Волшебное зеркало Тимеи (СИ) - Кроткова Изабелла - Страница 52

За Юрой маячили суровые темные очертания тех, кого он привел с собой на подмогу.

И тут случилось невообразимое. Зеркало вспыхнуло, запылало, стало таким горячим, что не удержать в руках, и я резко отбросила его в сторону двери.

Упав, оно разлетелось на множество крошечных сверкающих осколков; один из них попал в Юру, и он, расширив глаза, словно от невыносимой боли, вдруг стал выцветать и вытягиваться, превращаясь в бесплотное отражение.

Из сияющего света возникло яркое облако, и из середины его вышел Элемер.

— Молчи… молчи… — угасающим голосом прошептал Юра. Голова его бессильно откинулась набок.

Не договорив, официант содрогнулся всем телом и в следующее мгновение рухнул как подкошенный. Раздался звон, словно его ставшее легким и прозрачным тело разбилось вдребезги.

Из распахнутой двери хлынул яростный порыв ветра. Он взвился по комнате, поднимая с пола осколки стекла и засасывая их в себя, как в воронку торнадо.

Проделав это, ветер взметнулся обратно к двери и исчез за ней.

«Это Юра из агентства!..» — догадалась я.

— И я люблю тебя, Марина! — произнес Элемер, приближаясь. — Я полюбил тебя, как только увидел. Я всегда буду с тобой!

Горячий жар этих вырвавшихся слов обдал мое лицо, пробежался по волосам, по рукам и ногам, по всей моей старушечьей оболочке. Страшная огненная боль пронзила меня с головы до пят. Я вытянула вперед свои ладони и не узнала их — кожа стала белой и ровной, а ногти засияли как полированные. Давно забытая молодая легкость во всем теле подняла меня от земли, словно с плеч упал неимоверный груз.

Элемер подбежал ко мне и заключил в свои объятия, целуя кончики волос. Он был настоящий, живой, из плоти и крови. Его глаза горели, он сжимал мои руки и повторял:

— Ну, вот и все, родная… Испытания позади. Мы, наконец, свободны от его чар!

От двери слышались стоны рассыпающихся отражений, раненных осколками зеркала Тимеи, но они тонули в бешеном свисте ветра и шуме дождя, а постепенно стихли совсем. От них поднялся легкий серый дым, но вскоре и он рассеялся в воздухе.

И мы остались одни.

Стоя посреди скромно обставленной комнаты, не в силах оторваться друг от друга, не в силах надышаться и осознать эту долгожданную истину, мы были счастливее всех на свете!

Мы свободны!

И теперь вместе и навсегда.

Мой принц, мой брат, восход и закат,

Я знаю, знаю, где райский сад.

Мой принц, мой брат, но если судьба –

То с Вами, с Вами — хоть в рай, хоть в ад…

Наконец, я вышла из его сплетенных рук и подбежала к покосившемуся комоду. Из тусклого зеркала на меня глянула настоящая Марина Обручева — юная, ясноглазая, с короткими волосами, черными как смоль.

Только одна седая прядь разбивала блеск этой черноты…

— Какая ты красивая! — восхищенно произнес он, встав за моей спиной.

— Но я не всегда была такой… — промолвила я осторожно, боясь спугнуть свое драгоценное отражение.

— Я всегда видел тебя такой. Ведь я полюбил тебя с первого взгляда. И дело здесь совсем не в зеркале моей матери. Другого образа мое сердце не смогло бы увидеть в тебе никогда…

— Твоей матери?..

И Элемер рассказал мне свою горькую историю.

Когда Рене впервые женился, ему было около пятидесяти лет, а Тимее — двадцать шесть. После смерти первого мужа на руках у нее остался сын — пятилетний Элемер, и она полагала, что он станет Рене родным, тем более что своих детей у него быть не могло.

Поначалу все шло хорошо. Месье Валлин усыновил мальчика, сделав его наследником всего состояния и, казалось, искренне полюбил. Однако вскоре чувство к Тимее остыло, и за какую-то провинность она была отправлена в «Сосновый рай», откуда возвратилась бессловесной птицей. В доме маэстро появилась новая супруга, оттеснившая мальчика на второй план. Но все бы ничего — маленький Элемер продолжал жить в замке отчима, затем начал учиться в престижной школе, и каждую свободную минуту старался отдавать любимому лебедю, с тоской наблюдающему за ним из пруда…

Потом вторую жену сменила третья, и по пруду плавали уже два лебедя.

Тем временем Элемер рос, становясь год от года все краше. Новые жены, не слишком отличавшиеся от парня по возрасту, заглядывались на него, приводя в неистовство стареющего супруга. Вскоре все окружение Рене только и говорило, что о неземной красоте его пасынка. Здесь необходимо отметить, что юноша к тому же отличался блистательным умом, и в Сорбонне, где он обучался юриспруденции, числился одним из лучших студентов. Каждый приезд приемного сына в замок, каждое присутствие его на приеме или празднестве превращались для Рене в пытку. В нем зрели негодование и черная зависть — к острому уму Элемера, редкой красоте и той легкости, с которой он мог завоевать любое женское сердце, даже не желая этого, в то время как самому маэстро приходилось добиваться любви с помощью денег и разнообразных хитроумных уловок. Наконец, настал момент, когда мириться с таким положением дел месье Валлин уже не смог. Когда молодому человеку исполнилось двадцать лет, отчим вызвал его в свой кабинет и объявил, что отныне тот будет заточен в Замок Отражений — точную копию замка Валлина, и владеть им, однако никогда не познает любви. Не люди, а лишь их отражения, которые Рене отделит от людей, станут время от времени навещать его, в то время как люди будут заняты своими делами. Отражения несли с собой внутренний мир владельцев, но все же являлись лишь одушевленными отражениями. Но если у каждого отражения был владелец, которому оно подчинялось, то Элемер сам подчинялся своему отражению, которое властвовало над ним — так пожелал отчим, чтобы больнее уязвить ненавистного пасынка. Была выбрана самая неподходящая для визитов погода — сырая и ветреная, и самое неподходящее время суток — ночь, когда даже отражения сидят дома и не желают выходить из своих зеркал… А обслуживать эти приемы, до которых мало кто доберется, должны были несчастные жены Рене, которым он разрешил на несколько часов принимать свой истинный облик.

Однако был еще один, самый важный запрет. Всем отражениям, которые все же отважатся на путешествие, было запрещено под страхом смерти их владельцев признаваться Элемеру в любви. Никогда, никогда он не должен был услышать этих слов в свой адрес. И сам, также под страхом смерти, никогда не должен был произнести их, не услышав признание первым. В таком замкнутом кругу Элемер должен был пребывать, пока кто-нибудь не нарушит смертоносный запрет и не произнесет заветных слов, глядя ему прямо в глаза. Однако таких смелых отражений не нашлось — все они отлично помнили, что, как бы ни распирали их чувства, язык нужно держать за зубами. Но и самому горькому наследнику ни разу не захотелось признаться кому-то в любви — ни одно отражение, среди которых были весьма достойные и эффектные, не сумело тронуть его души, чтобы вызвать это желание.

Долгих пять лет провел Элемер в Замке Отражений в полном одиночестве, которое нарушали лишь редкие приезды гостей в сырые субботние ночи. И надо же тому случиться, что в день его двадцатипятилетия, которое Рене неожиданно решил отметить с небывалым размахом, вдруг появилась я и разбила его не знавшее любви сердце.

— Словно грозовой разряд поразил меня! — рассказывал Элемер, накрывая мне плечи теплым платком тети Клаши. — Я не знал, кто ты и откуда, и никто не мог рассказать мне об этом. Печать молчания лежала на устах гостей и жен-прислужниц, а сам я ничего не знал о жизни отчима в замке за лесом. С тех пор я начал мечтать о тебе и ждать каждую субботнюю ночь, когда на улице разыгрывалась непогода. Порой ожидание становилось невыносимым. В самые отчаянные моменты мне казалось, что ты больше никогда не придешь, и в эти мгновения жизнь останавливалась для меня.

— Но ведь я изредка смотрела на тебя в зеркало… — тихо произнесла я, сжимая его теплую ладонь.