Окно в Полночь (СИ) - Гущина Дарья - Страница 26

Алька, конечно, обо всем прознала. Извинялась долго и оправдывала Гену «таким чувством юмора». Я смолчала в ответ, а про себя подумала, что долго он с «таким чувством юмора» не проживет. И найдут его однажды в пригородном леске. В десяти пакетах. И я буду совершенно ни при чем.

— Вот! — вырвал из неприятных воспоминаний голос сестры. — Смотри! Хорош?

Я моргнула и прошла за ней на лоджию. Летом Алька рисовала красками, а по зиме — только карандашом. Одно с Геной хорошо — сестру мою любил до фанатизма, любой каприз выполнял. И с девчонками возился по вечерам, пока она работала. И лоджию отремонтировал и утеплил так, что и в минус сорок здесь тепло и уютно. И света хватает.

— Он мне приснился неделю назад, и снится до сих пор. И я не выдержала — зарисовала, — гордо вещала Алька. — Гена сказал, что это лучшая моя работа, что парень — как живой!

Мне стало нехорошо. Среди ярких картин, развешанных по стенам, на этюднике — единственный карандашный набросок. Мой, чтоб его за ногу, герой. Нос прямой, глаза гордые и раскосые с проницательным прищуром, брови вразлет. Коса в семи узлах через плечо, старенький плащ и — тень. По правой стороне лица, как я ее видела, когда наброски внешности делала. И чьи-то костлявые лапы над плечами.

— Нравится? — подпрыгивала рядом Алька.

— А глаза потом фиалковыми сделаешь?.. — ответила невпопад. — Светящимися в темноте, да?

— Ну… да, — растерялась она. — А ты откуда знаешь?

Я невесело улыбнулась:

— Это мой герой, Аль.

И почему меня это не удивляет?

— В смысле? — не поняла сестра. — Герой твоего романа? — и тоже заулыбалась: — Так понравился?

— Да, Аль, романа! — я подошла ближе. Нервно задрожали руки, и я спрятала вспотевшие ладони в карманы лыжного комбинезона. — Только не того, о котором ты говоришь! Он — из моей книги, один в один! И я тоже после сна начала о нем писать! Неделю назад, Аль! Ровно в прошлое воскресенье приснился! А в понедельник я села писать! И понеслось!

Сестра прикрыла глаза, посопела и бранно высказалась. Посмотрела на меня искоса, извинилась и добавила, матерным и общеизвестным. Я молча кивнула, соглашаясь. Слов не было. Даже нецензурных. Все этим портретом сказано. Один сон на двоих — яркий, живой и заразительный настолько что, мы обе не удержались.

— Неслучайно все это… — констатировала Алька. Посмотрела на меня исподлобья, покусала нижнюю губу, вздохнула и выпалила: — Вась, а дай я символы с твоей щеки перерисую, а? Для завершения картины!

Я фыркнула, кивнула и пошла в коридор к большому зеркалу. Творческая личность — это… творческая личность. Она всегда будет мыслить иначе, чем простые смертные.

— Так, если у тебя слева, то у него — справа… — сестра, глядя на мое отражение, быстро чертила в блокноте.

А, ну да, тонкости зеркального отражения… Я призадумалась. К нам он явился с тенью за спиной и на лице — справа. Значит ли это, что я пишу… прошлое? На портрете-то и во сне тень уже была — и как раз закрывала собой узоры инициации. Значит, он достиг своего и добыл вожделенную тень. А я-то в каждом сне переживаю за него, как за себя… Тьфу. И можно даже не пытаться его «убивать» — все равно он мне не по зубам.

Я хмыкнула. Белый-белый, совсем горячий, да… Однако вопрос. Если он всего достиг, что хочет рассказать? Зачем ему доводить меня до полуночных «обмороков»? Я призадумалась. Если следовать сюжету, то получается конкретный экшен с единственным вопросом — быть или не быть? Дойдет до цели или не дойдет? Мне ясно, что дойдет. Читателям тоже будет ясно, что дойдет — иначе зачем писать? Тупо похвастаться, какой он крутой? Собственно, кто тогда вообще будет читать? Мальчики… не особо заинтересуются, потому что пишет девушка. Девочки — тоже, ибо нет «розовых соплей» и любви по ходу пьесы. Надо что-то добавлять… Например, глубинную проблему. Если дойдет — то какой ценой? А может… ну их, портреты эти? Написать так, что не дойдет до цели, и пусть решает, как жить и где еще тень добывать? Да, я вредная. Он мне житья не дает, и я ему не дам. Правда, я рискую не уложиться в одну книгу…

От размышлений отвлек звонок. Алька отложила блокнот и достала из кармана халата сотовый:

— Алё? Как, уже едете? — удивилась откровенно. — Да так… Зная твою маму, я думала, вы ночевать останетесь… Ах, она болеет? — сестра злобно прищурилась. — Ах, с температурой? Ну, с-с-с… с-с-спасибо ей, если девочки заразятся! Очень вовремя! Лазарета нам на пляже не хватает! Приедете — пойдешь за противовирусными! Затем! Чтобы не заболели! Через полчаса? Нет, еще не собралась! Что значит, «опять с Васькой пью»? Не с Васькой, а без нее! Так, ладно. Дома поговорим, — резюмировала зловеще.

Я тихо кашлянула:

— Аль, я поеду…

— Ва-а-ась!.. — предсказуемо заныла она. — Оставайся! Девочки расстроятся! Варюшка по тебе соскучилась, неделю уже нудит — «где Вася, когда Вася придет?..»

— Не дави на мою совесть, — предупредила я, обуваясь. — У нее свой собственный, отличный от мнения окружающих, график общения с коллективом! Аль, не будем усугублять. Лучше так…

…чем вообще никак. Зная Гену, с его-то сволочным нравом… На людях-то Алька дирижировала семейством, но я давно поняла, кто пишет музыку.

— Вернетесь — соберемся у родителей и Старый новый год проводим, — улыбнулась ей ободряюще. — А Варюше я позвоню, скажу, что Снегурочка ей подарок под елку положила. Аль, вот только лицо такое делать не надо!

— Кстати, подарки! — вспомнила она. — Погоди, я сейчас!

Пока я одевалась, сестра пошуршала в гостиной и вернулась с пакетом.

— Положишь под елку и откроешь первого января, — предупредила, вручая пакет. Поцеловала меня в щеку и крепко обняла: — С наступающим, Вась! И… все будет хорошо.

— Конечно, — я улыбнулась в ответ. — Как говорит шеф, мы — хорошие люди, и поэтому с нами не может произойти ничего плохого. Особенно если мы никому не вредим.

— Это пресса-то не вредит? — хмыкнула Алька, открывая дверь.

— А вы не читайте по утрам советских газет, — подмигнула я и обняла ее на прощание. — Все, привет семейству!

Уходить было тяжело, но я вновь напомнила себе, что я девушка интеллигентная. То есть не только воспитанная и образованная, но и ненавязчивая. И так же ненавязчиво, в смысле без чужого участия, нужно решать свои проблемы. Кому они интересны, когда у близких дел по горло, и какое я имею право перекладывать на чьи-то плечи собственные недоразумения? Короче. Надо брать себя в руки. И не палиться больше так глупо. И не грузить никого. Подумаешь, знак на щеке, птеродактиль в ванной и саламандр на кухне… Улыбаемся и пашем, да.

На улице уже стемнело. Собравшись с духом, я съежилась и пошла до дома пешком. Троллейбус ждать — к остановке примерзну. А темных подворотен зимой я никогда не боялась. Все равно на улице — ни души, все сидят по норкам, украшают елки и греются, чем придется. И не так уж темно — снежные сугробы серебрятся в свете фонарей, разгоняя зимний мрак. Всем Сибирь хороша, но затяжные морозы… Постоянно мерзнешь и постоянно хочется есть — и чем сильнее морозы, тем больше требует организм. Да-да, прогулка — только на пользу. И так хочется вылезти из лыжного комбинезона, надеть платье, пальто, каблуки и распуститься, но… Сезон не тот. А здоровье — дорого.

По дороге я быстро распланировала вечер. Помыться, высушиться и собраться на работу. И суп сварю. И бигус сделаю. Надоело полуфабрикатами питаться. Стирку бы еще затеять… Но, видимо, ее придется отложить до каникул. Завтра на работу, послезавтра на работу… А потом — корпоратив и отпуск. Интересно, Гриша успеет подыскать мне замену до каникул, или после выходить придется?

Рядом с моим домом крупная пушистая псина выгуливала заиндевевшего хозяина. Я так быстро бежала, что и не замерзла, и вспотела. И остановилась понаблюдать, как несчастный парень, переминаясь у подъезда с кеды на кеду, сипло ругался на рыжего пса, а тот резвился, носясь по двору с дрыном в зубах. Я улыбнулась. Давно думала о втором животном — Баюну одному скучно, но кто еще приживется в моей странной хате, стоит ли ради этого мучить несчастное зверье?