Сияние - Валенте Кэтрин М. - Страница 50

ЦИТЕРА: В котором часу Северин вошла с ним в контакт?

ЭРАЗМО: Думаю, примерно в 13:00. Свет был безупречный; свет на Венере всегда безупречный. Макс считал, ей не надо к нему прикасаться. Он сказал: «Сперва просто попытайся поговорить. Мы же никуда не спешим». И доктор Нантакарн что-то сказала про жертв травмы и о том, что их реакцию на человеческое прикосновение невозможно предсказать. Я, по правде говоря, не слушал. Ринни совершенно точно собиралась обнять этого пацана, спорить было бессмысленно. Ринни не очень-то любила, когда её саму обнимали, но отлично умела обнимать других. Ей нравилось запускать процесс как таковой. Когда она была моложе, то говорила, что с помощью обнимашек можно исправить всё, если подгадать правильный момент и делать это умеючи. А она своё дело знала. Знала назубок.

Позже она уточнила это заявление: «почти всё».

Но она и впрямь попыталась сперва поговорить с ним. Не помню, что она сказала. Какую-то общую утешительную дребедень. Она умела утешать того, кто в этом нуждался. Нуждался в ней. Непросто, если у вас был плохой день, вы потеряли часы или что-то в этом духе. Для маленьких трагедий у неё жалости было в обрез. Но если вас угораздило повстречаться с большой, Ринни спешила на помощь со своими поцелуями. [прочищает горло] Ну так вот. Она сказала какую-то милую ерунду, приступила к обнимашкам, и тут ад разверзся.

ЦИТЕРА: Какой конкретно ад?

ЭРАЗМО: Чёртов пацан завопил как резаный. Я на миг подумал, что сейчас он опять мигнёт и ускользнёт от Северин, но она удержала его на месте. Она его держала, пока он вопил, трясся и впивался в неё ногтями. Как та девушка из сказки. Которая держала Там Лина, пока все злые фейри не промаршировали мимо. Как её звали?

ЦИТЕРА: Дженет.

ЭРАЗМО: [скрипит стул] Быстро же вы. В других обстоятельствах я бы счёл вас интересной персоной, Цит. Дженет. Она его держала, как Дженет, и в это же самое время звук начался опять, но он взревел — совсем не как накануне ночью. Он был громким, как оркестр марширующих музыкантов. И на этот раз абсолютно механическим. Шум машин и голоса. Мы сперва их не расслышали. Мы и близко не разбирали слов в той мешанине атмосферных помех — скачущая, щёлкающая, скрежещущая обратная связь, закольцованная сама на себя, с перекорёженным сверху донизу тембром. Но где-то там, среди всего этого, мы слышали… голоса. Мы все были здорово потрясены — это была та разновидность потрясения, когда ты чувствуешь восторг, прилив жизненных сил и такое дьявольское любопытство, что готов землю рыть в поисках ответа.

ЦИТЕРА: Мы можем уделить несколько секунд руке мальчика?

ЭРАЗМО: [громкий вздох] Столько времени прошло, а я всё ещё не знаю, что и говорить про его руку. Она была отвратительна, вот что я скажу. Я не разглядел её как следует, не сразу. Он продолжал орать, запрокинув голову. Глаза у него были совершенно безумные. Я однажды видел, как лошадь испугалась фейерверка. Когда гаучо её наконец-то догнали, она лежала в луже собственного пота, от паники утратив способность стоять на четырёх ногах. И её глаза, её бедные глаза — в точности как у Анхиса, — так и вертелись в орбитах.

Анхис протянул руку — ту самую руку — к Северин, как будто собираясь её ударить, но она не отпрянула. Я ею так гордился. Сам бы дёрнулся от такого. Я мог думать лишь об одном: «У него рот на ладони». Но это был не рот. Позже он позволил нам осматривать эту штуку сколько угодно. В перчатках и масках, заметьте. Мы не тыкали туда перстами. У него на ладони была дыра, которая не зарастала, или не могла зарасти, или не должна была зарастать, и из неё торчали жуткие извивающиеся ошмётки плоти, похожие на маленькие щупальца, но очень тонкие. Шелковистые. Влажные. Зеленовато-бронзовые. И живые: они двигались сами по себе, тянулись из него. Северин твердила ему, что это пустяки и всё будет лучше не придумаешь. Подарила ему своё самое совершенное Лицо № 124: «Любящая мать». Вместо того чтобы её ударить, он коснулся её щеки своей изувеченной рукой. Это был такой нежный жест, такой… взрослый. И когда он к ней прикоснулся, всё стихло. Он перестал кричать, атмосферные помехи прекратились, и он позволил Северин взять себя на руки. Она унесла его прочь от Мемориала, после чего Маргарета провела осмотр, пока Ринни баюкала его на коленях.

