Луна желаний (СИ) - Горенко Галина - Страница 25

Порой мне казалось, что я бродила кругами, натыкаясь то тут, то там, на одинаковые чахлые кустики, выдуманные измученным воображением следы зверей и похожий ландшафт барханов, от обезвоживания у меня начались галлюцинации, но последней каплей стало то, что я как будто начала слышать мысли Тумы. В них кобыла ругалась на глупую хозяйку, и говорила, что предпочла бы смерть от рук табунщика, нежели от жажды в Пустой трети.

Я была готова сдаться, и возможно, баллансируя на тонкой гране между жизнью и смертью принято думать обо всём том хорошем, что случилось за прожитую жизнь, мне же не повезло. Или повезло, это уж как посмотреть, потому что мною двигала всепоглащающая, испепеляющая, сводящая с ума ненависть. Именно это помогло мне выжить.

Ненависть и ЛаЛуна.

В пустыне ночь наступает мгновенно, по щелчку пальцев, ты едва успеваешь моргнуть, как мрак накрывает бархатными крыльями ранее багряное небо. Третью ночь забега я должна была уже провести в своём шатре, но Небеса раздали мне другие карты, поэтому устроившись на ночлег с закатом в развалинах старой башни, я словно фаталист думала лишь об упущенных возможнастях, но принимала произошедшее — как данность. Клясть судьбу, пустыню или Кроу было глупо. Я решительно настроилась выспаться по мере возможностей и набраться сил, в этих сомнительных условиях для отдыха.

Но получалось слабо.

Всюду мне мерещились тени, странные звуки и запахи, но больше всего меня завораживала и будоражила воображение ЛаЛуна. Первая из лун вела себя очень странно, по крайней мере мой измученный разум воспринимал все так, а не иначе, она то приближалась, то отдадялась, меняя очертания. В одно мгновение мне улыбалось доброе лицо, в другое по круглому диску летела синяя птица, то она вела бледно-голубыми лучами по песку, меняя обыденный пейзаж на танцующие синие тени, то ласково касалась моей щеки, словно зовя меня куда-то, ощущать внимание старшей из ночных сестер было удивительно приятно. То неведомое чувство, что я не испытывала очень давно — безопастность, оно окутало меня прочным, нерушимым коконом. Мне чудился шум прибоя и крики чаек…и я подняла кобылу и доверившись внутреннему чувству, что манило и тянуло — пошла на встречу зову.

*Тише, тише, у нас гости, проявите почтение, — древний язык.

**Тиш — имя Тирбиш расшифровывается как «не тот», Тиш — родной.

***Кровник — заклятый враг, туареги клянутся на собственной крови отомстить, во время огненного ритуала — режут ладонь костяным ножом, заживает такая рана очень долго, шрам пропадает, как только месть свершилась, отсюда и название.

Ступая точно по лунной дорожке уже через четверть леора я увидела огни.

Яркие, рассыпанные словно сотня светлячков на лугу.

Днем, когда слепит солнце и его лучи отражаются от песка, увидеть городок разбитых шатров, чей цвет сливается с окружающим пейзажем было нереально. Но вот ночью, когда таинственное светило делает мир грязно-серым, когда каждый, даже самый тусклый огонь виден за десятки миль, когда мириады звезд лишь подчеркивают контраст света костров и прохладного отражения россыпи светящихся драгоценных камней под небосводом, разглядеть лагерь участников забега не составило труда.

Еще через три четверти леора я входила в лагерь, больше суток оставалось на то, чтобы отдохнуть перед последней третью — Зыбучими песками. Название более чем красноречиво показывало, что ожидает участников забега. Но думать о предстоящем мне не хотелось, мысли мои крутились лишь вокруг приземленного: пить, есть, мыться и спать. Я плохо соображала, чего жаждала больше.

Хабир встретил меня как близкий родственник после долгой разлуки, повторяя как он рад меня видеть и как сильно переживал, что к назначенному леору я не появилась, а уж когда Тума и её всадница не показались утром — забеспокоился всерьез. Тирбиш вернулся, как и один из сынов Тана, а меня всё не было.

