Похищение Прозерпины (Рассказы гроссмейстера) - Котов Александр Александрович - Страница 17

— Товарищ боец! — позвал я, улучив момент, когда он стал мне виден.

Солдат обернулся и, не выпуская из рук повода, зашагал с конем мне навстречу.

— Попробуем, — предложил я, жестом указывая на спину гнедого.

Солдат, огляделся вокруг, нашел самую высокую кочку и, молча подталкивая меня, заставил взобраться на возвышение. Затем, все так же не говоря ни слова, он подвел коня и поставил его левым боком ко мне. Теперь моя голова помещалась выше седла, и я мог уже легко заглядывать через спину лошади. Это придало мне уверенности. «И князю другого коня подвели», — тихо замурлыкал я про себя пришедшую в голову строку из «Вещего Олега».

С минуту я медлил, обдумывая ход, могущий вызвать неприятные последствия. Тщательно обсудив в мыслях весь план своих дальнейших действий, я приступил, наконец, к его выполнению. Вдев левую ногу в стремя и несколько раз покачавшись туловищем из стороны в сторону, я вдруг сделал правой ногой отчаянный рывок по направлению к хвосту лошади. Я вложил в этот прыжок столько желания и силы, что в какой-то миг испугался: вдруг перелечу через спину коня? На деле же я всего лишь больно пнул коленом в бок беззащитное животное. Конь вздрогнул и обиженно отпрыгнул в сторону, солдат с трудом удержал его.

Удачный опыт прибавил мне храбрости.

— Давай еще раз! — крикнул я солдату. Тот снова подвел коня к кочке, и мы опять заняли исходную позицию.

Во второй раз я целился точнее, да и мой прыжок был сильнее первого. Проделав загадочное антраша, я на секунду вознесся над широкой спиной лошади и… грохнулся животом и грудью на что-то мягкое и теплое. Очнувшись от удара, я сразу не смог сообразить, что произошло. Моя левая нога запуталась в стремени, в то время как правая лежала горизонтально на скользкой спине лошади. Моя живописная поза напоминала не то грешника, распятого на кресте, не то опытную балерину, когда она крутит тридцать два фуэте. Однако и эта позиция не была прочной: с ужасом я вдруг заметил, что моя правая нога медленно скользит вдоль хвоста лошади, туда, где, готовые все измять и сокрушить, страшным оружием ощетинились кованные железом копыта. Гнедой, готовясь отомстить мне за удар коленом в бок, самодовольно закинул голову назад. Оскалившись, он с усмешкой глядел, как международный гроссмейстер медленно ползет навстречу своей гибели, уничтожая по пути шахматные клетки, заботливо выписанные на шерсти любителями этой мудрой древней игры.

Я уже готовился бесславно закончить свою карьеру под копытами, как неожиданно пришла помощь. Мои упражнения, очевидно, надоели солдату; преодолев смущение и свою природную застенчивость, он вдруг дал мне сзади такой сильный толчок, что я как перышко взлетел вверх и сразу занял нужную позицию в седле. Сам испугавшись собственной смелости, солдат тут же быстро зашагал вперед, лишь изредка оборачиваясь назад и убеждаясь в том, что вверенный ему почетный гость все еще возвышается над лошадью.

Мою дальнейшую судьбу облегчил догадливый гнедой. Сменив гнев на милость и поняв, наконец, с кем имеет дело, умное животное передвигалось теперь таким мягким и осторожным шагом, будто шло по раскаленному железу. После трудного пешего перехода я блаженствовал в седле: ноги не болели, мое возвышенное положение над всем окружающим наполняло меня чувством гордости. Плавно покачиваясь в такт шагам гнедого, я теперь смело проплывал мимо коров и псов — сверху они уже не казались мне страшными. Все вокруг стало мне близким и милым: и эти маленькие кустики, и дорога, клубами пыли заметающая мой след, и эти жизнерадостные пташки, весело щебечущие в небе.

Хотя я теперь ехал на лошади, а солдат шел пешком, порядок нашего следования не изменился. Солдат вновь шагал далеко впереди, выбивая каблуками из сухого травянистого грунта маленькие клубы пыли. Это показалось мне оскорбительным, и я решил ускорить свое передвижение. Какой же русский не любит быстрой езды?! Заглянув в лиловый глаз коня, я ткнул его каблуком в правый бок. Реакция была мгновенной: в глазу вспыхнул гнев, конь заволновался, запрыгал и перешел на рысь. При этом широкая спина его начала так неистово колыхаться, а сам я так подпрыгивал в седле, что, напуганный новой неожиданной опасностью, я упал на шею коня, обнял его, начал гладить, ласкать, шептать ему ласковые слова. Это подействовало: так же внезапно, как они начались, прыжки вдруг сразу прекратились.

