Шолох: Теневые блики (СИ) - Крейн Антонина - Страница 11

Там, впрочем, меня ждал сюрприз в лице Селии, помощницы мастера Улиуса. Она стояла, облокотившись о забор, и старательно заполняла какие-то бумаги. Селия зажала свою трость подмышкой. Поза была расслабленной и привычной. Судя по всему, она уже давно ходит с палкой.

— Тинави, — кивнула Селия, — Я рассчитывала встретить вас здесь.

— Здравствуйте. Что-то случилось? — мое сердце панически забилось в груди. Сами понимаете, почему.

— Нет-нет, все хорошо. Хотела просто уточнить еще разок: вас ведь распределили к господину Полыни на обучение?

— Да.

— Отлично, — она что-то черкнула в документах. — Он забыл расписаться, а в моей профессии необходимо соблюдать точность во всем.

— Вы пришли ко мне только за этим? — удивилась я. — Но почему бы просто не послать ташени самому Полыни?

— Я живу тут неподалеку, так что мне было по пути, — у Селии была совершенно потрясающая улыбка. Мягкая, убаюкивающая, добрая. К таким улыбкам нужно на автомате пускать колыбельные в качестве музыкального сопровождения.

Помощница мастера Улиуса откланялась и пошла, хромая, прочь. Но, пока я ковырялась ключами в замке, она обернулась и со значением добавила:

— Да, Тинави… Вы будьте внимательнее на службе. Ловчий — непростая профессия. Нужно хорошенько разбираться в людях.

Ее интонация заставила меня напрячься. Да и отправилась Селия обратно в сторону Ведомства, что противоречило словам про «по пути».

Я тряхнула головой и быстрым шагом направилась к дому, решив сегодня больше не мучать себя подозрениями и волнениями.

Утро вечера мудренее.

Не смотри на прошлое с тоской —

Было и ушло, нынче его нет.

Лучше поутру проснись и пой,

Жить сегодня — в этом весь секрет.

Девиз шолоховской гильдии трубадуров

Стоило мне оказаться в собственной спальне, сон как рукой сняло. Закон подлости: просыпаясь спозаранку, клятвенно обещаешь себе лечь пораньше, но, когда в итоге подворачивается такая возможность, — игнорируешь ее. Вот уж поистине несовершенное создание — человек.

Я решила привести спальню в порядок: следы вчерашней ночи придавали комнате неряшливый вид. Всюду были разбросаны разноцветные подушки с кровати, из шкафа вывалилась одежда (сама вывалилась, ага), на белоснежном коврике возле журнального столика я с грустью обнаружила следы от вишневого нектара. Лишь книжные шкафы, высокие, до потолка, занимающие всю западную стену комнаты, были безукоризненны в глазах любого перфекциониста.

Солнце уже давно село, так что я занялась романтической уборкой в темноте. Это, кстати, очень расслабляет. Попробуйте как-нибудь сами: выключите все источники верхнего света и оставьте только пару небольших аквариумов с осомой [1]. Распахните окна, чтобы с улицы доносились шепотки припозднившихся прохожих и пение соловья. Зажгите свечу с ароматом лаванды.

Комната мгновенно утонет в атмосфере таинственности. Зеленоватый свет — отличная декорация для чарующих обрядов. А будто бы тающая во тьме мебель приобретает и вовсе мифические черты. При таком освещении ты начинаешь чувствовать себя ундиной в полночном водопаде или фэйри, пытающейся затянуть потерявшегося путника в круг фей.

И даже процесс уборки становится похож на священнодейство. Ты чародей и готовишь комнату к жертвоприношению, что может быть интереснее? В идеале, конечно, еще попутно что-нибудь напевать под нос на придуманном языке. На древнем не рекомендую: помню, однажды в детстве моя сестра умудрилась вызвать духа гор своим якобы безобидным детским лепетом — случайно поставила слова в таком порядке, что получилось заклинание. Ох уж папа бесился, когда Лесное ведомство выписало ему приличный штраф за нарушение порядка!

