Сияние - Валенте Кэтрин М. - Страница 51

ЦИТЕРА: Вы знаете, о чём они спорили?

ЭРАЗМО: Она сказала, это пустяк. У них с Варелой что-то было в молодости — ну, в совсем ранней юности. И потому они не могли просто поругаться из-за того, какой желатиновый светофильтр использовать, всё всегда шло по сценарию «фильтр неправильный, и ты разбил(а) мне сердце миллион лет назад». Я обычно отключался от их ругани. Но с Мари по-прежнему всё было очень плохо, и атмосферные помехи то прирастали, то утихали, как волны, накатывая на нас снова и снова, и не прекращались, никак не прекращались. Макс беспокоился из-за Северин. Может, в этом всё дело.

ЦИТЕРА: До применения силы дошло?

ЭРАЗМО: Она бы мне рассказала. Я бы припечатал его физиономией к дереву так, чтобы он остался жить на Венере. И ей нравилось его лицо.

Мы все были на грани. Ночевали в том городе-призраке, посреди разрушенных домов, руин и горя, помехи пилили нам уши каждую минуту каждого часа, и солнце не восходило и не заходило, и этот бедный беспомощный пацан с чудовищем в руке… К четырём утра я хотел выбраться из собственной кожи и вернуться в море беспозвоночных. Я бы с восторгом что-нибудь ударил. Что угодно.

Вы хотите знать, насколько всё было плохо? Словами этого не передать. Той ночью, после восьми или девяти часов шоу ужасов, разыгравшегося вокруг нас, Северин свернулась клубочком рядом со мной и положила мои руки поверх своего тела. Она пряталась внутри меня. И знаете, что она сказала?

ЦИТЕРА: Что?

ЭРАЗМО: Мисс Северин Ламартин Анк сказала: «Малыш, мне так страшно».

ДИТЕРА: Что вы ей ответили?

ЭРАЗМО: Что я должен был сказать, по-вашему? Сказал, что обычно говорят. Сказал, что люблю её прямо в челюсть. Что это просто какие-то неполадки в оборудовании Мари: «Ты же знаешь, какой капризной бывает вся эта эдисонова хрень, не переживай, спи, я с тобой. Я никуда не уйду, любовь моя». Мы спели Анхису «Помолимся у реки»[75]. Мы с Рин всегда красиво пели вместе. Мы ему спели, и он уставился на нас, и его глаза больше не казались глазами до смерти перепуганной лошади.

Той ночью я проснулся поздно. Рин и малец ещё спали. Похрапывали и посапывали. Я надел штаны и вышел к колодцу — полагаю, в тех условиях это было что-то вроде гостиничного вестибюля, не так ли? Если бы в Адонисе осталась гостиница. Я знал, что найду там Горация. Я неспешно подошёл к нему. Атмосферные помехи шипели как безумные. Я изобразил, что держу бокал со сладкой «розовой леди» и поднимаю его, словно собираясь сказать тост в честь моего кузена. Но он не пошевелился. Он глядел прямо в колодец.

«Эй, приятель, — сказал я. — Ты у нас теперь сомнамбула?»

Ничего. Я схватил его за плечо — чуть грубо, но эта чушь меня встревожила. Я заорал, перекрикивая помехи: «Гораций, проснись!»

Он проснулся. Повернулся ко мне с улыбкой. Он был так похож на моего отца. Я увидел шрам от дротика, который бросил в него так много лет назад. А потом он прыгнул в колодец.

[долгая пауза. Скрежет ногтей по столешнице.] Было очень глубоко. Я слышал, как он упал.

ЦИТЕРА: У Горация Сент-Джона до того уже проявлялись суицидальные наклонности? У вас есть предположения, почему он покончил с собой?

ЭРАЗМО: [сбивчивое дыхание] Прекратите. Мне не нравится, что вы называете его полным именем. Он был просто Гораций. Я его любил. Гораций был на шестнадцать месяцев старше меня, наши отцы были братьями. Мама Горация продавала шляпы в Городе Кузнечика. Гораций никому не позволял называть его Асом[76], и Господь свидетель, я пробовал. Гораций любил печь. Такого, как он, трудно заподозрить в подобном увлечении, но он готовил праздничные торты, которые выглядели, как рай в глазури. Если выстроить в ряд всех людей, с которыми я когда-то встречался, он был бы последним из тех, кого я назвал бы способными на самоубийство.

ЦИТЕРА: А когда остальные узнали?

