По воле северных богов (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 39

Как вдруг…

Нож в очередной раз погрузился в известь, вынырнул… и тонкий, как гвоздь луч воткнулся Гаю прямо в глаз. От неожиданности рыцарь заорал и дернулся, больно ударившись головой о нависающий свод. Через полчаса он вытащил камень, рядом с которым его нож пробился к свету, и, приблизив лицо к отверстию понял, какой же дрянью дышал все это время — воздух помещения, в которое он пробился, просто пьянил его.

Гай попытался разглядеть хоть что-нибудь, но прямо перед ним, сантиметрах в двадцати, что-то стояло, загораживая собой обзор, но и оберегая незваного гостя от любопытных взглядов. Он успел вынуть еще три камня, значительно расширив лаз, как вдруг чей-то дребезжащий голос недалеко от него произнес:

— Кто бы вы ни были, замрите. Сюда идет стража.

Теперь Гай не смог бы двинуться, даже если бы очень захотел — в такое изумление его повергли эти слова. Вскоре, как предсказывал незнакомец, загрохотали засовы, и в комнату, скрытую от взоров рыцаря, вошли.

— Ну что, старик, еще жив?

— Как видишь, Пит, — с достоинством ответил обитатель комнаты.

— Недолго тебе осталось скрипеть. Сэр Филипп решил жениться.

— И кто же эта несчастная?

— Леди Реджина Гилфорд.

— Сэр Огастес никогда не согласится на это.

— Папаша уже давно отдал богу душу, дед, — гогот стражника отдался болью в измученной голове Гая. — Зато братец гостит у нас. В подземелье. Мне кажется, даже здесь воняет его паленой шкурой.

— А правда, здесь чем-то смердит. Словно в покойницкой, — задумчиво проговорил другой стражник, и Гай сжался, ожидая худшего.

— А здесь и есть покойницкая. Это наш старикан помер и протух, — первый стражник продолжал веселиться на свой манер. — Пошли, пусть нюхает себя сам.

Раздался топот, дверь захлопнулась, проскрежетал засов.

— Теперь действуйте, — нетерпеливо приказал старик. — Они явятся лишь утром.

Гай не заставил себя упрашивать, и еще через пару часов пролом стал достаточно широк, чтобы пропустить его большое тело. Он вылез и, обойдя кровать с пологом, которая и скрывала его ход, подобно живому трупу, бежавшему из ада, появился перед сухоньким и каким-то светлым стариком, неподвижно сидевшим в кресле с высокой спинкой.

— Простите, помочь не мог. Стар и скрючен ревматизмом от этой мерзкой сырости. Кто вы, благородный сэр?

Рыцарь встрепенулся — все это время его глаза неотрывно смотрели на миску с кашей, хлеб и кружку воды, стоявшие на столике возле старца.

— О! — тот понимающе кивнул. — Угощайтесь, я, право, не голоден.

Метнув на благодетеля быстрый признательный взгляд, Гай, чуть не пристанывая от наслаждения, жадно проглотил все до крошки, запивая чистой студеной водой.

— Спасибо, — наконец вымолвил он и без сил опустился на пол у стены напротив старика.

К концу вторых суток, проведенных в плену, большое сильное тело Хьюго стало одной саднящей раной. Филипп Мейнский оставлял его в покое лишь для того, чтобы несчастного облили водой. Да и то с целью вернуть ему сознание, а значит получить возможность причинить новую боль. К счастью, Филипп был ограничен в своих возможностях — он не хотел искалечить брата своей будущей невесты, а тем более замучить его до смерти. Это было бы слишком даже для времени неофициального правления принца Джона, которое отличалось диким произволом и всеобщей жестокостью. Хотя бы видимость приличий должна была соблюдаться неукоснительно.

Поэтому к вечеру второго дня окровавленного и обожженного Хью отвязали от колеса и отнесли в камеру недалеко от пыточной. Пришел лекарь и молча обработал криво ухмылявшемуся крестоносцу его многочисленные раны.

Эта издевательская усмешка словно приклеилась к загорелому лицу Хьюго, доводя его мучителя до белого каления. Из первого боя рыцарь вышел хоть и потрепанным, но не побежденным.

«Что дальше?» — не переставал думать он.