Полчаса спустя я водворила последнюю валяющуюся на полу книжку на свое законное место. После чего подошла — на всякий случай — к окну и с опаской выглянула во двор: подспудно я ожидала снова увидеть там толпу бокки. Хотя луна уже пошла на убыль, и, значит, лесные духи не появятся в Шолохе еще пару недель.

Все честно: бокки не было.

Я переоделась в пижаму и легла. Повернулась так и эдак, встала и открыла окно, потом закрыла. Вздохнула и заплела волосы в косичку, чтобы не мешали. Включила ночник. Сон все не шел. Выключила ночник.

Мысли беспокойно путались вокруг главной темы дня — работы в департаменте Ловчих. Меня швыряло, как мячик для пинг-понга, между двумя сильнейшими эмоциями.

Во-первых, восторг. Доводящее до дрожи предвкушение чего-то удивительного — волшебное чувство, которого у меня не возникало с момента потери магии. Если честно, только после сегодняшних событий я начала понимать, что предыдущие полгода вела образ жизни, более подходящий живому мертвецу, нежели молодой девушке. Большую часть времени я либо пофигистично совершала те или иные действия, либо испытывала злость — как так?! Я всегда обожала мир, верила в позитивную психологию и стремилась к лучшему. Так с какой стати судьба обошлась со мной так несправедливо? И вот, сейчас мне начало казаться, что, возможно, фатум может идти лесом, идти на все четыре стороны — несмотря на отвешенную мне им пощечину, есть еще в Шолохе место для чуда и место для светлого будущего…

Второй эмоцией, захватившей мою сущность, был страх. Это уже не так приятно, как восторг, но тоже бодрит и сна отнюдь не прибавляет. Знают в Иноземном Ведомстве о том, что у меня нет магии, или не знают? Что-то подсказывало, что верный вариант — второй. Если бы знали — завели бы на эту тему разговор. А так все ходят с лицами шито-крыто, и, да, дело пахнет горелым.

Анализ собственных чувств привел меня к неминуемым воспоминаниям о том проклятом дне в начале зимы.

Я со стоном закрыла лицо руками, но от мыслей, увы, так легко не избавишься. В глазах неконтролируемо защипало — как всегда, когда речь идет о произошедшей ситуации. Именно это, кстати, главная причина того, что в течение последнего полугода я общаюсь с семьей исключительно по почте. Мои ближайшие и дражайшие не могут меня не жалеть. Особенно папа.

Это в его лаборатории случился тот взрыв.

Меня с детства завораживал подвал нашего дома. Отец — его зовут Инри — всю жизнь проработал алхимиком в Магическом совете. На семейных встречах запрещалось обсуждать работу — мама верила, что так мы сохраним «нормальный климат» в доме — и поэтому папины склянки манили нас с сестрой куда больше, чем могли бы. Мы представляли себе, что он разрабатывает какой-то сложнейший раствор, который превратит камень в человека или наконец-то сделает левитацию возможной. Когда Инри уединялся в своей подвальной лаборатории, мы всё норовили подглядеть, но мама всегда отлавливала нас на полпути и оттаскивала прочь, лупя полотенцем.

Когда в ноябре Дахху, Кадия и я окончили обучение у магистра Орлина, то, как и все нормальные выпускники, мы отправились кутить.

Я плохо помню ту ночь. Мелькают какие-то разрозненные картинки: Кадия, голышом прыгающая в Нейрис со скалы; наш тяжелый топот и мои разрывающиеся легкие при побеге от Стражей; Дахху, клянущийся, что вот теперь-то начнется настоящая жизнь. Теперь ведь нас, подруга, никто не остановит. Теперь мы свободнее самих богов.

Мы были очень пьяны и очень счастливы. На рассвете я стояла посередине Лоскутной площади, той, что напротив департамента Ходящих, и бесстрашно кричала охраняющим вход горгульям, что сочиню заклинание, которое отпустит их на все четыре стороны с этого грустного поста. Кадия ржала, как конь, и все пыталась не уронить саму себя с высоты каблуков, а Дахху мечтательно пялился в никуда, как у него это принято.