Ягодка опять (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 35

Я же неожиданно для самой себя принимаюсь хохотать. Смотрит подозрительно.

— Ты чего это? Истерика?

Киваю. Точно — истерика. Мало того, что Тургенев, так еще и Александр Сергеевич! В одном флаконе! Уже какой-то перебор, честное слово. Мое веселье обрывает очередная схватка. Сразу посерьезнев укладываюсь на спину и некоторое время просто лежу и дышу, стараясь делать это глубоко и размеренно. Как когда-то учила меня старенькая акушерка, которая принимала моих тройняшек.

Маньяк же присаживается на стул и широко раскрытыми глазами следит за мной. Даже очки свои зеркальные опять стянул и в сторону отложил, чтобы лучше все рассмотреть. Сволочь! Ему ведь и в самом деле просто интересно! Просто интересно… Как ребенку, который тыкает палочкой в беспомощно сучащего лапками жука.

Боль отпускает. И я решаю, что пора заняться подготовкой. Раз уж так все складывается…

— Мне нужна чистая простыня, чистое полотенце. Ножницы или нож, которые надо прокипятить. И водки.

— Все? Больше ничего не надо?

Ерничает, сука. Отвечаю тем же.

— Было бы неплохо реанимационную бригаду, но ты ведь медиков вряд ли пригласишь…

— Нету у меня ничего такого.

Однако встает и начинает копаться в углу, где свалено какое-то тряпье. Достает относительно чистую простынку. Даже две. Стащил что-ль где-то с веревки, на которой сушилось белье? С ножом проще. Только вот кипятить его не на чем. Зато в шкафу обнаруживается аккуратная медицинского вида бутыль граммов на пятьсот, в которой еще есть немного спирта. И то слава богу. А то говорил — нету, нету.

Теперь можно уже не отвлекаться на мелочи, а вплотную заняться делом. Тем более, что от боли в голове уже плывет. Схватки стали такими частыми, что почти слились в один непрерывный поток боли. Может уже пора начать тужиться? Или еще рано? Господи, дай мне силы, дай мне волю, дай мне хоть что-нибудь кроме чистой простынки и ста граммов спирта!!!

В какой-то момент, видимо теряю сознание, а когда прихожу в себя начинаю подозревать, что у меня начались галлюцинации. Потому как вместо маньяка рядом со мной на коленях стоит моя подруга Любка. Зажмуриваюсь и больно щиплю себя за руку. Но даже не чувствую этого — там, внизу все значительно больнее. Открываю глаза — все равно Любка. Зато теперь вижу и своего похитителя. Он неровным мятым комком лежит на полу.

— Любань…

— Ну, блин, Романова, ну ты, блин, даешь!

Печатных слов Любке явно не хватает. Так что она только надувает щеки и вытаращивает на меня свои голубые глазищи.

— Как ты здесь оказалась?

— Вот любопытная ты!

Выхватывает телефон и быстро набирает номер.

— У меня экстренная ситуация. Нужны медики. Срочно. Да. Вертолет приземлиться сможет. Сейчас сброшу координаты.

Она делает с телефоном еще что-то, он тихо тренькает, и Любка снова засовывает его в нагрудный карман черного комбинезона. Выглядит она при этом так круто, что хоть сейчас в кино. Причем в фильм ужасов, однозначно. Потому как рядом-то я!

— Люб! Я умираю!

— Я тебе дам — умираю! Давай, блин. Тужься что ли. Ты же не я — ты же это умеешь. Уже этим делом раньше-то занималась.

— Я все забыла.

— Жить захочешь — вспомнишь.

Серый куль у Любки за спиной начинает шевелиться, и она почти не глядя добавляет моему похитителю ребром ладони по затылку. Чтобы не мешался.

Когда на площадке, которая когда-то служила пионерам для проведения их пионерских линеек, садится вертолет, я уже вообще ничего не соображаю. Любка по-моему тоже. Медики, сразу поняв, что никуда они меня уже не довезут, тут же оттесняют мою боевую подругу в сторону и быстро берут процесс в свои опытные руки. Еще пятнадцать минут мучений и все позади. Мой мальчишка — целый и невредимый, слава богу, — бодро голосит в руках у одного из врачей. А потом его передают мне. Ничего не могу с собой сделать: глядя на него реву так, что слез не остановить, но при этом улыбаюсь во весь рот. Неужели все действительно позади?

