Мчс для разбитых сердец (СИ) - Чар Элен - Страница 28

Из палаты Тимофея вышел доктор.

— Доктор, скажите, а Тимофей уже знает? — Надежда Егоровна озвучила и мои мысли.

— Конечно, он же не чувствует ног. Я не стал ему врать и сказал тоже, что и вам вчера, — окинул нас внимательным взглядом. — Всей толпой к нему идти не надо, сначала родители, потом невеста, а потом друзья.

Вновь ожидание. Господи, но сколько можно-то? Я так хочу к нему, сказать, что люблю и буду рядом, чтобы ни случилось. Вместе мы обязательно со всем справимся. Иначе и быть не может.

В конце концов дверь открылась, и я увидела Надежду Егоровну еще более бледной, а Иван Петрович сжал губы в одну линию и смотрел так, словно вся жизнь рухнула в один момент.

Взяв себя в руки прошмыгнула в не успевшую закрыться дверь. Слова застряли в горле. И дело не в обстановке палаты и капельницы. И даже не в невероятной бледности любимого. Тимофей лежал на боку с пугающей решимостью в глазах.

Сердце ухнуло в пятки. С таким выражением к смертной казни приговаривать, а не любимую встречать.

— Привет. Ты здорово нас напугал, — медленно прошла вперед села на стул.

— Я теперь инвалид, — его голос звучал глухо с надрывом.

— Не говори так, — погладила его руку. Мне было страшно к нему прикасаться, потому что боюсь причинить боль. — Ты обязательно встанешь на ноги. Я в интернете читала…

— Тася, какой интернет?! Я ног не чувствую! — рука начала движение к волосам, чтобы взъерошить их, но вспомнив о капельнице вернул ее обратно сжав руку в кулак. — Даже врач не дает гарантии!

— Не правда! — подскочила на ноги. — Тридцать процентов это больше, чем ничего!

Как же он не поймет, что надо бороться? Почему не хочет верить в хорошее? За десять лет работы он же стольких спас, почему же сейчас пасует?

— Тася, я не встану на ноги… да и не зачем теперь.

Видеть таким, всегда сильного и активного мужчину, было больно. Работа в МЧС из лекарства превратилась в потребность, которой болезнь лишила. Но как же мы?

— Что? Тим, о чем ты говоришь? У нас свадьба в ноябре… — из последних сил сдерживала слезы.

— Тася, никакой свадьбы не будет. Я тебя отпускаю, — закрыл глаза, и если бы мог, уверена отвернулся бы.

— Тим, я люблю тебя! — упала на колени перед кроватью не в силах больше держать слезы. Взяла в руки его лицо, упрямо сжатые губы, острые скулы и морщинка между бровей. — Посмотри на меня. Зачем ты это говоришь?

— Оказывается, чтобы услышать о твоей любви мне надо было стать инвалидом, — боль и тоска смешались в его глазах, горькая улыбка тронула губы. Покачал головой. — Уходи Тася.

— Нет, я тебя не брошу! Мне все равно будешь ты ходить или нет!

— А мне нет! Мне не все равно! И жалость твоя мне не нужна! — от резкого движения его тело дернулось и застонав спрятал лицо в подушке.

— Но…

— Девушка, да что ж вы делаете?! — я не заметила, когда он успел вызвать медсестру. Девушка быстро искала нужное на тумбочке, заставленной лекарствами. — Больному нервничать нельзя, а вы!

— Тася уходи! — я стояла оглушенная, не в силах пошевелиться. Медсестра, поняв, что меня видеть не желают, крепко взяла за локоть и вывела в коридор.

В коридоре ко мне подбежал Евгений, он что-то говорил, но я едва различала его из-за слез и совершенно не слышала из-за шока.

Я не могла поверить, что Тим от меня отказался, просто взял и выкинул, как уличного котенка. Он посчитал мою любовь жалостью. Но ведь это не так.

Сейчас остро пожалела, что не вышла за него сразу, без пышных торжеств и никому не нужного платья. Была бы его женой не смог бы прогнать, а теперь, что мне делать теперь?

Чужой запах ворвался в сознание отрезвляя. Отшатнулась. От падения меня удержали чужие руки. И тут же в мои вложили бутылку с водой.

— Пей, — Женя говорил строго, но у меня и мысли не было ослушаться. После истерики хотелось пить, умыться и заснуть, чтобы проснуться, когда все опять будет хорошо.

— Спасибо. Прости за истерику, я тебе рубашку намочила, — хорошо, что не красилась, а то испачкала бы так, что не отстирается.

— Что случилось?

