Ягодка опять (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 37

— Ладно, пойду я, — Любка поднимается. — Будут новости — сообщу. А ты тут, мать, не грусти. Держи хвост морковкой и все такое.

— Буду держать.

— Ну и молодец. А на этого говнюка с литературной фамилией — наплюй. Моя бы воля, с каким бы я ему удовольствием башку открутила… Эх…

Любка выкатывается, и практически сразу после медсестра приносит мне Даньку. Его пока что держат отдельно от меня. Как сказал врач — и чтобы мне дать возможность немного оклематься, подлечиться и вообще прийти в себя, и чтобы его без помех обследовать. Все-таки родился он раньше срока и пережил вместе со мной многое. Но он у меня молодец. Вон как сосет энергично, только причмокивает и жмурится. Будет большой, сильный и смелый. Весь в… В меня, черт побери!

За то время, что меня держат в больнице, в моей палате ежедневно появляется Любка (иногда вместе с Сенцовым, что мне очень нравится), через день, а иногда чаще приходит Сева Гарлицкий — каждый раз с цветами и новостями по нашему судебному процессу, два раза Симоновы с Ванькой во главе. Регулярно наведываются и полицейские… Из Америки прилетают сыновья и три дня кряду не вылезают из моей палаты, где я теперь живу уже не одна, а с Данькой. Он оказывается соседом беспокойным. Но по сравнению с тем, что я пережила, когда родила свою тройню — это просто курорт.

Саша не появляется. Ни лично, ни по телефону. Ну и черт с ним. Когда на Даньку оформляли документы, в графе «Отец» просто поставила прочерк и все. Правда отчество у моего сына все-таки — Александрович. Как-то показалось глупым придумывать что-то другое. Александрович ничем не хуже Петровича или Илларионовича. Один фиг.

Выписывают нас с Данькой только через три недели. Не из-за него. Из-за меня. Сначала лечат тело. А потом приходится лечить душу… Нервы точнее. Что-то со мной странное приключается. Жизнь моя вдруг в моих же глазах теряет всяческие краски, становится невыносимо серой, скудной, убогой. Чем так жить, так лучше повеситься… Доктора говорят, что это послеродовая депрессия — достаточно распространенный синдром, который в моем случае еще и усугубился тем стрессом, который мне пришлось пережить прямо накануне появления на свет моего ребенка. Может и так, но мне от того, что врачам кажется, что они знают причину произошедшего со мной, совсем не легче.

Пить антидепрессанты и любые психотропные средства нельзя. То есть можно, но тогда придется бросить кормить, а я к такому шагу ну совсем не готова. Если только месяца через три… И то рановато… Так что придется как-то справляться с депрессией самой.

Любка уверена, что лучший способ борьбы с любым стрессом — здоровый секс.

— В презервативе только, мать, а то опять вляпаешься, как бедная Лиза.

— Она не была беременна.

— А чего ж топилась?

— От любви. После того, как ее любовник бросил.

— Дура! Если б все из-за этого топились, уже и баб бы на земле не осталось. Ты, надеюсь, топиться-то не собираешься?

— Мне топиться некогда. Мне сына растить надо.

Не буду же я говорить подруге, что топиться мне хоть и некогда, но очень хочется… Правда, после выписки из больницы, становится легче. Просто потому, что дел тут же прибавляется. Стирка, уборка, готовка. В магазин сходить, с Шариком-Бобиком погулять и с Данькой тоже. Только вечерами, когда малыш мой наевшись засыпает, а у меня появляется время на то, чтобы в очередной раз заняться самокопанием, бывает очень уж тяжело. Одно хорошо — хоть финансовых проблем нет. Суд действительно вынес решение в мою пользу, и теперь денег у меня достаточно для того, чтобы жить относительно безбедно.

Саша по-прежнему не появляется. Причем из-за этого в первую очередь обидно даже не за себя. За ребенка. Он же не виноват, что так все у нас получилось. И я ни в чем не виновата… Да и Саша тоже, наверно… Если уж судить совсем по большому, Гамбургскому счету.