Теперь я решил больше не рисковать — хватит экспериментов! — и старался держать ноги подальше от боков лошади, чтобы — упаси бог! — не коснуться каблуком того места, где у нее переключаются скорости. Все пошло вновь нормально, но, увы, лишь на короткое время. Беда, видно, решила в этот день не оставлять меня. Любуясь проплывающим мимо пейзажем, я вдруг почувствовал, как седло и бока лошади стали жечь меня сначала еле заметным, затем все более сильным огнем. Мигом я вспомнил все, что слыхал и читал когда-то о кавалеристах: как они страдают после длинных переходов, как специально закаляются, обливаясь даже зимой ниже пояса ледяной водой прямо из колодцев. Я никогда не готовил себя подобным образом к кавалерийским рейдам, и вот теперь это упущение сказалось. Я пробовал вставать на стремена, подкладывать ладони между седлом и своим телом — ничего не помогало. Эти вихляния лишь ухудшали мою участь, и вскоре места соприкосновения с лошадью горели, как от добротных горчичников.

— Что делать?! — тихо стонал я. — Что теперь будет?!

Помощи ждать было неоткуда, кругом ни души, солдат ушел далеко вперед, и я лишь с трудом изредка замечал вдали его мелькающую в кустах фигуру. Видимо, он полагал, что со мной все в порядке, и спешил предупредить бойцов, надеясь, что умный конь сам доставит меня к цели.

«Спрыгнуть! — мелькнула вдруг счастливая мысль. — Свалиться на землю и бежать, бежать подальше от этого ужасного животного, от этого огненного седла! Никогда больше в жизни не видеть ни одной лошади, не знать ничего, связанного с кавалерией!» Однако падать на ходу с высоты полутора метров тоже нужно уметь. И благоразумие перебороло боль.

«Остановить коня!» — пришло вскоре новое решение. Но как? «Очень просто, — быстро догадался я. Точно так же, как я заставлял его идти медленнее». Я обнял коня за шею и плачущим голосом попросил:

— Стой, милый! Стой!

Безуспешно. Конь почуял близость лагеря и, не поддаваясь уговорам, несся вперед, как торпеда. Это упорство взорвало меня.

— Тпру! — в бешенстве закричал я. — Тпру, проклятый!

Никакого впечатления. Может быть, вышколенный конь просто не понял этого древнерусского восклицания; возможно, что я при этом дернул поводья; только вместо того чтобы остановиться, рысак вдруг поскакал, и мне с трудом удалось его утихомирить.

Увлекшись переговорами с лошадью, я не заметил, что мы проезжаем мимо огромного дуба. Не успев пригнуться, я стукнулся головой о развесистый сук, при этом шляпа моя упала под копыта и через секунду исчезла в клубах придорожной пыли.

— Товарищ боец! Шляпа! — растерянно закричал я и сам не узнал собственного голоса. Если бы солдат был даже совсем близко, то и тогда он вряд ли услышал бы тихие сиплые звуки, вылетавшие из моего пересохшего горла. Последняя надежда рухнула, я был один, брошен всеми, оставлен на произвол судьбы. Спасения ждать было неоткуда.

Это были ужасные минуты, я страдал и от жары, и от одиночества, и от ожогов. Проклятое седло сжигало меня, испепеляющий огонь охватил все мое тело. Временами я впадал в забытье, и тогда, в эти короткие мгновения, мне, как счастливая гавань спасения, мерещились прохладная московская комната и низкий удобный диван.

Бойцы шумно и радостно встретили меня у въезда в лагерь.

— Ура, гросс!.. — начал было приветствие ефрейтор Пенкин, но вдруг осекся, пораженный моим видом.

В тот же миг улыбки исчезли с лиц встречавших, и они застыли, молчаливые и озадаченные.

Когда прошла растерянность первых минут, бывалые кавалеристы догадались, что произошло. Убедившись, что приехавший корифей шахматного искусства сам с коня слезть не может, солдаты дружно взяли меня за ноги и, приподняв над седлом, перенесли в вертикальном положении через круп лошади. Осторожно поставив на ноги тихо стонущего гостя, хозяева с опаской следили за его первыми неуклюжими шагами на земле.