Сороковник. Книга 3 (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна - Страница 27

Раны на месте отсутствующих пальчиков стараюсь продезинфицировать — и вовремя, потому что уже скапливается под кожей нехорошая чернота; помогаю рассосаться шишке над бровью, унимаю боль в шее — от борозды, оставленной петлёй. Больше всего по времени и затратам отнимает обожжённый бок, но я и с этим справляюсь. Впрочем, на всех болевых точках стараюсь ограничиться самым необходимым — снимаю боль и воспаления, и достаточно. Силу придётся экономить — мало ли, вдруг мне понадобится сразу и много. Мне ещё ночь куковать в этом холодильнике, а собственное тепло тоже нужно поддерживать. Жаль, конечно, что голову преклонить не на что — не привыкла я без подушек, но ведь не в грязи лежу, и то хорошо. И крыс мне сюда не напустили, чему я несказанно удивляюсь, но, должно быть, Рахимыч брезглив и не желает у себя под боком этакую пакость разводить, против неё любая магия бессильна.

В общем, хочешь жить нормально даже в тюрьме — устраивайся по-хозяйски. У меня получилось. Осталось дождаться утра.

— …Это было давно — лет семнадцать назад,

Вёз я девушку трактом почтовым… -

душевно вывожу я.

— Круглолица, бела, словно тополь — стройна

И покрыта платочком пуховым.

А если не петь, то можно трёхнуться от ожидания. Меня и без того порядком измучила ночь, почти бессонная. Часа два после оздоровительного сеанса я тупо пялилась то в невидимую стену, то в окно под потолком, доглядевши до того, что глаза стали заводиться под лоб и косяками пошли какие-то глюки вроде циклопьих морд, шипящих ламий — и опять меня тошнило от запаха горелого мяса. Пока, наконец, я не выдержала, вскочила и, намотав цепь на кулак, принялась расхаживать по камере. В сущности, натыкаться не на что, заблудиться негде, хоть и в темноте, а отвлечься можно.

— …Попросила она, чтобы песню ей спел.

Я запел и она подхватила.

А вокруг — тишина, только я да она

И луна так лукаво светила…

А потом ещё долго крутилась на голых досках. Немного поспать было необходимо, но я боялась, что стоит заснуть — и тюремщики застанут меня врасплох, а я не успею сконцентрироваться, чтобы хоть как-то достойно ответить. Мне уже стало ясно, что ибн Рахим избрал тактику выматывающего ожидания; иначе разборки со мной были бы в полном разгаре, а меня, напротив, изолировали — не только от людей, но практически и от звуков, потому, что ни голосов я не до сих пор не слышала, ни чьих-то шагов. Полное впечатление, что сунули меня в каменный мешок — и забыли.

А ведь могли в любой момент затребовать, ошарашить чем-нибудь, начать измываться… Как-то не верилось в гуманизм огневиков, до сих пор тянуло шею после удавки. Поэтому сказать, что я нервничала — ничего не сказать. Но застукав себя за очередным энергичным расшатыванием решётки, я спохватилась и сама себя одёрнула. Нельзя так. Нельзя. Измотаю себя раньше времени. Была бы у меня такая обережная куколка, которая караулила бы — и разбудила, если кто решит вломиться. А что? Нашлись бы нитки — скрутила бы себе помощницу, но ниток нет, а футболку на тряпки рвать — сама в чём останусь?

Вот балда, сказала я в сердцах, совсем головой не думаешь. Зачем тебе нитки, когда есть собственные волосы? С ними работать ещё лучше, они часть тебя, даже если выпали или срезаны. Сколько ворожбы, сколько заговоров на них завязано! Недаром в старину, если и стриглись, кидали волосы либо в огонь, либо в воду, чтобы не попались в руки злым людям для нехороших дел.

Поэтому я надёргала собственных волосков, подержала их в кулаке, дополнительно настроив на нужную задачу, стянула с потолочного кострового отсвета язычок силы — как настройку на огневиков — и выложила на пороге. И даже проверила ауру. Жгутик получился хоть и тонюсенький, но зелёным, обережным высвечивал исправно, и теперь шагнуть в мою камеру незамеченным было невозможно. Только после этого я спокойно завалилась спать, и даже отсутствие подушки мне не помешало. Но бока на жёстком топчане я всё-таки отлежала, как после ночи на третьей полке в общем вагоне — а в студенческие годы приходилось и таким макаром добираться домой перед праздниками, когда билетов на поезда хронически не хватало.

