Луна желаний (СИ) - Горенко Галина - Страница 24

**Лета — река забвения.

***Фибула — брошь-застежка, обычно скрепляющая и удерживающая ткань

Партия в шах была напряженной, Эмир был большим мастером, мне было до него очень, очень далеко, к тому же я долго не тренировалась, а в этой игре есть масса особенностей, к тому же отсутствие постоянной практики и совершенствования навыка вело к неизбежному проигрышу. И все же Тан был доволен, я поняла это по тому, как раздувались его щеки и блестели глаза, так похожие на глаза сына.

— Ты порадовала меня, лиса, — улыбнулся мне, поглаживая сложное переплетение кос бороды, Тан. — Мне все и всегда подыгрывают, кроме сына, пожалуй. Очень сложно сохранять мастерство, когда никто не играет с тобой на равных.

— С удовольствием сыграю с вами вновь, всемилостивейший. Всегда хотела обыграть какого-нибудь правителя.

Хриплый, каркающий смех разрезал застывшее в гробовой тишине пространство, как раскаленный нож — масло. Свита боялась Арунаяна, и, хотя о нем ходили слухи, как о строгом, но справедливом правителе, сила некроса отвращала и пугала людей. Быть спиритом само по себе не просто, а такая по мощи сущность властителя подавляла любого в его окружении. Хотя думаю именно благодаря своему дару на Тана ни разу не было совершено покушений, не давая душе переродиться, убить некроса крайне сложно, а вот он со Жнецом на «ты», упокоить — поднять вновь, и так раз пятнадцать подряд, для него словно выпить с утра тай — обыденность.

Оба его сына по слухам унаследовали отцовский дар, но наследник кроме темной силы обладал дополнительными умениями, они проявились в день его первого совершеннолетия, и только усиливались по мере взросления. Что это за способности — держали в секрете, но с силой некроса редко уживался какой-либо дар, поэтому чем Небо осчастливило наследного Тана Азама я, пожалуй, могла лишь предположить.

Я собралась выходить, когда в шатер вошли братья, они шутливо подначивали друг друга, быстро разговаривая на древнем, и не обращали никакого внимания на то, что у Тана гости.

— Кам, кам, — привлек внимание отпрысков Тан, — хабо хаспайс филиос пейсер.*

Они снова были в повязках скрывающих нижнюю часть лиц. Длинные косы, заплетенные сложным узором, синие камисы вышитые серебром и одинаковый разрез черных глаз, вот и всё, что объединяло сыновей правителя. Сейчас, в статике, перепутать их было невозможно, но больше слоев одежды, пыль и скачка, и отличить их было бы крайне сложно.

Фатиха я узнала без особых усилий, но, как и он, сделала вид, что мы едва знакомы. Мужчины поприветствовали меня согласно древней традиции, только любовник чуть дольше задержал руку у сердца, и на это мгновение его глаза вновь полыхнули лиловым. Я вышла из шатра, не оглядываясь, и горячий воздух сразу обжег мне губы, а дневное светило ослепило.

Пока я моргала, силясь привыкнуть к яркому свету, ко мне подбежал слуга, и с низким поклоном затараторил что-то, пока я не остановила его жестом и не попросила говорить медленнее.

— Хозяйка, вас спрашивал Тирбиш, конник на шаримахе, дважды уже. Он ожидает у вашего шатра.

Быстрым шагом я подошла к своей палатке, кровный брат ждал, переминаясь с ноги на ногу и явно был взволнован.

— Что случилось Тиш**? — спросила я, приглашая его внутрь. Хабир не смел пускать никого внутрь пока хозяина шатра не было, даже кровного родственника, тем более мужчину. — Проходи и будь моим гостем.

Я распорядилась о прохладительных напитках и легких закусках и присела на низкие плетеные кресла из ротанга, зажгла ароматические палочки и щелчком активировала камень безмолвия, установленный ранее, и лишь тогда спросила о причине его появления.

— Долор, слуга наверняка рассказал тебе про следующую треть?

— Да, пустая треть. Караванная дорога. Редкие бедуины идут ей, предпочитая более длинный, но безопасный путь. Два колодца на четыреста миль. Миражей больше, чем оазисов, — вспоминала я.