Три следующих дня Анхис спал в нашей палатке. Мы пытались разговорить его, но он молчал. Просто цеплялся за Рин, словно она заменила ему то, вокруг чего следовало ходить кругами. Мы сидели у костра и пели мальчишке все песни, какие только могли вспомнить. Максимо взял его на прогулку и тарахтел без остановки, надеясь, что он, как и положено примату, начнёт подражать большим обезьянам.

ЦИТЕРА: Если можно, вернёмся чуточку назад: какие шаги вы предприняли, чтобы отыскать источник атмосферных помех? Доктор Нантакарн не предположила, что вы все страдаете галлюцинациями? Похоже, вы не отказывали себе в наркотиках и алкоголе…

ЭРАЗМО: О, я вас умоляю. Не надо вот этой снисходительности. Ретта тоже слышала те звуки. Как и Айлин, а ведь ни та ни другая не приняли ни капли каких-нибудь даже самых слабых… веществ. Мы сделали то, что можно было от нас ожидать — разбери-ка это звуковое оборудование, сынок! Влезь в эти эдисоновы потроха. Но всё было в порядке. Марианна всё время повторяла: «Отлично, отлично».

ЦИТЕРА: Остаток ночи прошёл без инцидентов?

ЭРАЗМО: В разумной степени. Мы решили не давить на Анхиса. Он спал как мёртвый. За завтраком на следующее утро…

ЦИТЕРА: То есть третьего декабря?

ЭРАЗМО: Конечно. Какая разница? За завтраком я предложил ему яйца — он тогда ещё не ел твёрдую пишу, но я всё равно на всякий случай приготовил ему порцию. Макс сводил его на прогулку по пляжу чуть раньше, и мальчик казался почти весёлым. Я предложил ему яичницу, он открыл рот — и оттуда полились атмосферные помехи, но сквозь помехи мы услышали кое-что ещё.

Марианна. Она кричала.

Это было всего лишь совпадение; он не создавал звук. Тот шёл отовсюду — с неба, от Кадеша, — но Анхис открыл рот как раз в такой момент, чтобы всё выглядело так, будто он ключ ко всему. Крик Марианны был ясным как солнечный свет, и мы знали, что это именно её голос. Мари психанула. Вы должны понять, она бы не стала проходить унизительную процедуру сертификации для работы с эдисоновским оборудованием, если бы не обладала абсолютным слухом и не любила микшер, который носила на поясе, словно ребёнка. Она заорала в унисон с самой собой, зажав уши ладонями, вопя громче второго голоса среди помех, который мы ещё не опознали — он был исковерканным, искажённым и сопровождался большим количеством аудиоблевотины. С того момента он не замолкал.

Понимаете, мы тогда не поняли, что он говорил. После всего мы с Кристабель проиграли запись Марианны в студии «Моллюска» и очистили её. Лишь тогда мы услышали настоящие слова.

ЦИТЕРА: И какими они были?

ЭРАЗМО: «Теперь власть чар моих пропала, а силы собственной мне мало»[74].

Билли Шекспир, дорогая моя. «Буря». Но тогда мы слышали только рёв. Рёв и мерзкий, пронзительный визг. Это больше не останавливалось. Никто не мог спать из-за невидимого хаоса помех, слушая ошмётки голосов, долетающие ниоткуда. Мари это просто поглотило без остатка. Она провела утро, колотя по вискам, чтобы всё стихло. Стонала, раскачивалась взад-вперёд, прижимая микшер к груди.

ЦИТЕРА: Альфрик ударила мальчика, верно?

ЭРАЗМО: Это не имеет совершенно никакого отношения к делу. Да, она дала ему пощёчину в день, когда я предложил ему тарелку яичницы, и он включил нам адский громкоговоритель. Когда всё выглядело так, словно звук исходит из него, она попыталась его заткнуть.

ЦИТЕРА: Это был единственный случай, когда она вступила в физический контакт с ним?

ЭРАЗМО: Я не знаю. Может, нет. Наверное.

ЦИТЕРА: Варела сказал, что ночью второго декабря он поссорился с Северин.

ЭРАЗМО: Думаю, ночью второго декабря поссорились все со всеми.