Танцы минус (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 34

— А этот, блондинчик, твой муж да?.. Бывший? Ну и правильно. Такие сладкие да гладкие красавчики — не по мне. Мужик должен быть мужиком… Мужик говоришь? Ну не зна-а-аю… А чего разошлись?.. Характерами не сошлись, значит… Что, слишком маленький оказался характер-то? Или повернут не в ту сторону?.. Ой да чего непонятного-то? Не педик он случаем? А то больно сладкий да гладкий… Не педик? Тогда дура ты. Надо было держать… Держишь? Ну и дура. Ты лучше Ваньку из рук не выпускай. У меня за него прям сердце болит. Одни шалавы вокруг. Одни шалавы. Развел, понимаешь. А он мужик-то хороший. Только недолюбленный… Какие сисечки у тебя. Маленькие, а сосочки торчком. Мужики такие любят. Молодец, что силикон вставлять не стала. А то таких силиконовых дур развелось… Слушай, а я вот все думаю, чего за несправедливость-то? Мы им и сиськи силиконовые, и жопы, и губищи, а они? Что-то я не слышала, чтобы хоть один себе ради нас член сликоном накачал… Работать не будет? Так у половины и так не работает, а гонору — вот те нате, хрен в томате!

Под такие вот разговоры Ирина Михайловна с профессиональной быстротой и творческим изяществом превращает меня в окровавленный труп с ножом в сердце. Рукоятка приклеена специальным клеем. К одежде клеиться отказался, поэтому пришлось красиво распахнуть полы домашнего халатика, в который меня обрядили — найти-то меня должны вечером… Долго торгуемся, где именно будет «торчать» рукоятка и, соответственно, насколько сильно придется мне обнажиться. Я, естественно, за то, чтобы все было чинно-благородно, Ирина Михайловна спорит:

— Пусть смотрят. Чего красоту-то прятать?

Когда Егор и Иван приходят оценить шедевр — мой хладный труп, лежащий на полу возле кровати, оба сначала застывают с отвисшими челюстями, потом едва ли не хором начинают что-то такое говорить о том, что лучше было бы, если бы… Ирина Михайловна одним великолепным жестом отметает все их возражения.

— Тоже мне моралисты! Что сиську женскую никогда не видели или, может, ноги? Чего хвостами своими закрутили? Да у некоторых дам, которых в телевизоре регулярно показывают, декольте вечерних платьев и разрезы на юбках и то откровеннее. Так что валите. Ты (Егору) — вообще на фиг отсюда. Ты (Ивану) — на исходную позицию. Через пять минут я ее «найду». Не век же ей тут валяться в таком виде!

Дальше все идет по сценарию, придуманному Яблонским. Ирина Михайловна «находит» меня и с криками, достойными сценического воплощения, врывается в бар, где, как обычно, после съемочного дня коротает вечерние часы киношная общественность. Все срываются с места и бегут посмотреть на мой «труп». Яблонский лично проверяет пульс, приложив руку к моей шее и незаметно для прочих ободряюще погладив меня при этом, и объявляет трагическим голосом: «Мертва». После чего сдергивает с кровати покрывало и с головой накрывает меня им. Слышу, как он выпроваживает народ прочь из моей комнаты, как одновременно с этим звонит в местную полицию, которую после звонка Егора должен был подковать и подучить Кондратьев.

Надо сказать, милиционеры в шоу принимают живейшее участие. Правду сказал старик Шекспир: «Жизнь — театр, а люди в нем — актеры». Каждый хочет хоть раз да сыграть какую-нибудь роль на публику. Ну, кроме тех ролей, которые играются для себя любимого в кругу семьи или на работе… Мое «тело» уносят из гостиницы на носилках. В морге местной больнички «принимает» мой «труп» Егор. И первым делом, распахнув мой халатик еще шире, впивается вампирским поцелуем в открывшийся сосок. Отпихиваю его. Смеется нервно.

— Ну, Маш!

— Вот уж не думала, что тебе и некрофилия не чужда.

Хочу в душ, хочу немного размяться — спина от долгой неподвижности затекла и болит. Зараза!