ЭРАЗМО: [тихий плач] Они узнали не сразу. Потому что Марианна проснулась с одним из этих… ртов на ладони, которой она ударила мальчика, и начала кричать, и это был тот самый крик, который мы слышали сквозь помехи несколько часов назад. Так что я орал во всё горло, что Гораций мёртв, и у меня чуть глаза на лоб не вылезли, но они всё поняли лишь через некоторое время.

ЦИТЕРА: Я понимаю, это трудно. Но я должна спросить ради страховки — какова была реакция мистера Ковингтона на случившееся?

ЭРАЗМО: Арло? О, он сказал, что съёмки закончены и мы возвращаемся на станцию Белый Пион, как только упакуют оборудование.

«Все по местам!», 4 мая 1924 г.

Колонка № 431: Человек-на-луне

Приветствую и свидетельствую своё почтение, кошечки и котята, дорогие и дражайшие, галактические яблоки моего всевидящего глаза! Что у меня в карманах для вас на этой неделе? Немного секса, немного декаданса, шепотка недозволенного «к-делу-не-относится», толика юношеского озорства? А КАК ЖЕ.

В прошлую субботу ваш покорный слуга обзавёлся приглашением на то, что безусловно запомнят как вечеринку столетия или, по крайней мере, недели: торжество в честь завершения новейшей ленты Перси Анка «Похищение Прозерпины»! Не спрашивайте, чего мне стоило завладеть этим приглашением (естественно, серебряная гравировка на чёрной бумаге — наш дружище Анк деталей не упускает!), ибо я никогда об этом не расскажу.

Я ваши глаза и уши на Луне — я всё вижу и слышу! И что же я услышал и увидел в субботу?

Ну, вы уже знаете, верные мои читатели, что мистер Персиваль Анк получил категорический отказ от американцев, когда попытался проскочить в захолустье Солнечной системы, чтобы снять свою готическую чепуховину в декорациях настоящих руин Прозерпины. Люди так забавно относятся к трагедиям! И что же сделал наш Король Серебряного Экрана? Он построил Плутон на Луне. Совершенно верно, весь этот совершенно секретный шум и гам посреди Эндимионовых равнин за Городом Кузнечика, все эти грузовики, выезжающие из ворот «Вираго», всё ворчание и рычание, которое раздавалось в офисах «Оксблад» и «Плантагенет»? Всё это было ради того, чтобы состряпать свой собственный Плутон. О, его уже не будет ко времени, когда вы это прочитаете — целлулоид, знаете ли, хрупкая вещь, — но он станет жить вечно на киноэкранах начиная с осени. Камера пожирает мир: обводит его своим взглядом и всё подряд засасывает в Страну Синематографа.

Но в субботу, о, в субботу — мы все танцевали чарльстон на утопающих в ночи берегах Плутона! Мы пили гранатовый дым из витражных бокалов и втискивались в бумажные наряды бизонов, раскиданные по парусиновым ледникам, как праздничные шляпы. Весь вечер нам играл Мики Халл собственной персоной, со своим оркестром из двадцати музыкантов. Мисс Мэри Пеллам, к 9 часам вечера, наполовину выскользнув из платья, сорвала овации, исполнив «На Венере дождей не бывает». Мики Х. выдал «Я оставил своё сердце на Галимеде», и, поверьте мне, в зале не осталось человека с сухими глазами.

Но я забегаю вперёд.

Наш хозяин соорудил из павильона лабиринт — задники и декорации расставили так, что гости вечеринки самым натуральным образом заблудились, погрузившись в спутанный мир марки «Анк» — «Патентованный растворимый Плутон — просто добавь камеры!» Внутренние стены — все с нарисованными окнами и настоящими занавесками, канделябрами и каминными досками, за которыми прятались рычаги, открывающие выходы к потайным лестницам, — стояли под углом в девяносто градусов к просторным пейзажам мёрзлой плутоновской тундры: скачут дикие бизоны с серебряными хвостами, над головой висит огромный и мрачный Харон, покрытый таким количеством блёсток, что их бы хватило, по моим предположениям, на весь остров Мадагаскар. Руины Прозерпины убрали, чтобы освободить место для декораций города во всей его безудержной высоте. Никто не мог отыскать дорогу; мы натыкались друг на друга и хихикали, как дети на пижамной вечеринке. По всем углам лабиринта были натыканы запасы выпивки и деликатесов — обычно перевёрнутые и рассыпанные к тому моменту, когда я их обнаруживал. Но все дороги вели к Анку, и извилистые, кружные пути в конце концов закончились у величественной главной сцены, где циклопический ледяной дракон — марионетка Толмаджа Брейса — обвернулся вокруг оркестра Мики Халла. Перед сценой простирался бальный зал с полом цвета крови. От красного у меня решительно заболели глаза, после нежных серебристого, чёрного, серого и белого.