В окно лениво сочился рассвет напополам с утренней свежестью, на шапках одуванчиков искрилась роса. Я по-прежнему не мёрзла, из чего можно было сделать вывод: самообогрев сработан на совесть, раз действует до сих пор. Значит, энергия за ночь потратилась и нужно теперь её восполнить. В качестве зарядки я мысленно припала к розовому солнечному пятну под потолком и тянула из него силу до тех пор, пока цепь снова не заискрилась. Что же, хвала Нику, он крепко вбил в меня привычку подзаряжаться. Да и я молодец.

Не сказать, чтобы с рассветом в тюрьме стало намного красивее, но всё же я повеселела. Потому что вряд ли мои спасатели затеяли поиски в ночь; а вот сейчас самая пора взяться за дело. Значит, чем дольше длится световой день, тем дольше меня ищут, тем ближе ко мне мои спасатели. А о том, сколько им реально времени понадобится, я запретила себе думать. Ах, если бы можно было подать хоть какой-то сигнал!

Откуда-то со двора послышались женские голоса, что-то причитывающие, на них цыкнул мужской. Ага, есть живые! Только их стараются ко мне близко не подпускать. Скорее всего, так.

Чтобы размять ноги, я время от времени прохаживалась от стенки к стенке, приноровившись к звяканью цепи и даже отбивая ею незамысловатый ритм. Всё веселее. Хотелось есть, потому что последний раз мне довелось пожевать более суток назад. Хотелось пить. Да и причесаться, и помыться толком, потому, что вся я пропахла лошадиным потом, хоть уже и принюхалась. Мысли бродили в голове разные, с разбродом и шатанием. Как долго меня тут будут мариновать? Кормить-поить явно не собираются, это понятно, но не применят ли ещё какие-то меры воздействия? Воспользовавшись тем, что заметно развиднелось, заглянула в соседнюю камеру через такую же решётчатую дверь, и содрогнулась от увиденного. Камера пыток у них там, что ли?

Обзор невелик, но я разглядела и два столба со свисающими верёвками, закреплёнными в железных кольцах, и верстак с инструментами — клещами большими и малыми, щипцами, воронкой, кнутами с плетёными, аккуратно свёрнутыми в кольца хвостами, плетьми. Вот тебе и дополнительные меры воздействия: ходи, мол, да поглядывай, и благодари, что ты здесь, в своей камере, а не там, напротив.

Мне становится нехорошо. А уж когда ветер снаружи доносит запах жареного на угольях мяса — то и вообще дурно и внезапно выворачивает желчью, как тогда, в самую первую ночь в этом мире, когда умудрилась нанюхаться крови раптора. Ох, зачем же я такая нюхачка? Нос мой — враг мой. И не заткнёшь это окошко ничем, приходится терпеть, одно хорошо — аппетит отшибло напрочь, теперь стоит мне проголодаться — достаточно вспомнить этот запах и последствия.

…Со времени несостоявшегося завтрака, когда меня пытались раздразнить всяческими ароматами и шкварчанием жаркого на угольях, бульканьем, звоном посуды и показательным чавканьем, прошло уже часа два. С той поры меня снова окружает тишина, нарушаемая только моими собственными шагами да уже привычным бряцаньем. Чтобы убить время, я трачу его на раздумья. Анализирую вчерашний день, вспоминаю детали наших с Рориком похождений, сопоставляю с тем, что услышала на военном совете в Магином доме, и многое, наконец, становится понятно: и ни с того, ни с сего обесточенная Сеть, и то, что меня так быстро зацапали. Если большинство огневиков были рассредоточены по городу, скорее всего, нас с Рориком засекли сразу же после первой вспышки магии на восстановленном им участке. Однако то ли магам пришлось повозиться, отслеживая нас, то ли они уже знали о предстоящей вылазке Игрока и решили, что мы сами к нему на зуб попадём, а им только и останется — дождаться результата… Короче, спутали мы с Рориком все их планы. Не попались. Но результатов они таки дождались. Невольно потираю шею. Второй раз за время моего пребывания в этом мире ей, бедняжке, достаётся…