Ночь с пылким негодяем - Хоукинз Александра - Страница 42

— Сколько вам тогда было?

— Я была совсем юной, скорее ребенком, чем женщиной, когда впервые заметила, как их сын смотрит на меня. Для соседей он был моим старшим братом, но взгляды, которые он бросал на меня, очень хорошо говорили о чувствах, которые он на самом деле испытывал. — Мадам Венна подтянула покрывало и прикрыла им грудь. — Все начиналось вполне безобидно. Сначала он попытался очаровать меня. Флиртовал. Отпускал комплименты… Делал подарки — цветы из сада своей матери и ленты для волос.

— Но вы все равно ему не доверяли.

Мадам Венна задумчиво посмотрела на него.

— К тому времени я уже никому не доверяла. Доброта… — Она нахмурилась и разгладила покрывало на груди. — Ее ведь могут использовать во вред. Мужчины особенно искусны во лжи…

Она замолчала, увидев, что губы Сэйнта сложились в неодобрительную гримасу. Она подняла руку и с виноватым видом погладила его по щеке.

— Я была молода, Сэйнт. Мне тогда так хотелось быть любимой! Это сделало меня уязвимой, а далеко не все мужчины так деликатны, как вы.

Однако от этого лестного замечания его лицо только помрачнело.

— Но я не всегда такой, — пробормотал он.

«Поди пойми этих мужчин!» — подумала мадам Венна. Впрочем, он прав: очень мало людей назвали бы Сэйнта добрым. И он, и его друзья, порочные лорды, заслужили свою репутацию и гордились ею, как иные джентльмены гордятся новыми модными сюртуками.

К сожалению, мадам Венне в силу ее занятия приходилось встречать настоящих злодеев. Людей, которые калечат и убивают ради собственного удовольствия. Мужчина, с которым она провела эту ночь, не был способен на такую холодную и просчитанную жестокость.

— Так вам снятся люди, которые вас растили?

Мадам Венна поджала губы.

— Не только. Часто мне снится тот день, когда я сбежала от них.

— Почему именно этот день?

Теперь она жалела, что решилась все рассказать Сэйнту.

— Нельзя добиться свободы, не пожертвовав чем-то, не так ли? — Она откатилась от него и стала смотреть на горящую свечу. Пламя трепетало в завораживающем танце.

Мадам Венна услышала, как за спиной выругался Сэйнт, и, прежде чем она успела спросить, чем вызвана эта вспышка гнева, он схватил ее и положил на живот. Потом резко сдернул с нее покрывало, обнажив спину и ягодицы.

Шрамы.

Мадам Венна закрыла глаза и выбранила себя за неосторожность. В темноте ее нагота не имела значения. Присутствие Сэйнта и страшный сон так отвлекли ее, что она забыла прикрыть спину.

— Кто-то исхлестал вас, — произнес он глухим от едва сдерживаемой ярости голосом.

Она замерла, почувствовав прикосновение его пальцев к бледным линиям на спине и ягодицах. Он не был первым мужчиной, узнавшим, что ее кожа хранит страшные следы зверской жестокости. В прошлом было несложно списать их на особенности ее профессии. Она, бывало, рассказывала очередному потрясенному любовнику, что сама молила о том, чтобы ее хлестали, и получала неописуемое удовольствие от каждого жестокого удара.

В какую ложь поверит Сэйнт?

Когда его теплые губы прикоснулись к одному из самых уродливых шрамов, ей показалось, что она сейчас умрет, — так это было приятно. Мадам Венна крепко зажмурилась, приказывая себе не плакать. Каждый его поцелуй был слаще всех нежных слов, которые он ей говорил.

— Что вы д-делаете? — охрипшим голосом промолвила она.

Вместо ответа он сказал:

— Вы не хотели, чтобы я увидел эти шрамы.

Она положила подбородок на сложенные руки.

— «Золотая жемчужина» — не место для демонстрации шрамов, даже старых.

Ей не нужно было в эту секунду видеть Сэйнта, чтобы понять, что он ужасно разозлился.

— Черт возьми, разве же это работа?

Мадам Венна поморщилась от этих грубых слов и хотела перевернуться на спину, но Сэйнт удержал ее в том же положении.

— Вы правы, — покаянным и одновременно успокаивающим тоном произнесла она. — И вы не ошиблись, mon cheri, я действительно хотела скрыть от вас шрамы.

