Сияние - Валенте Кэтрин М. - Страница 49

У Мари был такой приятный голос. Но девушки, которые могут петь тенором, не нарасхват, когда дело доходит до работы. Для неё нужны сопрано или бюст. Так что она устроилась в корпорацию «Эдисон». Изучила техническую часть, чтобы помогать другим людям петь.

«Что случилось с Санчо Пансой?» — спросила у неё Кристабель.

«То же самое, что с половиной из них случилось в двадцатых, — сказала Мари, и мы поняли, что её душа из-за этого по-прежнему немного болит. — Кто же знал, что драконы болеют коклюшем?»

Потом Кристабель рассказала про облачный сёрфинг на Титане в дни её юности. Облака на Титане иногда становятся такими густыми, что можно спрыгнуть с глайдера и прокатиться по ним до самой поверхности. Крисси не видела голубого неба, пока ей не исполнилось тринадцать! Она по-прежнему всё время носит солнечные очки. Её глаза слишком уязвимы перед солнечным светом, который не прошёл через рассеивающие облака. Даже венерианские сумерки для неё были чересчур. Думаю, ей нравится кино, потому что в нём всё опять становится серебристым и мягким, как было дома. Она сказала: «Когда ты окутан облаками со всех сторон, кажется, что мама укладывает тебя в самую большую и самую мягкую постель в целом мире».

ЦИТЕРА: А как бы вы описали мистера Варелу той ночью? Он выглядел счастливым? Рассеянным? Общался с остальными?

ЭРАЗМО: Ну да. Наверное.

ЦИТЕРА: Вы припоминаете что-нибудь особенное, случившееся до… [шорох бумаг] четверти второго утра? Ведь тогда всё и началось, не так ли?

ЭРАЗМО: Что вы должны понять про Макса, так это то, что он техник с душой ведущего актёра. Он Генрих V, но его Англия — электричество. Если бы Айлин спросила его о детстве, он бы развлекал нас часами — и мы были бы полностью поглощены, ибо он был чудесным, обладал истинным магнетизмом. Но его надо было просить, иначе он сидел себе в дурном настроении. Он ведь вырос на Земле, знаете ли. Только он один из всей нашей компании.

ЦИТЕРА: Я тоже выросла на Земле.

ЭРАЗМО: Ну, тогда у вас двоих нашлось бы много общих тем для разговора. Можете ему передать, что, если мы снова встретимся, я его утоплю в канаве.

ЦИТЕРА: Почему?

ЭРАЗМО: Вы спросили, общался ли Макс с нами. Общался, на свой лад. Они с Горацием и Кристабель чесали языком про линзы. Он обнимал Мари, пока она пела про Санчо Пансу, и попытался исподтишка подсказать Арло ударную реплику — но старина Ковингтон не желал ничьей помощи. И… ещё он повздорил с доктором Нантакарн. Но оба были нетрезвыми.

ЦИТЕРА: О чём они спорили?

ЭРАЗМО: Об анатомии мальцовых китов. Макс всё твердил, что они не более чем скопище шаров, просто мешки с жидкостью, скорее растения, чем любые известные нам виды животных. Ретта была категорически против. У неё была теория, что они на самом деле относятся к китовым, что если одного вскрыть — боже мой, чем? Бульдозером? — если одного вскрыть, то увидишь почти то же самое, что и внутри горбатого кита, только намного, намного больше. Она публиковала статьи, так что можете себе представить, как её понесло после толики того мерзкого мохового джина, когда какой-то киношник принялся доказывать, что мальцовые киты — в сущности, домашние растения. Макс насмешливо так ухмыльнулся и заявил, дескать, может быть, ей здесь повезёт и она станет первой, кто и впрямь вскроет кита. Ретта в ответ глотнула из своей фляжки, подмигнула Сантьяго и сказала: «Это мечта всей моей жизни».

ЦИТЕРА: Варела той ночью ругался с Северин?

ЭРАЗМО: Нет, той ночью нет.

ЦИТЕРА: И звуки начались… примерно в 00:45. Правильно?

ЭРАЗМО: [очень тихо, умоляющим тоном] Я не хочу говорить про звуки.

ЦИТЕРА: Боюсь, вам придётся. Они важный фактор во всём этом.

ЭРАЗМО: Может, мне стоит перепрыгнуть к финалу — это же не роман какой-нибудь, мне не надо нагнетать атмосферу.

