Миньон, просто миньон… - Коростышевская Татьяна "фантазерка" - Страница 12

И секретарь вывез кресло канцлера ван Харта из зала совета. Кресло, спроектированное Патриком лордом Уолесом, было маневренным и легким. При желании Адэр мог управлять им и одной рукой, но с Диормодом, толкающим его вперед, было гораздо удобнее и быстрее.

– Молодец, – похвалил ван Харт секретаря. – Не отменить совет, а прерваться на некоторое время. Пусть ждут, сидят и придумывают всякие ужасы.

– Милорд не планирует туда возвращаться сегодня?

– Посмотрим, что предложит нам лорд ван Хорн. И, кстати, если я вернусь сегодня в совет, напомни мне внести предложение лишить его канцлерства. Я затянул с этим вопросом просто до неприличия.

– Вам было не до того, милорд, – утешил господина талантливый юноша. – Лорд ван Хорн тихонько сидел в Домании, пока вы здесь решали государственные вопросы.

Адэр поморщился:

– Лесть – штука полезная, но лишь в умелых руках. Последнее, что мне от тебя сейчас нужно…

Секретарь понял, что увлекся, и рассыпался в цветастых извинениях.

– Гэбриел! Дорогой зять! Как я рад! Сколько же лет прошло? – воскликнул ван Харт, когда уже взмокший от усилий ван Диормод дотолкал его кресло до гостиной.

Канцлер ван Хорн пружинно поднялся:

– Адэр! Дорогой шурин! Судя по тому, как ты сейчас выглядишь, – столетия.

И после, поклонившись и сложив руки перед грудью, негромко добавил:

– Как я рад.

Моя маменька, графиня Шерези, любила напоминать мне, дитятку неразумному, что жизнь человеческая есть равновесие, и за взлетом почти всегда следует падение, высоту взлета уравновешивающее, и что если уж вознесся – не гневи Спящего, не гордись. Если предположить, что эта жизненная сентенция имеет и обратное действие, в теперешнем своем бедственном положении мне следовало избегать греха, противоположного гордыне, – греха уныния. Ведь, в сущности, я оказалась сейчас там же, откуда начинала. То есть в запущенном замке. И занималась делом, с детства привычным, – черной работой. Надеюсь, когда я вознесусь к вершинам в следующий раз, то обстоятельство, что в Блюр не было ни милой родительницы, ни чудесной моей Магды, ни подруг и поклонников, мне зачтется.

«Тишайший замок Блюр, – думала я, волоча по коридору корыто с помоями. – Чтоб тебе провалиться вместе со всеми своими обитателями!»

Хотя нет, неправда. Один поклонник у меня здесь есть.

Когда кухонная челядь рухнула на колени перед Караколем, я сперва растрогалась, даже всхлипнула про себя: «Бедняжки! Вас тоже лишил голосов поганый фахан!»

Пока я сентиментальничала, Караколь обвел склоненные фигуры взглядом, медленным и тяжелым, как… что-нибудь тяжелое и медленное, дождался, пока одна из женщин поднимет к нему лицо. Затем, повернувшись ко мне, проговорил:

– Это – главная кухарка, ты будешь исполнять ее указания.

Я посмотрела на главную кухарку. Бурое платье из странной поблескивающей ткани, волосы скрыты под плотным чепцом, лицо – длинное и очень костистое, такой же длинный нос, а под ним (святые бубенчики!) жесткая щеточка усов.

«Как зовут мою начальницу?»

– Это не важно, – ответил мне Караколь, – ты все равно не сможешь ее позвать.

«Как и она меня. Каким же образом она будет отдавать мне указания?»

Он повернулся к кухарке. Глазки у нее были маленькие и очень темные; когда они забегали, перемещая взгляд с меня на фахана, я поежилась.

– Она уверена, что ты ее поймешь.

«Буду звать ее Усындра», – решила я.

Погодите! Караколь не произнес ни слова, значит, кухарка читает его мысли? И мои тоже может?

Караколь развернулся, взмахнул крыльями и на мгновение накрыл меня ими.

– Твои могу читать только я, болтушка, – шепнул он мне на ухо. – Встретимся после заката.

Он ушел. А я подумала: «Тысяча мокрых фаханов! Кажется, у меня появился поклонник».

Усындра действительно не понимала, о чем я думаю, никто из них не понимал. А что до указаний… Когда тебе показывают на ведро и суют под нос тряпку, сложно сомневаться, чего именно в этот момент от тебя хотят.