— Заблудилась, — призналась я, захлебываясь ледяной водой. Опустошив два стакана, и больше в меня не вместится, я плотоядно посматривала на третий, а уж когда слуга принес мне пшенную кашу, сдобренную орехами, и сладости на меду, коими славился Рассаян, набросилась на неё с таким видом, что Хабир предпочел отойти на пару шагов и не стоять между мной и моей едой. — А каким пришёл наследник? — завуалированно спросила я, силясь выяснить какой из Арунаянов уже вернулся.

— Не знаю, хозяйка, это знает лишь Эмир.

Наевшись так, что в меня с трудом влезла бы еще хоть ложка, я с трудом дошла до наполненной бадьи и забралась в нее, расплескав воду на песчаное дно шатра. Несколько раз я ловила себя на том, что засыпаю прямо в ароматной ванне, но сражение с дрёмой всё же проиграла и провалилась в её сладкие объятия. Не помню, как оказалась в постели, да только проснулась я именно в ней, раскидав с дюжину разномастных подушечек и запутавшись в шелковом покрывале. Рядом со мной, с блаженной улыбкой художника, обрётшего свою музу в развязанной позе, дрых Фатих.

Голый.

Признаться, я потратила несколько долгих, томительных мгновений для того, чтобы рассмотреть его во всем природном великолепии, и не пожалела. Даже в расслабленном состоянии литые мышцы покрытые гладкой, бронзовой кожей, так и манили прикоснуться. Провести шаловливым пальчиком по плитам мускулистой груди, очертить полные, упрямые губы, сжать широкие бицепсы, больно царапая ноготками, огладить рельефный пресс, а затем обхватить ладонью то, что так приветливо выглядывает из-за спустившейся простыни и само просится в руки.

Эх.

Я дернула незваного гостя за косу, приводя его в сознание, конечно можно было бы разбудить нахала поцелуем, но я не была настроена на романтику, судя по яркому солнцу, пробивающемуся сквозь купол шатра, дневное светило уже давно минуло зенит своего расположения и неумолимо подбиралось к востоку, намереваясь уступить место ночной сестре. За четырнадцать леоров оставшихся до рассвета мне необходимо было сделать массу вещей, а он мне мешал.

— Я ожидал другого приема, Долор, — потягиваясь сильным телом и выставляя на показ лучшие его части, проговорил сын Эмира.

— Незваный гость — хуже мантикоры, Фатих, — пробурчала я и решительно вознамерилась встать, подтягивая простынь к себе и оборачивая в неё свое нагое со сна тело. Но не тут-то было, жадно и бескомпромиссно меня притянули к себе загребущие руки и повалили на импровизированное ложе из подушек и покрывал.

— Карииииимаааа, — хрипло протянул любовник, целую шею и медленно спускаясь к груди. Острые зубы на грани боли ухватили сосок, а рука спускалась вдоль ребер, щекоча, выписывая пальцами завитушки и направляясь к стремительно увлажняющемуся лону, — не спеши. Тебе понравится, обещаю.

— Я голодна, — резко отрезала я. — И хочу проверить Туму.

Я встала, оставив простынь вцепившемуся в неё Фатиху. Верно он думал, что смутит меня удерживая её, тем самым, не давая мне подняться. Я давно перестала стеснятся наготы, своей — подавно. Решительно одевшись, испытав сожаление лишь на доли мгновения, быстро, как умела всегда, я вышла из шатра, и отправилась в конюшни. Сыну Тана, даже ненаследному, меж гонками оказывают всю посильную помощь бесчисленные полчища слуг правителя, занимаются жеребцом, готовят снаряжение, лечат магически и многое другое. Короче у нас разные стартовые площадки, чтобы я еще теряла, убегающее как вода сквозь пальцы, время за постельными игрищами. Я же, хоть и понадеялась на Хабира, но ведь это моя лошадь, и всю ответственность за неё нести мне.

К тому же, я не собиралась афишировать свою связь с сыном Эмира, чем бы она не закончилась. В Рассаяне получить клеймо падшей женщины очень просто, это мужам разрешено содержать гаремы и иметь до семи жен, тем более правящим, а нам, простым авантюристкам, и в гонке то участвовать зазорно, от общего остракизма и отказа от участия меня спасло лишь доброе отношение Эмира, но я то понимала, что интерес этот как к чуднОй зверушке, и когда любопытство правящего исчезнет — останусь только я, а иногда этого слишком мало.