Заметки на полях (СИ) - Криптонов Василий - Страница 43

Наградой за этот невразумительный лепет мне послужила улыбка.

Я проводил Катю. Внимательно смотрел, как она застёгивает сапоги. Подал ей куртку и помог надеть. Потом было прощание на пороге. И — закрытая дверь. Прижавшись к ней лбом, я перевёл дыхание.

Вот и ещё что-то случилось в твоей жизни. Ещё какой-то странный шаг. Я как будто действительно иду куда-то. Шатаясь, зигзагами, но, несомненно, вперёд. В какой-то одному дяде Пете известный перёд.

— Я тебя не потеряю, — сказал я шёпотом. — Ни за что. Конец операции: «Рыбин и рыбные субпродукты». Начало операции: «Катин мудак-отец». Не убивать. Завоевать доверие. Общение с людьми, обаяние — твои самые сильные стороны, Семён, ты справишься! Ха-ха, шучу, ты в жопе, поздравляю.

Дверные звонки бывают разные. Бывают, как у нас дома: «динь-дон». Если жать такой долго, не отпуская, то получится надсадный «ди-и-и-и-и — и-и-н-н-н-н-н-н-н-н-н-н-н-н-н-н-н…» — и только когда отпустишь кнопку, послышится «ь-дон». При этом такое впечатление, будто там действительно что-то напрягается, перегревается и вот-вот сгорит к чёртовой матери. А вот у Гоши — другое дело. У него птичка щебечет. Держишь, держишь себя, а она щебечет и щебечет. Красота — заслушаешься. Некий релакс в этом есть. Идея для тех, у кого нет кассет с расслабляющей музыкой: ходить по подъездам, звонить в двери и не убегать. Потому что если убегаешь — такой себе релакс получается.

Но вот щёлкнул замок, и я нехотя убрал палец с кнопки. Дверь открылась, передо мной оказался лысеющий мужчина в светло-зелёных шортах до колен и в майке, растянутой выпирающим пузом.

— Здравствуйте, — меланхолично сказал я. — Вам кого?

Шутка пролетела мимо. Люди редко воспринимают неожиданные фразы. Наверное, в мозгу какой-то фильтр включается.

— Здорово, — поприветствовал меня отец Гоши. — Ну ты звонить — как к себе домой. Заходи, сейчас Гошку позову.

— Да это не надо, — сказал я, переступив порог. — Я, собственно, к вам.

— Ко мне?

— Да. Давайте поиграем в игру. — Я запер за собой дверь и посмотрел в удивлённые глаза Гошиного отца. — Представьте, что у вас вместо сына — дочь. Миленькая такая, хорошая. Умница, учится на четыре и пять. Воспитанная и пахнет приятно, а не как этот… Впрочем, не будем о грустном. Ну вот, значит, у вас дочь. И вот я к вам прихожу и говорю: «Здравствуйте! А можно Глафира со мной погулять сходит?».

Последовала немая сцена. Бедный мужик медленно соображал, чего мне от него надо. А я спокойно ждал и ненавидел свою жизнь. Обе.

Казалось бы, радоваться надо. Вон как удачно с Рыбиным всё разрулил. А с другой стороны, разрулил то, что сам и наворотил. Остался при нулях. Как всегда…

— Ты, надеюсь, к Палычу с таким вопросом не заходил? — высказался, наконец, Гошин папа.

— К какому Палычу? — не понял я.

— К Константину Павловичу, Светлакову.

— Где я спалился?

— Заходи, обалдуй, — вздохнул Гошин папа и махнул рукой в сторону кухни. — Чаю попьём.

Сам он тут же прошёл туда и зашумел водой. Это обнадёживало. Я скинул ботинки, снял куртку.

— Хто там? — спросила бабушка со своего поста наблюдения за телевизором.

— Продразверстка, — буркнул я и поспешил зарулить в противоположную дверь. После того жуткого разговора с бабулей продолжения мне не хотелось.

— Ну и как оно живётся, в отчислении? — спросил Гошин папа, выставив на столик вазочку с крекерами.

— Много свободного времени, — отозвался я. — Вот, схожу с ума, как умею.

— Ну, у тебя неплохо получается, — похвалил Гошин папа. — Слыхал, ты там этого вашего уголовника застращал?

— Рыбу-то? — Я поморщился. — Миром решили. Вы это… Извините за Гошу. Ему, там, доставалось из-за меня.

— Ты это брось, Семён. — Передо мной опустилась на стол огромная белая кружка с коричневой жидкостью. — Ты его, что ли, бил?

— Нет пока, — признался я.

— Ну и вот. Ты от проблемы не спрятался. По-мужски себя повёл. Но в другой раз, если прижмёт, ты это… Взрослыми не стесняйся пользоваться. И милицией.

