло, вытащил сигарету, прикурил и, лишь выпустив тонкую струйку дыма, сообщил:

— Твоя союзница нейтрализована. Она больше не будет тебе помогать.

И сверкнул на меня змеиными очами.

Я хотела было возразить, что сама попросила ее об этом, но горло внезапно перехватило, и вместо слов из груди вырвался лишь хриплый кашель.

— Поэтому… — он нагло стряхнул пепел в стоящий на столике прозрачный стакан для воды, — я жду твоего решения. Сию секунду!

Кашель не прекращался, и, немного помедлив, Чекнецкий продолжил:

— Сейчас ты с Лоренцо Верачини в равных условиях. Но завтра все изменится. И победитель… — он сделал паузу, — будет только один.

От его уверенного тона мне стало не по себе.

А вдруг то, что я придумала, не сработает?! Мой план очень шаток, он зыбок, как волны Средиземного моря… Сегодня эти волны спокойны, они крепко держат тебя и нежно качают, а завтра разъяренно выплеснут на берег и с силой ударят об острые камни…

Чекнецкий вынул из кармана темный аптечный флакон.

— Не хочешь ли моего верного средства? — предложил он любезно. — Хорошо помогает от кашля! Да еще и нервы успокаивает, говорят.

— Пожалуй, — кивнула я, и микстура вязкой лентой потянулась сквозь мое пересохшее горло.

— Завтра, — он снова сделал затяжку, — ты уже не сможешь ничего изменить. И для Бориса Залевского все будет кончено.

«И для Степы…» — горько подумала я.

Собеседник кивнул.

— Сочувствую! Этот красивый парень подвернулся тебе весьма некстати. И он станет твоим проклятьем.

О Господи! Неужели все-таки мне нужно пойти на его условия?..

Мое сердце вдруг застучало быстро-быстро, как сломанные часы.

…А вдруг он уже знает о том, что я задумала?!

Я взглянула на пронзенные чернотой глаза Чекнецкого, но по их выражению ничего нельзя было понять.

— …Но сейчас еще не поздно повернуть ход событий в нужную для тебя сторону. — С этими словами он ловко вытащил из кармана расписного халата карточную колоду и раскрыл ее передо мной, как веер. — Мы заключаем пари. Ты ставишь на то, что завтрашний тур будет тобой выигран. Я — на твой проигрыш. И тогда итог конкурса будет зависеть от победителя нашей с тобой партии. Если ты обыгрываешь меня, то я, со своей стороны, доставляю тебе победу на блюдечке. Проигравший исполняет желание выигравшего! Твой Лоренцо вылетит с первого места на последнее!

Лучше бы он этого не говорил!

Я встала. Губы мои дрожали.

— Нет, — наконец, произнесла я.

— Что??? — заревел он. — Ты говоришь мне «НЕТ»??? Понимая, что все твои усилия, все твои старания — зря?! Только из-за того, что этот милый мальчик может — ах-ах! — расстроиться? Ты готова всем пожертвовать ради него? Даже искалеченной жизнью твоего друга Степы? О женщины, как вы коварны!..

И он воздел руки к потолку.

Он прав. Я не могу рисковать Степиной жизнью. Если завтра выиграет кто-то другой, а не я, это будет означать, что душа рыжего парня погублена навсегда. А память его несчастной матери снова и снова будет смотреть в окно, где время замерло на горькой дате 10 октября…

Как умоляло письмо — «Спаси наши души и ее воспоминания…»

— Итак, спрашиваю тебя в последний раз!

Глаза Чекнецкого горели яростным черным огнем.

«Я очень хорошо играю в дурака, — пронеслось в моей голове, зачеркивая все предыдущие «нет», — я знаю сотни мельчайших уловок… Я умею играть честно, и умею мошенничать и ловчить! И я выиграю у этого негодяя! Это мой шанс!..»

И я уже открыла рот, чтобы произнести «Я согласна», как вдруг откуда-то раздалась резкая гитарная музыка, колода карт выпала из рук Чекнецкого, и из нее выскочили, кривляясь, нарядные фигуры людей, мужчин и женщин. Усатые полные мужчины загоготали, юноши в ярких жилетах застенчиво разошлись по углам, а дамы в каком-то диком танце понеслись по комнате.

«Это карты!..» — в ужасе догадалась я и почувствовала, что у меня темнеет в глазах.

— РАНО! ВЫ СЛИШКОМ РАНО!!! — в бешенстве заревел Чекнецкий.

Одна из дам, в черной бархатной юбке, расшитой серебряными звездами, подбежала ко мне и, раскрыв ярко-красный рот, расхохоталась мне прямо в лицо.

Низкое, грубое эхо пролетело по комнате.

Ее густо подведенные глаза вперились в меня, как две зеркальные фары, и я в ужасе отшатнулась и закричала во весь голос.

Комнату залил резкий голубой свет, гитарная какофония тяжелым молотом застучала по голове, адский карточный танец достиг своего апогея, и вдруг над всем этим сатанинским безумием прогремел жуткий, клокочущий бас:

— КОРОЛЕВСКИЙ ФЛЕШ!!!

В голове у меня помутилось, и последнее, что мелькнуло перед глазами, была взмывающая к потолку пола атласного халата господина Чекнецкого.

Какая-то леность обнимала меня, когда на следующее утро я готовилась к последнему, третьему туру. Во мне словно заснули все чувства и эмоции. Не было ни волнения, ни страха, и ни одной мысли не блуждало в моей голове. Казалось, стукни по ней деревянной палочкой, и она издаст легкий звон — настолько пустой она мне казалась. Достав из шкафа длинное персиковое платье в оборках, которое отец подарил мне после Гран-при в Австрии, я снова не испытала ничего, хотя раньше его вид всегда приводил меня в восхищение. Каюсь, я привезла его в расчете растопить сердца мужского состава жюри… Но сейчас я лишь равнодушно взглянула на него и, даже не примерив, сложила в пакет и поставила в угол.