Еще до того, как заварилась вся эта каша с моим похищением, Сева водил меня в театр Вахтангова на безумно смешную комедию. По той же пьесе еще при советской власти был снят двухсерийный музыкальный фильм «Небесные ласточки». Но спектакль у Вахтанговцев получился, мне кажется, намного смешнее. Так вот, герои в нем периодически гундосо восклицают: «Как стра-ашно жи-и-ить!» Зал каждый раз взрывается смехом, потому что не смеяться в этот момент нельзя. Но ведь смех — смехом, а жить-то иногда на самом деле страшно до чертиков… Страшно просто потому, что уж очень она подчас несправедлива эта самая жизнь.

Заканчиваю редактировать вторую книгу сказок о Шарике-Бобике и Деде Морозе. То, что я придумала и рассказала сама себе, сидя в подвале у Димы. Отдаю Арине. Она в восторге. Говорит, что эта книга тоже скоро пойдет в печать. Первая-то, как ни странно, расходится «на ура».

— Надежда Николаевна, а вы сможете свои сказки перевести на английский и французский?

— Смогу.

— А давайте мы с вами заключим отдельный договор на перевод, и вы сделаете это. Есть у меня мыслишка посмотреть, как ваши сказки будут продаваться за границей.

Идея мне нравится. Тем более, что процесс это тоже творческий. В реалиях английского языка и англоязычного мира мой пес и его собакоговорящий друг-волшебник обрастает одними свойствами характера и качествами. По-французски история выглядит уже совсем иначе…

На этой неделе должен начаться суд над Светланой Вербицкой и тем парнем, который по ее заказу пытался меня убить. Над Антоном Нечипоренко. Теперь хоть знаю, как его зовут и не буду путаться определяя своих мучителей — первый похититель, второй похититель… Хотя, как выясняется, никакой путаницы как раз и не предусмотрено. Узнаю об этом без затей — прямо на улице. Никто меня не вызывает в высокие кабинеты, никто не светит мне в лицо настольной лампой, никто не заставляет подписывать кровью бумаги с клятвами и заверениями в вечной преданности.

Просто в парке, где я гуляю с Данькой, ко мне подходит молодой и симпатичный парень, присаживается рядом на лавочку и представляется офицером ФСО, одним из тех, кто денно и нощно несет охрану Вице-премьера… Саши, стало быть…

— Александр Сергеевич очень просит вас во время суда не упоминать Дмитрия Шарыгина. С другими участниками процесса договоренность уже достигнута.

Вот, значит, как…

— Значит, мне предлагается забыть о том, что я по вине этого человека просидела месяц в подвале, выслушивая дикие угрозы и кошмарные подробности его прежних «подвигов»?.. Просто забыть, что он хотел убить меня и моего ребенка?

Мнется.

— Думаю, забыть это будет невозможно, Надежда Николаевна.

— Я рада, что вы хотя бы это понимаете…

— Но это в ситуации ничего не меняет. Как ничего не изменит и ваш рассказ. Дмитрий Шарыгин уже много лет назад признан невменяемым. Суду он не подлежит. Так что получится, что рассказав о его роли в вашей судьбе, вы просто перетряхнете грязное белье Александра Сергеевича. Просто расскажете всем о его родственнике и ничего не получите взамен. Ни справедливого возмездия, ни моральной компенсации.

— Почему же? Путь понесут ответственность те, кто был обязан держать его в больнице, но не уследил, в результате чего все и произошло.

— Поверьте, головы виновных уже полетели…

— Без суда и следствия?

Криво усмехается и кивает. Понятно. Людей просто поувольняли по-тихому. А сор по-прежнему остался в избе. Противно. Как все это противно. Но противней всего, и всего обидней, что уговаривать меня молчать явился этот мальчишка из спецслужб. Уж ради такого дела Саша — Александр Сергеевич, блин! — мог бы позвонить и сам… Заодно узнал бы, как себя чувствует его сын. Спросил бы хоть его имя… Правда, мой собственный опыт подсказывает, что имена-то его как раз интересуют в последнюю очередь… «Хорошо-то как, Свет… — Да я не Света… — Все равно хорошо…» Старый анекдот действительно идеально описывает наши с ним отношения…

Встаю. Он даже подается вперед — словно перехватить меня собирается.

— Уходите? Но мы ведь так и не договорились.