Интересно, что там сейчас творится, в нашей кино-богадельне? Пьют за упокой моей безвинной души? Потом перед ребятами придется долго извиняться. Но уверена, они поймут, киношники ведь…

Пока я в душе, Егор звонит «работодателю» и сообщает о том, что «дело сделано». Основной рефрен их беседы таков: «Бабки гони». Я бы на месте этого типа Егора тупо кинула. Найти его нельзя — поди определи кто именно звонил с этого номера. А раз нельзя найти, то и… Но парень, видно, то ли глупый, то ли честный. В итоге встреча для окончательной расплаты оговорена и назначена.

Егор отбывает на нее в сопровождении местных ментов, а в морге появляется очередной «скорбящий». Забавно, но начинает Иван приблизительно с того же: пытается приникнуть устами к моей уже отмытой от «крови» груди. Но я, наученная прежним опытом, настороже, и его демарш не проходит.

— Ну, Маш!

И почему на дворе не матриархат? Завела бы себе сразу двоих мужей. Одного — чтобы гадости говорил и по физиономии бил, второго — чтобы все время налево ходил… А лучше, чтобы как в сказке — троих. «Старший — умный был детина, средний — был и так, и сяк, младший — вовсе был дурак». На две последние позиции претенденты имеются. Найти бы кого-нибудь на вакантную первую…

А еще лучше разобраться с собой. Сегодня я чуть ли не впервые устояла против сексуального гипноза, в который я впадаю, стоит Егору до меня дотронуться. Причем слово «устояла» в общем-то неверно отражает мои эмоции. Как-то особо «устаивать» не пришлось. Он хотел меня поцеловать, я же испытала лишь раздражение… Хорошо это? Или плохо? Раньше то, чем мы занимались в постели (и не только) было для меня чем-то совершенно волшебным, фееричным. Это было для меня счастьем. В последнее же время каждый раз после «этого» я либо получаю по морде, либо терзаюсь такими угрызениями совести по поводу собственной несдержанности и глупости, что лучше б по морде дали. И это, видимо, не могло не сказаться на моих реакциях на мужа… Любовь умирает. Умирает прямо на глазах, и поделать ничего не удается. Наверно то же самое испытывает совестливый врач, стоя над кроватью безнадежного больного. Человек еще жив, но тает, уходит, утекает, как вода сквозь пальцы, а ты вроде и делаешь, все, что можешь, а ничего не получается…

С Яблонским я коротаю время в морге почти до самого утра. Он (молодец какой!) не забыл привезти мне кое-что из одежды. Так что, по крайней мере, удается сменить халатик, неожиданно оказавшийся таким эротичным, на джинсы и футболку. Сидим, болтаем. Пожалуй, в первый раз так долго. Вроде и ни о чем, но мне с ним… не скучно. Ладно, если уж быть честной с самой собой — просто интересно. Его рассуждения о жизни и людях глубоки и неожиданны. Он знает очень много не только о мире кино, но и о множестве других вещей. Наконец, он любит посмеяться сам и умеет рассмешить других… А еще я понимаю, что если бы вместо Егора я два года назад вышла замуж за Ивана Яблонского, мне бы и в голову не пришло скрывать от него и саму себя, и тем более моего отца. Они бы как раз могли бы стать настоящими друзьями…

Одергиваю себя: если бы не наркотики… О них Иван, кстати, заговаривает сам. Начинает интересоваться, давно ли мой отец подсел, лечился ли, пытался ли бросить. Мне со стыдом приходится признать, что я ничего о его тайной страсти не знала, а значит никак ему не помогла.

— Не казни себя. Я в случае с Риткой все знал, все видел, но тоже никак и ничем не смог помочь. Хоть и делал все, что в принципе возможно. Поверишь, даже приковывал ее к батарее дома и в самые жесткие клиники, скрепя сердце, сдавал. Выходила из них, вроде, нормальная. Но только мне начинало казаться, что все позади…

Машет рукой обреченно и отворачивается. Спрашиваю тихонько, испытывая что-то вроде робости — такое у него лицо, что просто больно смотреть.

— Тяжело было?

— Даже не представляешь себе как. И слава богу, что не представляешь. В один из светлых моментов вдруг задумала родить ребенка. Я, идиот, повелся — уж очень хотел, да и надеялся, что это ее вытащит.

— И что?

— Да ничего хорошего, Маш. Прожил он, вернее она — девочка была, после рождения неделю. И все. Умерла. Врач сказал — из-за наркотиков. Оказалось, Ритка и беременная с них не слезала. Естественно, тайком от меня…