Опыт его насыщенной войнами и приключениями жизни говорил ему, что есть предел терпению у любого, даже самого стойкого человека. Рано или поздно он сломается…

Через два дня, когда Хьюго оправился настолько, что начал вставать, за ним снова пришли. И все повторилось сначала. Скрип блоков, с помощью которых растягивали привязанное за руки и за ноги громадное тело рыцаря так, что из лопавшихся сосудов начинала фонтанчиками бить кровь, шипение раскаленного железа, когда оно соприкасалось с влажной от пота кожей, одуряющий запах горелой плоти, глумливые голоса палачей и полные нечеловеческой боли крики жертвы. Но едва боль чуть отступала, та же издевательская усмешка раздвигала потрескавшиеся губы, а сиплый сорванный голос неуемного Гилфорда произносил очередную тираду в адрес Филиппа Мейнского.

И на этот раз Хьюго не довелось узнать, далеко ли еще осталось до предела его выносливости. Измученное тело, к которому рыцарь уже стал относиться как-то отстраненно, отвязали и вновь отнесли в каменную клетку камеры. А еще спустя сутки на ее пороге появился Филипп Мейн. С маниакальной веселостью он разглядывал распростертое на соломе тело жертвы его собственных темных страстей.

— А знаешь, сэр Хьюго, я ведь нашел на тебя управу. Просто до гениальности.

Гилфорд смотрел на него тяжелым взглядом, никак не реагируя на слова безумца.

— Даже не хочешь узнать какую? Ладно, я не обидчив, все равно скажу. Я написал леди Реджине в Гилфорд о том, что ты серьезно болен и заболеешь еще сильнее, возможно до смерти, если в течение недели она не прибудет в Мейн. Твоя сестричка ведь любит тебя, не так ли? Она приедет, а тогда… Ах, сколько открывается возможностей!

Ничто не дрогнуло в лице крестоносца, и раздосадованному Филиппу осталось только удалиться, изрыгая проклятия на Гилфорда и всю его породу. Едва тяжелая дверь закрылась за мерзавцем, Хью глухо застонал, вцепившись в волосы обеими руками.

«Что же делать? Малышка, конечно же, приедет, а с ней Тир…»

Хью не сомневался, что молодая женщина не оставит Куини в беде. О том, что норвежка подумает о его собственной бездарно попавшейся в лапы Мейна персоне, Гилфорд старался не думать. Вообще здесь, в преддверии могилы, было трудно думать о той, которая для Хьюго была олицетворением самой жизни.

«А Куини еще предстоит узнать о смерти Гая», — с тоской подумал крестоносец, и медленно свернулся в клубок на жестком ложе — сырость и холод подземной камеры пробирали до костей его измученное тело, защищенное от них только изрезанной и обожженной кожей.

— Чего доброго еще насморк подхватишь, — проворчал Гилфорд и невесело хмыкнул.

В этот день его даже сытно покормили, что подтвердило худшие опасения рыцаря, зато прибавило ему сил.

«Вопрос только для чего», — мрачно размышлял он, жадно уписывая принесенное.

Ужин был не менее плотным. После него Хьюго, как мог, зарылся в солому и прикрыл глаза. Он уже начал засыпать, когда за дверью его каземата послышалась какая-то возня, истошный крик, топот, а потом прогремел засов. Хью сел, не зная то ли ему готовиться к новой серии пыток, то ли и вовсе прощаться с жизнью. Дверь распахнулась, повеяло могильным смрадом, и Хьюго, вытаращив от ужаса глаза, заорал так же отчаянно, как и некто минуту назад в коридоре — перед ним стоял разлагающийся труп в полуистлевшей одежде с синюшным лицом и седыми космами на голове.

— Помолчи, сэр Хью, — деловито сказал труп и почесался совсем как живой.

— Господи, смилуйся над рабом твоим, — лязгая зубами уже не от холода, а от страха пролепетал крестоносец.

— Вот не думал, что и вас проберет. Как бы то ни было, пошли.

— К-ку-куда?

— То есть как куда? В могилу ясное дело, — труп хихикнул.

— Неужели пора?

— В самый раз!

— Изыди… — как-то неуверенно пробормотал Гилфорд, на что мертвец вдруг расхохотался, показав здоровые белые зубы.

— Ох, сэр Хьюго. Я никогда не смогу понять, когда вы шутите, а когда говорите серьезно. Вы что, правда, не узнали меня?

— М-мы были знакомы?

— Разрешите напомнить, — все еще давясь от смеха и стягивая с головы что-то сразу ставшее похожим на мочало, поклонился призрак. — Невинно убиенный сэр Гай Клермон собственной бренной персоной.