— Почему? — Это прозвучало требовательно и сердито, хотя при этом он очень нежно гладил ее покрытую рубцами ягодицу. — Неужели вы полагали, что мое мнение о вас изменилось бы?

Мадам Венна горько рассмеялась.

— Нет. — Если бы она могла отпугнуть его своими шрамами, она сделала бы это шесть лет назад. — Мне хотелось избежать ваших вопросов.

— Кто это сделал? — негромко спросил он. — Отец или сын?

Было понятно, что Сэйнт не отступится, пока не выведает всю правду.

— Не отец и не сын. Это была мать. Если она и испытывала ко мне теплые чувства, они испарились в тот день, когда я рассказала ей, как ее сын подстерег меня, когда рядом никого не было, и грубо лишил девственности. Мое платье было все изодрано, в грязи и крови…

Мадам Венна запнулась, когда Сэйнт страшно выругался, проклиная и мать, и сына.

— Разумеется, она не поверила мне. Эта женщина, которая растила меня с колыбели, назвала меня шлюхой и ударила по щеке так, что у меня в голове помутилось. Потом она потащила меня наверх и привязала руки к спинке кровати. И избила меня стеком.

— Не все эти шрамы оставлены стеком, мадам В!

Она повернула голову и жалостливо посмотрела на него. Несмотря на все свои безумства, он не знал истинной жестокости этого мира.

— Это был не единственный раз, когда меня отхлестали за мою греховную натуру.

Он ахнул, представив себе, через какие ужасы ей пришлось пройти в совсем юном возрасте.

— Покончив со мной, она… позвала мужа. Поскольку мне больше нельзя было доверять, они закрыли меня в старой маслодельне, пока решали, как со мной поступить.

Сэйнт сгреб ее в охапку, словно таким образом мог защитить от прошлого.

— Боже мой, неужели в доме у вас не было ни одного друга?

Мадам Венна покачала головой.

— Все их немногочисленные слуги боялись потерять работу. Кто захотел бы подставлять шею ради несчастной девчонки-приемыша, которая, как им казалось, решила улучшить себе жизнь, расставив ноги перед хозяйским младшим сынком.

Губы Сэйнта приоткрылись, как будто он хотел что-то сказать, но вместо слов из его рта вырвалось драконье шипение. Он покачал головой, как будто не мог поверить, что на свете бывает такая жестокость.

— Вот она, причина ночных кошмаров.

— Oui. — Она прильнула к нему, когда он обнял ее покрепче. — Я понимала, что мне надо бежать. Если бы я осталась, мне пришлось бы расплатиться за грех своих родителей жизнью, а может, меня ждала бы еще более страшная судьба.

— Что может быть страшнее смерти? — спросил он.

— Каждую ночь принимать в своей спальне человека, который силой лишил меня невинности. Или, и того хуже, зачать от него ребенка. — Она содрогнулась, представив это. — Я предпочла бы смерть.

Сэйнт прижал ее к себе еще крепче. Она не стала рассказывать о том, как перерыла все в помещении, куда ее заточили, в поисках любого острого предмета, которым можно было бы перерезать себе горло.

Она мрачно усмехнулась.

— Сын. Я знала, что он явится. Я была одна и совершенно беспомощна. И он уже удостоверился, что я слишком слаба, чтобы оказать ему сопротивление. В маслодельне он мог развлекаться в свое удовольствие, и никто ничего не узнал бы. Заносчивость его погубила.

— Что вы сделали?

— Использовала единственное оружие, которое у меня было, — свое тело. Я дала ему то, чего он так домогался. — Она печально улыбнулась. — Я убедила его в том, что полностью подчинилась ему, и когда он меньше всего этого ждал, напала на него. Он так этому удивился, что я бы рассмеялась, если бы не спасала свою жизнь. Не я одна тогда пролила кровь.

— Здорово! — с жаром воскликнул Сэйнт. — Было бы еще лучше, если бы вы его тогда и порешили.

И если бы ее поймали, то повесили бы за его смерть. Это единственное, что остановило в тот момент ее руку, иначе она убила бы его.

— Свобода была для меня слишком дорога, чтобы рисковать ею. Я сбежала, и этого было достаточно. — Она решила не говорить о том, что Ройлзы были лишь одной из многих невзгод, которых хватало в ее жизни.