— Всё так, но есть то, что знают лишь единицы, когда верблюжья тропа заканчивается, многие предпочитают идти вдоль моря… Это большая ошибка, сестра. Всадника там видно за много миль, он как букашка на ладони, а не всем так везет с братом, как наследнику Азаму. Всемилостивейшему — не повезло, из единокровного, он превратился в кровника***. Разбойника, лишенного чести, мечтающего о власти и богатстве законного правителя.

Он отпил из пиалы обжигающий тай, который вопреки моей просьбе принес слуга, всё же нравы кочевников тот знал лучше, я, в такую жару, могла лишь мечтать о прохладном бассейне, наполненным ароматическим маслом и лепестками пиона, вазочке фруктового щербета, дожде, ну или на крайний случай, ледяной бочке, но туареги могли хлестать черный и густой тай, в котором стояла ложка, в любое время дня или ночи. Поэтому поблагодарив Хабира за сообразительность и отпив из бокала прохладную воду с мятой, я поощрила Тирбиша к дальнейшему рассказу.

— Я вся внимание, брат.

Тирбиш вынул сложенную карту, она немного отличалась от моей, а еще на ней разноцветными символами было отмечено то, или иное препятствие, очень подробно мы разобрали каждое, затем он встал и оставив карту — собрался выходить.

— А как же ты, это же твоя…

— Я сделал эту специально для тебя, Долор. Пожалуйста — береги себя.

Второй старт не был таким напыщенным и торжественным, просто с восходом всадники подъехали к стартовой линии, и когда на горизонте забрезжил рассвет — подстегнули лошадей. Эта часть пути брала всадников измором. Пейзаж вновь радовал всеми оттенками бежевого и желтого, солнце нещадно жарило, да так, что его зенит мне пришлось пересиживать под импровизированным шатром. Голову Тумы я втянула под платок, а тело приходилось постоянно охлаждать, снежные камни я распределила на три дня пути, но такими темпами, они закончатся к концу второго.

Воду в первом колодце я проверила кольцом — чистая. От души напившись, освежившись и даже отдохнув, мы отправились дальше. Редко я встречала следы других участников забега, моей дорогой пошла едва ли четверть, поэтому я нисколько не удивилась, не встретив в пустынном оазисе, в котором решила остановиться на ночь — ни души.

Первая и вторая ночи прошли хорошо, солнце уже клонилось к закату, и я уже давно свернула, вовсю пользуясь подсказками Тирбиша, как вдруг осознание того, что я заблудилась, накрыло меня штормовой волной. К этому леору я должна была пройти второй колодец, ну пусть я задержалась, но оазис пропустить бы не смогла. Я вытащила карту, внимательно вчитываясь в исправления и подсказки, все совпадало, кроме последней четверти…

Я так и не поняла, когда сошла с караванной тропы и свернула не туда. Заблудиться, имея такую подробную карту было верхом глупости, но накопившаяся усталость и усиливающаяся с каждым таймом всепоглощающая жажда путали мысли и туманили сознание. Тума давно перешла на шаг, а вскоре я вообще спешилась и повела её под уздцы. Заднее копыто рассохлось, и кобыла не охрамела только чудом, я решила поберечь свою жемчужинку и обмазала толстым слоем верблюжьего жира пока еще мелкие трещинки и сколы, зпмотала тряпицей в несколько слоев и потуже завязала.

Тума дергала ногой, с непривычки и пару раз поглубже увязла в песке, а в остальном мы двигались в заданом ранее темпе, только вот шли мы в никуда. Судя по карте я свернула не туда больше семи леоров назад, но за то время, что я двигалась, мне не встретилось ни одного источника, ни одного оазиса и ни одного всадника. Идти назад по собственным следам было бы крайне сложно, песок — ненадежно хранил отпечатки ног и копыт, к тому же вероятность втретить воду или человека была выше, если я пойду, скорректировав направление.

Что ж, оглядываясь назад, я считаю это своей фатальной ошибкой. Самоуверенность едва не стоившая жизни мне и моей лошади. Я брела почти сутки, голодная, изнывающая от жажды, смертельно уставшая, всю воду я отдала кобыле, она тяжело дышала, а в ноздрях запеклась кровь, порой я тащила её, а порой она меня. Ноги я сбила в кровь, но упрямо продолжала идти, высчитывая направление согласно движению дневного светила и хронометру, доставшемуся мне от пробабки.