Краем глаза вижу какое-то движение за спинами врачей. Мне мерещится? Или это действительно Саша? Мой Саша, ну тот, который… Которого… В общем мой. Входит, осматривается по сторонам. У него за спиной маячат двое верзил, одетых так же как Любка — в черное. Она, кстати, едва заметив этих двоих, тут же вытягивается чуть ли не по стойке смирно. Но один из вошедших молча машет ей рукой — мол, расслабься.

Саша смотрит на меня… Жду, что сейчас подойдет, жду слов, эмоций… Но он вместо этого склоняется над забившимся в угол человеком, который меня похитил.

— Димка…

Тот неожиданно начинает хныкать.

— Я не виноват. Я не виноват. Она сама… Она сказала — так правильно…

— Пойдем домой, а? Пойдем?

— Пойдем.

Мой маньяк поднимается и неловко топчется на месте, явно не решаясь куда-то двинуться из комнаты.

— А мы на машине поедем?

— Нет.

— Хочу на машине. Она безопасная… Безопасная… Безопасная.

Его опять начинает колотить. Один из медиков повинуясь кивку человека в черном — того, что махал Любке рукой, чтобы она расслабилась, неслышно подступает к маньяку сзади и очень ловко делает инъекцию ему куда-то в основание шеи. Два каких-то новых мужика в черном, которые, мне кажется, материализуются прямо из воздуха, подхватывают его оседающее тело и тут же выносят прочь. Все. Перевожу взгляд на Сашу. Хмурится. Смотрит куда-то в сторону. Потом наконец-то переводит взгляд на меня.

— Ты как? В порядке?

Ответить не успеваю. Рапортует тот медик, который только что мерил мне давление.

— Ребенок в норме. У женщины какие-то синяки в области груди и на лице. Не спрашивали еще откуда.

— Ну так спросите! Черт вас побери всех совсем!!! — даже топает от нетерпения. Вот сколько эмоций. Я ведь, кажется, их хотела от него?

— Я в аварию попала.

— Что?!!

— Этот, — киваю в сторону двери, в которую унесли усыпленного маньяка, — Дима, да? Когда меня второй из подвала, в котором Дима меня держал, утащил, он кинулся за нами в погоню и своей машиной протаранил нашу.

Один из мужиков в черном наклоняется сзади к уху Саши и как-то почти интимно бормочет:

— Я докладывал. Авария на перекрестке неподалеку от гаражей, где был найден тот связанный парень и вторая разбитая машина.

Саша отмахивается от его жужжания, как будто он — навязчивая оса, и делает шаг ко мне. Хоть бы присел рядом, обнял, сказал что-то ласковое. На своего сына бы что ли взглянул…

— Ты сильно ударилась?

— Ничего. Нормально. Только голова кружится и тошнит очень. Наверно сотрясение…

Медик кивает.

— Однозначно. Причем достаточно серьезное, раз такие ярко выраженные симптомы. Необходима госпитализация. Она в любом случае нужна, а теперь тем более.

Саша кивает.

— Забирайте ее.

Потом поворачивается и идет к двери. Слежу за ним в полном отупении. И это все, что он хочет мне сказать?!!

Внезапно поворачивается и идет обратно. Что-то во мне переворачивается. Неужели?.. Подходит к столику, на котором все еще разложены медицинские инструменты, берет ножницы, наклоняется надо мной…

— Ты позволишь?..

По-прежнему ничего не понимаю, а потому просто молча смотрю на него, широко распахнув глаза. Видимо принимает мое молчание за согласие. А потому начинает действовать. Наклоняется еще ниже и ловко срезает с головенки моего малыша несколько тоненьких волосков.

— Ты!

— Ты же дала согласие на экспертизу.

Поворачивается и снова идет к выходу. Успеваю только беспомощно и жалко крикнуть ему в след:

— Убирайся отсюда!

Но он ведь и без того уже скрылся за порогом…

Все произошедшее вгоняет меня в настоящий ступор. Ничего не замечаю вокруг. Мозг отказывается реагировать на что бы то ни было. Молчу, пока меня грузят на носилки, молчу, пока лечу в вертолете (между прочим первый раз в жизни), молчу, когда оказываюсь в роскошной палате на одного в какой-то супер-больнице. Любка все время рядом, но тоже молчит. Словно разбить что-то боится неверным движением, неправильно подобранной фразой… Сидит, сопит. Наконец все-таки решается заговорить: