Игра в «Потрошителя» - Альенде Исабель - Страница 34

Аларкон и Миллер тренировались около часа и в одно и то же время вышли на берег. Аларкон вытащил лодку и протянул Миллеру протез.

— Я не в лучшей форме, — пробормотал тот, повернувшись лицом к клубу: он держался за плечо Аларкона и сильно хромал, поскольку культя совсем окоченела.

— Ноги только на десять процентов участвуют в процессе плавания. А у тебя, парень, бедра как у быка. Нечего тратить на плавание такую силу. Прибереги ее для триатлона — велосипедной гонки и бега.

Тут Фрэнк Ринальди, стоявший на верхней площадке лестницы, свистнул, предупреждая, что к ним пришли. Рядом с ним виднелась Индиана Джексон, с двумя бумажными стаканчиками в руках, красным носом и глазами, слезящимися от езды на велосипеде, ее обычном виде транспорта.

— Я вам привезла самое декадентское, самое роскошное угощение, которое только смогла найти: горячий шоколад с морской солью и карамелью от Гирарделли, — заявила она.

— Что-то случилось? — спросил Райан, которого встревожило появление Индианы в клубе, куда она раньше ни ралу не захаживала.

— Ничего особенного…

— Тогда пускай Миллер немного попарится в сауне. Инте неосмотрительные пловцы, искупавшись в этом заливе, умерли от переохлаждения, — провозгласил Ринальди.

— А иных сожрали акулы, — усмехнулся Миллер.

— Неужели? — встрепенулась Индиана.

Ринальди ее успокоил: здесь давно не видали акул, зато несколько лет назад в аквапарк заплыл морской лев. Он покусал за ноги четырнадцать человек и погнался еще за десятерыми, которые едва-едва сумели спастись. Ученые сочли, что морской лев защищал своих самок, но Ринальди был уверен, что он повредился рассудком из-за токсичных водорослей.

— Миллер, сколько раз я говорил тебе, чтобы ты не приводил в клуб собаку?

— Много раз, Фрэнк, и каждый раз я объяснял тебе, что Аттила — служебный пес, вроде поводыря для слепых.

— Хотел бы я знать, для чего тебе служит эта зверюга!

— Нервы успокаивает.

— Члены клуба жалуются, Миллер. Не ровен час, твой пес кого-нибудь покусает.

— Как он может кого-то покусать, когда он в наморднике, Фрэнк! И потом, он атакует только по моей команде.

_____

Райан быстро принял горячий душ и второпях оделся: удивительно, как это Индиана вспомнила, что в этот час он тренируется в клубе. Миллер полагал, что Индиана все время парит в облаках. Она была немного чудная, эта его подруга: от нее ускользали подробности обыденной жизни, она могла заблудиться в городе, была не в состоянии вести счета, теряла мобильники и сумки, но каким-то необъяснимым образом в своей работе была пунктуальной и собранной. Связав волосы в хвост и закрепив резинкой, надев белый халат, она превращалась в здравомыслящую сестру той, другой, с непричесанными кудрями и в узком платье. Райан Миллер любил ту и другую: рассеянную, взбалмошную подругу, которая привносила радость в его существование и которую он стремился защитить; ту самую, что плясала, опьяненная ритмом и коктейлем с пинаколадой, в латиноамериканском клубе, куда их водил бразильский художник, в то время как он, Миллер, тихо сидел на стуле, не сводя с нее глаз; была ему дорога и другая женщина, строгая, серьезная целительница, избавлявшая его от мышечных болей; колдунья, окруженная иллюзорными ароматами, магнитами, поправляющими вселенские силы, хрусталиками, маятниками и свечами. Ни та ни другая не подозревали о любви, которая оплетала его, как лиана.

Миллер знаком велел Аттиле оставаться в углу, а сам поднялся на бельведер к Индиане, которая дожидалась его в одиночестве, потому что Аларкон и Ринальди ушли. Они уселись в потрепанные кресла перед широкими окнами и под крики чаек уставились в молочно-белую даль, где сквозь туман, который начинал уже рассеиваться, проступали очертания моста.

— Чему обязан удовольствием видеть тебя? — осведомился Райан, пытаясь протолкнуть в себя шоколад, который она принесла, почти остывший, со сливками, превратившимися в клейстер.

— Думаю, ты уже знаешь, что между мною и Аланом все кончено.

— Что ты говоришь? Как это так? — удивился Миллер, не скрывая удовольствия.

— И ты еще спрашиваешь! Все из-за тебя. Ты послал мне этот журнал. Я была настолько уверена в любви Алана… как могла я так ошибиться в нем? Райан, когда я увидела эти фотографии, мне стало так больно, как будто меня побили. Зачем ты это сделал?

— Я ничего не посылал тебе, Инди, но если это помогло тебе отделаться от старикашки — в добрый час.

