Ведьмина печать. Ловушка для оборотня (СИ) - Ганова Алиса - Страница 30

Настоящие фаи, которых Сар прежде никогда не видел, жили в маленьком домике и усмехались над поворотами судьбы.

— Меня наставляли дед и отец, а я наставляю маленького перевертыша, который на голову выше меня. Кто бы сказал раньше, не поверил! — смеялся бледный Итсе.

— Рядом с ведьмой и не такое может случиться, — грустно улыбалась тетушка Оули, вытирая передником испачканные мукой руки. Она, лишенная сил ведьма, день за днем наблюдала, как ее любимый мужчина тает, и не могла ничего изменить.

Сар и сам чувствовал, как силы и жизнь утекают из ее мужа, словно кто-то по капле выпивал их.

Уже когда Аола подросла, объяснила причину смерти отца и своей слабости.

— Мама имела сильный дар и с детства знала, что должна была выйти за того, на кого укажет глава Дома, чтобы с разбавлением ведьмовской крови не утратить силу. Но мама встретила отца — мятежника, которого искали, и полюбила… Потом появилась я.

Тогда от нее потребовали вернуть мой половинчатый дар семье, а потом родить от мужчины соседнего Дома ребенка с даром. И только после этого ей позволили бы жить с отцом. Мама отказалась, потому что обряд я бы не пережила. Глава разозлилась и наложила на отца проклятье. И на меня тоже…

После этого Асаар почувствовал к тетушке Оули безграничное уважение. Потому что, даже страдая от выбора: пожертвовать любимым мужем или единственной дочерью, она сохраняла силу духа, выдержку и великодушие к нему, никому не нужному, вечно грязному перевертышу, привязавшемуся к ним, как бездомный кутенок, и вечно досаждавшему то блохами, то выпавшей шерстью, то запахом.

Фай Итсе знал об ультиматуме, однако решил, что его жизнь и так будет недолгой, поэтому запретил жене даже думать о выборе.

«Все давно решено. И я только об одном жалею, что не смогу увидеть дочь выросшей. Не смогу защитить их. Но одно мне утешение — Оули перестанет терзаться выбором. Однако прошу тебя, Асаар, об одном — не оставляй их, когда меня не станет. Они — две одинокие женщины, за которых некому будет заступиться. Прошу тебя».

И без его просьбы Сар не оставил бы их, потому что считал своей семьей.

Пока фай Итсе был жив, до последнего вздоха наставлял Сара, читал важные выдержки из книг, без утайки рассказывал о подковерных интригах в императорском дворце и вероломных предательствах.

«Никогда и никому не верь, мой мальчик. Перед блеском роскоши отступают и честь, и совесть, и верность. Ты вырастешь большим, сильным, хитрым. Надеюсь, что еще и недоверчивым, и стойким. Как бы тебе ни сулили богатства и почестей, знай, они обрушиваются, чтобы ослепить и убедить тебя в везении и непоколебимости. А потом те, кто покровительствовали, сами же и избавятся, чтобы утаить свои подлые дела. И сразу не останется ни друзей, ни добрых соседей. Только стая голодных хищников, нападающих со спины и скопом», — были последние слова, что фай Исте поведал незадолго до последнего вздоха.

После его смерти Сару осталась небольшая библиотека: описания жизни и деяний императоров, великих стратегов, трактаты и книги по военному искусству. И каждый раз, беря в руки книгу, он вспоминал просьбу мятежного Итсе, его наставника…

Через пролесок выбрался к чащобе. Скинул сапоги, одежду, аккуратно сложил в заплечный мешок, привязал к спине и, почувствовав свободу, ринулся вперед, на бегу обрастая шерстью, когтями, и переходя на бег в четыре лапы.

Воспоминания поглощали Асаара, и он все больше чувствовал свою вину.

«Я слишком увлекся собой и позабыл о них! Ведьма! Проклятая ведьма с Аной!»

Он несся так, что ветер свистел в ушах, перепрыгивая заросли и чавкающую вязкую топь.

Сар хотел охоты, яростной, отчаянной борьбы, крови, чтобы выплеснуть накопившуюся горечь разочарования и забыться. Драть когтями, вонзать клыки в тушу грозного хищника, разрывать на куски, как разорвал бы того, кто посмел тронуть его близких.