— Прижало, Анатолий Геннадьич, — признался я. — И я сразу к вам, как к взрослому. В милицию пока не ходил, но не исключаю и такой возможности. Ситуация серьёзная.

Ситуация казалась мне не просто серьёзной — безысходной. И хуже всего было то, что я понятия не имел, каково это — быть отцом взрослеющей девчонки. Я, собственно, не знал даже того, как вообще быть отцом. С Дашей мы всё не решались, да не решались, а потом… Ну, про потом я уже рассказывал. Плюс, сам я без отца рос. И что я могу сказать этому самому Палычу? Фантазии не хватает. А Катя, выходит, Константиновна? Интересное открытие. Екатерина Константиновна Светлакова — звучит. Но я могу всё значительно улучшить: Катерина Константиновна Ковалёва. Три «К». Мощь! Впрочем, Палыч вряд ли возьмёт этот аргумент в соображение. Вот и как мне, с таким творческим мышлением, со взрослым злым мужиком разговаривать, а?..

— Я бы отпустил, — сказал Гошин папа.

— Кого? — встрепенулся я. — Куда?

— Дочь с тобой, балда. О чём спрашивал — забыл? Да ты не радуйся. Я-то тебя знаю, ты у меня с детства на глазах. То, что ты в последнее время чудить начал — ну бывает, мало ли, возраст трудный. А Палыч-то о тебе в первый раз только и услышал, когда ты его дочь женой назвал и на пацана с кулаками кинулся.

— Дебил, — буркнул я и отхлебнул чаю. Крепкий… Хорошо после пива-то. Голову прочистить.

— Ну, есть немного, — не стал спорить Анатолий Геннадьевич. — Может, объяснишь…

— Нет, — быстро покачал я головой. — Извините, но… Нет.

— Ладно, понял. Нет так нет.

Всё равно возникла неудобная пауза. Люди не любят, когда «нет». Людям надо «да», всегда, до самого последнего предела. А потом тебя назовут тряпкой, развернутся и уйдут. Поэтому нужно некий баланс между «нет» и «да» выдерживать. Ну, или плевать на всех и чётко знать, что у тебя будет «да», а что «нет».

Спас ситуацию Гоша. Он прошоркал ногами в кухню и очень удивился, увидев за столом меня.

— О, — сказал он и посмотрел на отца с немым вопросом. — А ты чего тут?

— Да так, мимо шёл, дай, думаю, зайду.

Гоша явно нервничал. Это было ненормально: прийти в гости к отцу. Я решил ему помочь:

— Гош, ты помнишь, сколько мне лет?

— Тринадцать скорррр… — Он запнулся. Я кивнул.

Может, зря, конечно, напомнил. Поставил между нами стену. Мол, я взрослый человек, мне с папой твоим интереснее… Тем более, на самом деле это было не так. Каким-то непостижимым образом с ровесниками я чувствовал себя комфортнее, чем с этими самыми «взрослыми». Может, из нашего поколения уже не такие взрослые получались, а может, сам я так и не смог перерасти свои двенадцать лет.

— Так значит, — вновь обратился я к Гошиному отцу, — беда в том, что он меня не знает? Ну и как мне «узнаться»? Дров ему нарубить? Травы накосить? Корову подоить?

— Дров ты уже наломал, — усмехнулся Анатолий Геннадьевич. — А про корову и вовсе не заикайся, не так поймёт.

Я приуныл. Гоша подсел к столу, посмотрел на меня, на отца.

— А вы вообще о чём?

— О любви, — сказал я. — Чтоб её… А машина у Палыча есть? Я могу ему колесо пробить. А потом заклеить. На самом деле, конечно, только пробить могу. Но вдруг это чем-нибудь поможет?

Поняв, что ничего конструктивного я родить не в состоянии, Гошин папа предложил:

— Ну хочешь, я с ним поговорю?

— А вы друзья? — встрепенулся я.

— Нет. Ну, здороваемся.

— Всё равно. Я был бы вам очень, очень благодарен!

Анатолий Геннадьевич невесело улыбнулся. Я его полностью понимал. Мне бы тоже не грела душу перспектива просить незнакомого мужика за постороннего пацана, рискуя быть посланным на х*й.

Защёлкал замок, открылась входная дверь. Гоша встал, пошёл в прихожую.

— Хтой там? — привычно испугалась бабушка.

— Я это, мам, — послышался усталый женский голос.

Скоро Гошина мама вошла в кухню. Улыбнулась мне. Я улыбнулся в ответ. Она была забавная. Почему-то всю жизнь напоминала мне маму-обезьяну из советского мультика. Не красавица вот ни разу. Но человек хороший.