ЦИТЕРА: [шорох бумаг] «…около полуночи мы заперли припасы в ящиках на случай, если местная фауна унюхает крошки, и отправились спать. Я точно не знаю, сколько времени прошло — может, полчаса? Сорок пять минут? Как-то так. Через тридцать-сорок пять минут я что-то услышал. Звук был очень, очень тихий. Какое-то… царапанье, как будто кто-то тёр друг о друга два куска мешковины. Мой брат Франко вышел наружу, проверить». Это Конрад Салландар, ответственный за питание, [опять шорох] «Я отправилась в постель раньше всех, чтобы изучить карты и просто… отдохнуть от них всех. Творческие люди на самом деле не беседуют. Они просто ждут своей очереди, чтобы рассказать историю. Это изумительно, однако я интроверт. Я не готова к такому уровню взаимодействия с людьми. Думаю, я выключила свет примерно в 23:30 по земному времени. Так что я почти спала, когда услышала это. Звук был негромкий… на тот момент. Просто тихий такой. Как будто кто-то дышит. Кто-то со слабым бронхитом. Помню, я взглянула на часы, так что могу с уверенностью сказать, что услышала это в 00:43». Это Айлин Новалис. Мне продолжать?

ЭРАЗМО: Нет. Господи Иисусе, умоляю, хватит.

ЦИТЕРА: Вы той ночью что-то слышали?

ЭРАЗМО: Да.

ЦИТЕРА: А Северин?

ЭРАЗМО: Мы все слышали. Не знаю, в котором часу началась эта хрень. Я высунул голову из палатки и начал хихикать. Не смог с этим справиться; меня пробивает на хи-хи, когда я нервничаю. Из других палаток тоже высунулись головы, и это было похоже на ярмарочную игру, в которой надо успеть стукнуть по башке крысу, выглядывающую из норы. Увидев, что я смеюсь, они тоже начали хихикать, и вскоре мы уже катались по песку. Мы не испугались. На забавных планетах случается услышать что-то забавное. Во тьме, посреди болота.

ЦИТЕРА: Когда вы взяли себя в руки, звук прекратился?

ЭРАЗМО: Нет.

ЦИТЕРА: А вам он что напомнил?

ЭРАЗМО: Шум радио, застрявшего между станций. Он был диффузный, шёл отовсюду. Но всё-таки оставался очень, очень далёким. Надо было шикнуть на всех, чтобы его расслышать. Марианна проверила свои микрофоны, но они были отключены и упакованы, всё тип-топ. Так что мы отправились обратно по койкам и выкинули случившееся из головы.

ЦИТЕРА: А утром?

ЭРАЗМО: Встали в 06:00. Тосты, сосиски, венерианский кофе и никаких проблем в целом мире, и ни звука с небес, не считая тех безумных чёрных птиц, которые поют на мандаринском.

ЦИТЕРА: И это у нас второе декабря, первый день настоящих съёмок. День, когда Северин вступила в контакт с мальчиком.

ЭРАЗМО: С Анхисом.

ЦИТЕРА: Вы же знаете, это не его имя.

ЭРАЗМО: Оно его вот уже год. Достаточно долгий срок, чтобы прилипло.

ЦИТЕРА: Вы хотите узнать, как его зовут на самом деле?

ЭРАЗМО: [изумлённое фырканье] Вообще-то, да. Хочу.

ЦИТЕРА: Туран Кефус.

ЭРАЗМО: [долгая пауза] Имя «Анхис» ему нравится.

ЦИТЕРА: Расскажите мне о ваших первых впечатлениях о нём.

ЭРАЗМО: Я ведь уже рассказывал… Мы провели почти всё утро, устанавливая камеры и осветительное оборудование. Мы с Горацием определили зону покрытия. Оборудование Мари начало капризничать из-за влажности — она здорово отстала от графика. Мы все были заняты… потому что стоило один раз на него взглянуть, и ты уже не мог остановиться.

ЦИТЕРА: Он ходил кругами?

ЭРАЗМО: Вы видели запись. Но в реальной жизни это было… это было просто ужасно. Бедный мальчик. Прошло столько лет, но он всё ещё выглядел ребёнком. Как на тех фотографиях, собранных нами, где Адонис изображался до… события. До катастрофы. Это была по-настоящему необъяснимая вещь. Северин всё твердила, что его кто-то подкармливает. Но я не знаю. Время от времени он как будто… мигал. Исчезал на мгновение, словно где-то закрывались шторки объектива. А потом возвращался так быстро, что ты говорил себе — ерунда, это ведь ты сам моргнул, кретин. Пока мы не посмотрели отснятый материал.

Меня накрыло. Затошнило. Я почувствовал себя так, словно бежал со всех ног и врезался прямо в кирпичную стену. Мы пересекли космос, чтобы его увидеть, и он был в точности такой, как в байках. В точности, как на фотографиях. Не было никакой новой информации. Все преувеличивают, все приукрашивают. Но Анхис был такой странный, что превзойти это оказалось невозможно.