Чтобы подманить огромного, голодного шатальщика, наедавшего на зиму жир, Сар поднял голову и издал трубный, громкий звук, какой издают самцы во время гона. Он вызывал соперника на бой. Однако на зов никто не отзывался. Повторил вновь — тишина.

«Странное место…»

Он бежал, делал передышку, снова бежал по гуще леса, окутанному молочной, призрачной дымкой, чтобы на исходе четвертого дня быть в Вардаре. Черная земля пахла прелыми листьями, едва уловимым оттенком последних мелких травинок, сладко-горькими поздними ягодами, мхом, грибами… С шумом вдыхал прохладный, пряный воздух полной грудью и не мог надышаться.

За ночь отдохнувший Сар набрался сил, поэтому, полный решимости скорее добраться до Вардара, мчался напрямик.

Когда встретился протяженный овраг, усеянный частоколом острых камней и коряг, ловко перепрыгнул его и ступил на рыхлую землю, покрытую красно-рыжей листвой и вкраплениями ядовито-зеленых пятен.

Поляна, раскинувшаяся в промозглой низине, внезапно вызвала странное ощущение. Белесый густой туман прорезали размытые очертания черных деревьев-исполинов, причудливо стелившихся по мшистой почве, в сравнении с которыми Сар ощущал себя ничтожным червяком. Но больше всего настораживала вязкая тишина.

«Даже грызуны ушли… — Сар навострил уши. — Похоже, я вторгся в чужие владения», — рука напряглась, выпуская когти до предела.

Сильный запах грибницы скрывал незнакомый, чужеродный запах, который окутывал все вокруг. Он заставлял быть осторожнее и отталкивал. Чтобы избежать нападения со спины, взобрался на покосившееся дерево и внимательно оглядел поляну. В ряби рыжих и белесо-фиолетовых грибов глаза не замечали ничего странного, но особенно сильно запах влажной шерсти и крови чувствовался с правой стороны.

Сар замер. А потом намеренно отвернулся, не выпуская подозрительное место из вида. Стремительный рывок, и он подпрыгнул, перевернулся в воздухе и приземлился выше по дереву.

На него скалилась пятнистая тварь. Близко посаженные к черному носу глаза и рыжий хохолок на макушке смотрелись уродливо и нелепо, однако клыкастая пасть внушала опаску даже более зубастому Асаару. Длинные передние лапы, несоразмерное большое тело и раздутое пузо не помешали ей неуклюже залезть на ствол и начать осторожно подбираться к нему. Пригнувшись, она сделала медленный шаг, второй, а потом рванула…

Сар взмахнул когтистой лапой: заскуливший зверь рухнул наземь, и словно по сигналу поляна пришла в движение. Из укромных подветренных мест выскальзывали тени с блестевшими от предвкушения крови глазами, слаженно подтягивались, окружали кольцом.

«Больше двух десятков… Упаду, накинуться со всех сторон. Сразу не расправятся, но покалечат и будут брать измором…»

Сар видел, как на охоте свора собак разорвала огромного шатуна на куски. На крайний случай, мог легко забраться по отвесной горе, видневшейся неподалеку, и избежать драки, но он не был трусом.

«Будь под рукой бебут, было бы проще!» — корил он себя за самонадеянность. Теперь же не было времени, рыться в суме в его поисках. Мешком же размахивать тоже не хотел: боялся потерять драгоценности и деньги, что вез тетушке. Ни за что Сар не согласился бы ими пожертвовать.

Он отступил выше к кроне, когда на ствол начала взбираться пара самцов. Крупнее самок и толще, зубастее. Под подбадривающие визги беснующейся стаи они вальяжно напирали, ощерив красные пасти. Что поматерее, пригнулся для прыжка. Другой выбирал момент, чтобы вцепиться в ногу и повалить.

От опасности кровь неслась по венам. Асаар собрался.

«Главное, не упасть!»

Первого сбил, второму разодрал спину и переднюю лапу. Остальные, увидев, что жертва сильна, на несколько мгновений отступили, перегруппировались и вновь приготовились атаковать.

Размахивая острыми когтями, Сар удерживал нападающих поодаль. Но рисковать не хотел. Поранит руку, не сможет охотиться, если ногу, быстро бежать, поэтому еще отступил к кроне, чтобы отломать крепкий сук. Твари, решив, что загнали жертву в угол, радостно завизжали и начали подбираться ближе. Дерево заскрипело, угрожая треснуть под их тяжестью.