Как только фахан удалился, все молча поднялись с колен и вернулись к работе. Молча! Усындра ухватила меня за руку, пальцы у нее были длинные и сухие, и потащила в глубь кухни. Я упиралась босыми пятками в пол, но скоро поняла, что кухарка гораздо сильнее. Ведро, тряпка, заваленный очистками стол в углу… Меня толкнули к нему.

«Ну что ж, Басти, ты можешь сейчас устроить грандиозный безмолвный скандал, даже с битьем посуды, но…»

Тут начальница моя ощерилась, показав торчащие желтые зубы.

«…но ничего этого не сделаешь, потому что эти крысы сожрут тебя с потрохами».

На кухне были крысы. Нет. Не так. На кухне работали крысы. Которым колдовством придали некое сходство с людьми. И бурые их платья, которые поначалу казались мне униформой, были шкурами, и чепцы их были вовсе не чепцами, и…

Крыс я не боялась. Я, кажется, уже ничего не боялась.

Прибрать загаженный стол было делом плевым, я могла бы справиться с этим с закрытыми глазами минут за пять, но провозилась больше часа. Я тянула время, присматриваясь и прислушиваясь. Прислушиваться было не к чему. Общались работники мысленно, только время от времени кто-то из них негромко и мелодично посвистывал, призывая Усындру. Я догадалась, что это призыв, потому как главная кухарка сразу же мчалась на свист. Крысы, и она у них главная.

Интересно, кто это придумал? Безумная Ригель или Караколь? Накал безумия позволял предположить, что королева.

Становилось жарко. На плите в огромном котле кипело какое-то варево, которое я даже в бреду не назвала бы супом.

Отвернувшись, я зубами оторвала от тряпки полосу ткани и подвязала ею на пояс футляр с бубенцами. Карманов в рубище, разумеется, не было, а оставлять артефакт мне не хотелось.

Через час я потащилась выливать помойное ведро. Одну меня Усындра не отпустила, кивнув молоденькой вертлявой крыске, чья шкурка была чуть светлее и блестела ярче, чем у ее товарок. Я решила, что назову ее Ярка.

Потом было еще одно ведро, потом я уже сбилась со счета. Ярка каждый раз сопровождала меня. Она не была злобной, всегда помогала на ступеньках или надо рвом, когда ведро требовалось поднять повыше. Все прочее время она улыбалась своим мыслям или удивленно рассматривала собственные руки. Мне показалось, что эта получеловеческая форма ей внове и немало ее забавляет.

Через несколько часов на кухню явилась вереница нарядных пажей, пригожих мальчиков в неярких рябых камзолах. Сопровождала их дама в коричневом платье, по вороту и рукавам отделанном бирюзовым кантом. Сочетание цветов было странным, поэтому я смотрела на даму во все глаза. Она не крыса. Но какие, однако, знакомые цвета…

Дама отдала приказ пажам резким «дче-э-дче-э» и дребезжащим «пиррь».

«Это птицы, – поняла я. – Фрейлина – кареза, в наших краях ее еще называют сойкой, а мальчишки…»

Пажи как раз устраивали на подносы супницы с тарелками, один из них огибал стол. Я посмотрела на его ноги. Он не шел, а как будто подрыгивал.

«…а мальчишки – воробьи, именно они не могут шагать».

Ну хорошо, на кухне – крысы, в столовой – птицы. А люди-то где? С нами в Блюр прибыл отряд Вальденса и сам Вальденс. Куда их определили?

Вечером я была без сил. До такого состояния меня не доводили даже самые изматывающие тренировки в бытность мою претендентом на звание миньона. У меня болели руки, ноги, голова, да даже волосы на моей голове болели!

Спать полагалось в общей комнате на дощатых скамейках. Я забилась в уголок, Ярка села у меня в ногах.

«Подведем итоги дня, Шерези. – Я зевнула и прикрыла глаза. – Ты провела его впустую, ни на шаг не продвинувшись к своему освобождению…»

– Устала?

Я открыла глаза. В ногах у меня сидел Караколь, Ярка стояла на коленях, опустив голову. Остальные крысы тоже были на коленях, занимая все свободное пространство пола.

«Что вы, милорд! – Надеюсь, сарказм передается и в мыслях. – Полна сил и готова к услугам. Чего желает наш повелитель? Прикажет почистить ваш нужник? Или…»