— Тим меня прогнал, сказал, что свадьбы не будет. А он мне любой нужен, понимаешь?

— Понимаю, — светло улыбнулся, отчего не сердце стало чуточку светлее. — Но и ты его пойми. Дай ему время успокоиться и принять ситуацию. Я уверен, что сейчас в нем говорят эмоции. Позже все наладится.

— Спасибо.

— Рад помочь, если что мой номер у тебя есть. Правда, звони не стесняйся, — на минуту отвлекся на пришедший вызов. — Я для тебя такси вызвал. Пойдем провожу и может успею Тимку проведать.

— Прости, со мной одни проблемы.

— Да все в порядке.

Как добралась до дома не помню. Кот. Кровать. Темнота.

Тимофей

— Сынок, ты не прав, — родители узнали, что я прогнал Тасю, и теперь мама пыталась наставить меня на путь истинный.

Может запретить ко мне всех пускать? Почему-то все решили, что я должен бороться, должен быть сильным, должен… И никто не спросил, чего хочу я. Никто не спросил, что я чувствую в данный момент. Никто ни поинтересовался мной, как личностью.

Ты должен. Да никому я ничего не должен!

Я хочу тишины и покоя. Не хочу слышать о своих обязанностях и недостойном поведении. Можно подумать, что раз я мужчина, то не могу чувствовать боль и отчаянье. Не имею право на слабость и трусость. Но ведь я пока еще живой. И да, одиночество мне быстрей поможет, чем постоянное кудахтанье надо мной.

Взывают к силе и тут же забирают последние крохи своими причитаниями. Но я точно знаю, что сила — это не лицо кирпичом и отсутствие эмоций. Сила — это позволить их себе. Мужчины не плачут, ага, жаль, что у нас не спросили. Но зачем у нас спрашивать, когда мы должны, верно? Но кому я должен?

Тася… огромные глаза полные боли и слез. Прощай, моя девочка. Ты должна быть счастливой несмотря ни на что. Ты достойна лучшего.

— Сынок, мы все хотим тебе помочь, — мои бедные родители, они постарели лет на десять за эти два дня.

— Я знаю, мама.

— И Тася. Зачем ты ее прогнал? Она хорошая девочка, и за тебя переживает.

— Вот потому что она замечательная я ее и прогнал.

— Сынок…

— Тимофей Иванович, к вам там девушка пришла, Таисия, — новенькая медсестра еще не знала о вчерашнем, либо сделала вид.

— Ее запомнить и ко мне не впускать! — девчонку как ветром сдуло от моего рыка. Это невозможно, я как зверь в клетке ничего не могу и это убивает. В один момент лишиться всего. Да лучше бы я умер, чем так. И Тася… Нет, моя хорошая, тебе здесь делать нечего. Твоя жизнь должна идти другой дорогой.

— Сыночек, но тебе же плохо без нее, как и ей без тебя. На девочке лица нет. Зачем же так? Любящая женщина рядом в трудную минуту половину боли забирает.

— Да у меня такое чувство будто из меня выдавливают сок, мама! Я дышу с трудом! А вы мне рассказываете о великом, — мама, зажав рот рукой выбежала из палаты. Ну да, я не должен был кричать на нее.

— Прости, — виновато посмотрел на отца до этого молча стоящего за спиной мамы.

Отец смотрел прямо, без упреков и жалости. Вот, кто меня сейчас понимал, он сам прошел через подобное. Но вернуться на работу не смог. Я тогда был слишком мал чтобы помнить. Знаю из рассказов.

— Я понимаю тебя, сын. Нужно время. Ладно отдыхай, а на мать не сердись, мы все за тебя переживаем, — слегка сжал мою ладонь вышел, тихо прикрыв дверь.

Таисия

— Надежда Егоровна, — на слезы матери Тима невозможно смотреть. Обняв женщину за плечи протянула свой стакан с чаем.

— Ох, девочка, моя, — грустно улыбнулась сделала глоток невкусного чая. — Я не знаю, что делать. Когда Ванечка также после пожара с переломом был, он злился, конечно, но держался за меня, понимаешь? Мы стали как одно целое, я всегда была рядом. Я же с работы ушла чтобы помогать ему во всем. И это во время развала Союза, с маленьким сыном на руках. Но ничего дома шила ерунду всякую, правда, тогда родители наши были живы, они здорово нам помогали. Но мы были вместе, понимаешь? Ванечка не отказывался от нас с сыном. А Тимофей он другой, такое чувство, будто нас с отцом едва терпит рядом. Солнышко, как же больно на вас смотреть. Любящих и несчастных.