— Он никакой не старикашка, ему пятьдесят пять лет, и он великолепно выглядит. Впрочем, это не важно, отныне он для меня не существует, — объявила Индиана и высморкалась в бумажную салфетку.

— Расскажи, что стряслось.

— Прежде всего поклянись, что это не ты послал мне тот журнал.

— Будто ты меня не знаешь! — возмутился Миллер. — Я не прибегаю к уловкам, все выкладываю начистоту. Разве, Индиана, я когда-либо дал тебе повод усомниться в моей честности?

— И правда, Райан. Прости меня, я сама не своя. Вот что я нашла у себя в почте. — Индиана протянула ему сложенные вдвое листки, которые Миллер быстро проглядел и вернул ей.

— Эта ван Хут похожа на тебя, — единственное дурацкое замечание, какое пришло ему в голову.

— Да нас просто не отличить друг от дружки! Только она на двадцать лет старше, весит на десять килограммов меньше и одевается у Шанель, — ответила Индиана.

— Ты гораздо красивее.

— Я не могу смириться с изменой, Райан. Это сильнее меня.

— Ты только что обвинила меня в предательстве.

— Наоборот, я подумала, что ты послал эту статью из преданности, чтобы оказать мне услугу, открыть глаза.

— Я был бы трусом, если бы не высказал тебе все напрямик, Индиана.

— Да, конечно. Я хочу знать, кто это сделал, Райан. Журнал не пришел по почте, на конверте не было марок. Кто-то взял на себя труд положить его в мой почтовый ящик.

— Это сделал кто-то из твоих поклонников, Инди, с самыми лучшими намерениями — чтобы ты узнала, что за тип этот Алан Келлер.

— Журнал оставили у меня дома, а не в клинике, значит этот человек знает, где я живу, с кем и как. Я тебе рассказывала, что у меня пропало кое-что из белья? Кто-то наверняка входил в мою квартиру, может быть, не один раз, как знать. Туда легко подняться, и с улицы никто не увидит, потому что лестницу скрывает сосна с густой кроной. Аманда рассказала Бобу, а ты знаешь, какой он ревнивый: явился без предупреждения, привел слесаря, и тот поменял замки у папы и у меня. С тех пор ничего не пропадало, но у меня такое ощущение, будто кто-то побывал у меня в комнатах, не могу тебе объяснить, что-то призрачное носится в воздухе. Райан, мне кажется, кто-то следит за мной…

Понедельник, 30 января

За те три года, в которые Дениза Уэст посещала Холистическую клинику, она стала любимой пациенткой сразу нескольких практикующих там терапевтов. Вечера понедельника, в дождь и вёдро, она посвящала здоровью и искусству: проходила у Индианы сеанс рэйки, лимфатического дренажа и ароматерапии; Юмико Сато делала ей иглоукалывание, Дэвид Макки скармливал свои гомеопатические пилюли, а в завершение счастливого вечера она брала урок живописи у Матеуша Перейры. Она не пропускала ни единого раза, хотя должна была трястись полтора часа на том же громыхающем грузовике, который доставлял продукты с ее маленькой фермы на уличные лотки. Она выезжала пораньше, потому что припарковать грузовик в Норт-Бич было нелегкой задачей, и всегда привозила целителям души, как она их называла, какую-нибудь прелесть со своей фермы: лимоны, салат, лук, букеты нарциссов, свежие яйца.

Денизе было шестьдесят лет, она уверяла, что еще жива благодаря Холистической клинике, где ей вернули здоровье и оптимизм после несчастного случая, когда она получила переломы в шести местах и сотрясение мозга. В клинике она, убежденная анархистка, выплескивала все свои обиды, как политического, так и социального характера, и получала достаточно позитивной энергии, чтобы поддерживать в себе боевой дух до следующего визита. Целители души относились к ней с огромной нежностью, даже Матеуш Перейра, хотя художества Денизы и приводили его в замешательство. Сам он широкими мазками кричащих красок изображал на огромных холстах страдания живых существ, а Дениза рисовала цыплят и ягнят; она, конечно, жила на ферме, возделывая землю и разводя скот, но такие картинки никак не вязались с ее характером амазонки. Несмотря на различия в стиле, уроки проходили легко и весело. Дениза каждый раз платила ему пятьдесят долларов, которые Перейра принимал с чувством вины, потому что за три года она научилась только грунтовать холст да мыть кисти. На Рождество она дарила картины всем своим друзьям, включая целителей души: у Индианы в гараже отца скопилась изрядная коллекция курочек и овечек, а Юмико принимала подарок обеими руками, кланяясь в пояс, согласно японскому этикету, но потом незаметно избавлялась от полотна. Только Дэвид Макки ценил эту живопись по достоинству и украшал ею стены своего кабинета, ведь он был ветеринаром по специальности, хотя и добился в гомеопатии столь заметных результатов, что все его клиенты принадлежали к человеческому роду, кроме собачки с ревматизмом, которая лечилась также и у Индианы.