Ну привет, заучка... (СИ) - Зайцева Мария - Страница 14

Я сидела тихо-тихо, надувшись, как мышь на крупу, и не смотрела на водителя больше. Только вокруг, машинально отмечая дорогу. Конечно, не то чтоб я прямо верила, что Алиев ненормальный. Бешеный, безбашенный, дурной — это да. Но не сумасшедший. Поэтому выверта от него ожидать можно, но вот какого? Целовать ему меня нравилось, раздел — не зашло. Должен бы отпустить. А он везет куда-то. И не говорит, куда. Что угодно можно подумать…

15

Дорога в закрытый коттеджный поселок, о котором я знала только то, что он есть, и что там все дико дорого, была расчищена идеально. Лучше, чем центральная в городе.

Мы подъехали к огромному дому, очень интересному, словно с картинок журналов о последних тенденциях в архитектуре сошедшему, и остановились.

Алиев вышел из машины и открыл дверь с моей стороны, подал руку. Надо же, вежливый какой…

Я все же вышла, хотя, признаюсь, очень хотелось заупрямиться. Но не стала. В конце концов, надо же выяснить, что он от меня хочет?

Если не меня?

Воздух, морозный, острый, ошеломил хвойной чистотой. Я с удовольствием вдохнула его полной грудью, так, что даже голова закружилась. Осмотрелась.

Тихо. Мама моя, как тихо!

На большом участке хвойные деревья росли в изобилии, немного пряча фасад дома. Одна из елок была украшена игрушками. Удивительно, словно в сказку попала. Я повернулась к Алиеву, невольно улыбаясь, и поймала его взгляд. И вздрогнула.

Смотрел он на меня опять жадно. Горячо. Словно… Опять хотел. Но это же не так! Почему смотрит тогда так? Или мне, дурочке наивной, вообще все показалось? Он просто смотрит, думает о своем чем-то… А я насочиняла. Напредставляла. Но тут же вспомнились его поцелуи, его напор… Даже мне, неумелой скромнице, было понятно, что не может это быть простым притворством. Не может. Так что не показалось. Точно не показалось. И тогда, и теперь. И в этом свете вообще непонятно, что это такое было в машине.

Пока я размышляла об этом, он дернул меня за руку, которую так и не выпустил, пока из машины помогал выйти, и поцеловал.

Я только ахнуть успела, да ладони в его грудь упереть. Так и не понимая, оттолкнуть хотела или наоборот.

Да и неважно стало это в тот момент. Потому что от поцелуя я опять моментально стала глупая-глупая, забыла о своих мыслях, о том, что хотела отправить его прочь, вообще обо всем. Только прижалась сильнее, позволяя жадному парню владеть мной, моими губами, моим телом. Он обнимал меня, сильно, очень сильно, и целовал. Не торопясь, не так, как раньше. Медленно, растягивая удовольствие, словно приучая к себе, а меня и не надо было приучать. Я уже привыкла. Уже наслаждалась вкусом его, жадностью, языком настойчивым, запахом парфюма, перемешанным с сигаретами и терпким возбуждением. Плохая привычка. Вредная, наверняка. Когда-нибудь она меня убьет. Но такая сладкая, такая необходимая!

Аслан оторвался от меня, осмотрел запрокинутое, красное от возбуждения лицо, мокрые замученные губы, выругался:

— Бля… По-другому же хотел, нормально же все сделать, красиво… Бля… Пошли в дом, заучка, скорее, а то сил нет никаких…

Он настойчиво притянул меня к себе, словно боясь, что я сорвусь и убегу, прикосновения его жгли кожу, потому что опять, непонятно как, за время поцелуя его руки оказались под моей расстегнутой дубленкой и касались голой кожи спины, забравшись под кофту и блузку.

Я пошла. В груди екнуло, потому что сейчас, в отличие от замкнутого пространства машины, в котором я словно одурманенная была, прекрасно понимала, что будет дальше. Что будет здесь, в этом красивом доме. И не была против. Нет.

Нет же?

Его напор, как всегда, ошеломил, сбил с толку, его поцелуи просто почву из-под ног выбивали, поэтому отказаться я не могла. Просто не могла, и все.

В доме Алиев провел мне экскурсию.

— Это холл, — шептал он, стягивая с меня дубленку и целуя в шею, жарко, с прикусом, так что я дрожала вся от прикосновения его зубов к коже.

— Это лестница наверх, в гостевые, но мы туда не дойдем, — бормотал он, мягко подталкивая меня всем телом в сторону огромного коричневого дивана, стоящего прямо в центре холла — гостиной.

— Там, — тут он махнул головой в сторону огромных, до самого пола окон, за которыми был лес, укутанный снегом, — выход во двор, потом покажу…

С этими словами он опрокинул меня на диван, к коже которого я уже прикасалась голой спиной, потеряв по ходу экскурсии и кофту и блузку.

И это прикосновение неожиданно охладило меня, привело в чувство. Я распахнула глаза, уставившись прямо в лицо нависшего надо мной парня, жадно и восхищенно оглядывавшего свою добычу. Как-то по-собственнически у него получалось, хищно даже. Я напряглась. Опять в голову пришли все те воспоминания о его непрошенных прикосновениях в институте, о приставаниях, о грубых злых словах.

Хищник, и в самом деле. Загнал добычу в ловушку. Хорошая охота. И не остановишь ведь его никак. Да и смысл останавливать? Сама позволила, сама отвечала на поцелуи. А теперь назад? Почему? Глупо же…

Тут Аслан наклонился, лизнул меня в шею, длинным развратным движением, потянулся, стащил с себя футболку, заставляя выдохнуть восхищенно при виде крепкого смуглокожего тела, увитого сухими мышцами.

И, глядя мне в глаза, пристально и жестко, начал расстегивать джинсы. Мой взгляд испуганно метнулся туда, к его рукам, и я выдохнула сквозь зубы взволнованно. И, наверно, жалко выглядело мое напряженное красное лицо, и вообще вся я, распластанная на диване в чужом роскошном доме, в своем простеньком белье и джинсах, купленных на распродаже в Золле.

Потому что Аслан остановился, пальцы его так и не добрались до цели, остановились на верхней пуговице. Он нахмурился, несколько раз вдохнул-выдохнул, выругался сдавленно. А потом медленно наклонился ко мне, упер сильные руки с двух сторон от лица, чтоб не придавить, и нежно-нежно, очень осторожно начал целовать щеки. Мокрые. Почему у меня мокрые щеки? Плакала? Внезапно стало так стыдно. Ну что за дурочка такая! Ничего не умею, не знаю, всего боюсь. Мои ровесницы многие уже даже не то что парня завели, а и замуж успели повыходить, кое у кого и дети на подходе!

А я… От глупости ситуации и стыда, я не смогла удержать тоскливый всхлип, тут же пойманный Асланом. Его губы уже были не настойчивыми, не грубыми. Они утешали, дарили блаженство, нежность, сладкую ласку. И я забылась, опять забылась с ним, перестала волноваться и думать о своей неопытности, своей стыдливости, такой глупой и ненужной в двадцать первом веке, в современном мире.

— Не бойся, — зашептал Аслан, отпуская мои губы и целуя лицо, скулы, щеки, спускаясь к шее, к груди, с уже подобравшимися острыми сосками, — не бойся, я поцелую только, слышишь? Поцелую… Можно?.. Только поцелую…

И он подтверждал свои слова действием, в самом деле, не предпринимая никаких грубых действий, целуя нежно, скользя губами по воспаленной от его внимания коже, прихватывая акуратно соски, и от этой нежности, неги, я буквально плавилась, подавалась к нему сама, изгибалась так, как ему хотелось, и сама не поняла, когда мои джинсы постигла участь остальной одежды, пропавшей непонятно, куда.

Меня топило, заливало невозможно сладкими, томными волнами, средоточием которых был он, мой мучитель, мой преследователь. Мой Алиев.

И не сразу, не скоро поняла я, что уже и белья на мне нет, и что ноги раскрыты совершенно бесстыдно, и только ахнула громко и несдержанно, когда почувствовала его там, внизу. Попыталась поднять голову, посмотреть, что он делает, но Аслан одним движением сильной руки опрокинул меня обратно на диван, вклинился между моих ног, не разрешая сомкнуть их, и опять дотронулся. Там. Языком!

И я опять вздрогнула и ахнула. И опять попыталась отстраниться, выползти, прекратить происходящее. Но не смогла.

Алиев, удерживая меня одной рукой в районе груди, другой легко забросил мои ноги на плечи, раскрывая совершенно бесстыдно, приподнял, сунул под попу диванную подушку. Поймал мой смятенный взгляд, усмехнулся. И меня продрало морозом от его хищной и уверенной усмешки.