Игра в «Потрошителя» - Альенде Исабель - Страница 35

Это Райан Миллер и Педро Аларкон в первый раз привели Денизу Уэст в Холистическую клинику и препоручили заботам Индианы в надежде, что та сможет ей помочь. Дениза и Аларкон были близкими друзьями, даже любовниками короткое время, хотя ни тот ни другая об этом не упоминали, делая вид, будто все позабыли. Кости у Денизы срослись после нескольких сложных операций, но колени и бедра оставались слабыми, и не проходило неприятное ощущение, будто в спинной хребет воткнут наконечник копья; это, однако, ничуть не умаляло ее активности, она боролась с болью, горстями глотая аспирин и время от времени прикладываясь к джину. Изнуренная бессонницей, она злилась на весь мир, пока объединенные усилия целителей души и учителя живописи не сотворили чудо, вернув ей радость жизни и веселый нрав, который пленил когда-то Педро Аларкона.

В этот понедельник после сеанса с Индианой Дениза, испустив счастливый вздох, слезла с кушетки, надела вельветовые штаны, рубашку лесоруба и мужские ботинки, которые всегда носила, и решила подождать Райана Миллера: его сеанс был следующим. Благодаря холистическим процедурам она могла подняться на третий этаж, держась за перила в стиле ар-деко, но только не на чердак по корабельному трапу, который туда вел, так что урок живописи проходил в кабинете номер три, который пустовал уже несколько лет. Владелец дома, китаец, так и не смог найти съемщика, потому что двое предыдущих покончили с собой: первый благопристойно повесился, а второй выстрелил себе в голову из пистолета, со всеми последующими ужасами в виде крови и мозгов. Не один представитель альтернативной медицины интересовался помещением, расположенным в центре, к тому же в престижной Холистической клинике, но отступался, услышав историю. По Норт-Бич ходили слухи, будто в кабинете номер три маются души самоубийц, но Перейра, который жил в здании, ни разу не заметил ничего сверхъестественного.

Райан Миллер, который приходил к Индиане по понедельникам, нередко после сеанса заходил за Денизой, забирал ее с урока живописи и провожал до грузовика. Ему тоже выпало счастье получать к Рождеству картины маслом, изображающие домашнюю скотину; живопись эта отправлялась на ежегодный аукцион в приют для женщин, пострадавших от насилия, и там оценивалась по достоинству.

Миллер вышел из кабинета Индианы, примиренный с миром и самим собой, душа хранила ее образ, тело до сих пор ощущало прикосновения ее рук. В коридоре он столкнулся с Кэрол Андеруотер, которую несколько раз встречал в клинике.

— Как вы себя чувствуете, мадам? — спросил он из вежливости, хотя заранее знал, каким будет ответ.

— Мой рак при мне, но еще жива, как видите.

После сеанса с Миллером безмятежное спокойствие, в которое погружалась Индиана во время работы, всецело сосредоточиваясь на стремлении излечить, оставило ее: вернулась грусть обманутой любви и смутное, настороженное ощущение, что за ней наблюдают, от которого она никак не могла отделаться. Через несколько часов после того, как она рассталась с возлюбленным в парке, досада прошла, ее сменила боль утраты: никогда еще Индиана так не плакала из-за любви. Она спрашивала себя, как можно было не заметить признаков разлада. Алан имел отсутствующий вид, был озабочен и угнетен, они отдалились друг от друга. Вместо того чтобы выяснить, в чем дело, она решила предоставить ему время и простор для размышлений, даже не подозревая, что причиной всему — другая женщина. Индиана собрала простыни и полотенца, навела порядок в своем кабинетике и, как обычно, сделала пару записей относительно состояния здоровья Денизы Уэст и Райана Миллера.

В этот день настала очередь Кэрол Андеруотер утешать Индиану — что-то новенькое в их дружбе, в которой роль жертвы играла Кэрол. О разрыве с Келлером она узнала в воскресенье: позвонила Индиане, чтобы пригласить ее в кино, заметила, что та чем-то расстроена, и заставила излить душу. Индиана увидела, как Кэрол входит в кабинет, держа корзинку под мышкой, и ее растрогала доброта этой женщины, которая не сегодня завтра умрет и, уж конечно, имеет больше причин впасть в отчаяние, а она, молодая и здоровая, к стыду своему, столько раз теряла терпение, общаясь с больным человеком. Глядя, как Кэрол уселась на стул в приемной — тяжелая юбка, землистого цвета пиджак, платок на голове и корзинка на коленях, — Индиана решила, что, когда закончится курс радиотерапии и больная почувствует себя лучше, надо будет пройтись с ней по магазинам секонд-хэнд и купить ей вместо этого старушечьего наряда что-нибудь более яркое и женственное. Индиана любила такие магазины, считала себя экспертом по части поношенного платья: опытным глазом она тотчас же замечала в груде никчемного тряпья бесценные сокровища, например туфли из змеиной кожи, верх элегантности, а носить их можно без угрызений совести: ни с какой рептилии не сдирали шкуру — туфли были из пластика, сделанные на Тайване.

— Мне так жаль тебя, Индиана. Знаю, ты страдаешь, но скоро сама убедишься, как тебе повезло. Ты достойна гораздо лучшего мужчины, чем Алан Келлер, — проговорила Кэрол.

Голос у нее был прерывистый, ломкий, она говорила шепотом, с судорожными придыханиями, будто ей не хватает воздуха или мешаются мысли: голос глупой блондинки из старого кино в теле балканской крестьянки, как описал это Алан Келлер, увидав ее один-единственный раз, когда все трое встретились в кафе «Россини». Индиане приходилось делать усилие, чтобы разобрать слова; она вслушивалась с плохо скрываемым раздражением — но, вероятно, такая манера говорить связана с болезнью, возможно, у Кэрол повреждены голосовые связки.

— Поверь, Индиана, Келлер не подходит тебе.

— Ах, Кэрол, когда любишь, не думаешь, подходит тебе человек или нет. Мы с Аланом встречались четыре года и были счастливы, по крайней мере, мне так казалось.

— Четыре года — долгий срок. Когда вы думали пожениться?

— Мы об этом не говорили.

— Вот странно! Вы оба свободны.

— Некуда было спешить. Я думала подождать, пока Аманда уедет в университет.

— Почему? Аманда с ним не ладила?

— Аманда не ладит ни с кем из тех, кто встречается со мной или с ее отцом, — она ревнует.

— Не плачь, Индиана. Скоро у твоей двери выстроится очередь претендентов, надеюсь, на этот раз ты будешь разборчивее. Келлер остался в прошлом, он как будто умер, не вспоминай о нем больше. Взгляни, я принесла подарок для Аманды — нравится?

Кэрол поставила корзинку на стол и подняла тряпицу, которая лежала сверху. Внутри, в гнездышке из шерстяного шарфа, спал крохотный зверек.

— Это кошечка, — сказала она.

— Кэрол! — воскликнула Индиана.

— Ты говорила, что дочка хочет котенка…

— Какой чудесный подарок! Аманда будет счастлива.

— Она ничего мне не стоила, мне ее дали в Обществе защиты животных. Ей шесть недель, она здорова, привита. Не доставляет никаких неудобств. Можно, я сама подарю ее твоей дочери? Мне бы хотелось с ней познакомиться.

Вторник, 31 января

Старший инспектор сидел у себя в кабинете в эргономическом кресле нелепой конструкции, которое подчиненные додумались подарить на пятнадцатую годовщину его работы в департаменте полиции, закинув ноги на стол и заложив руки за голову. Петра Хорр, как всегда, ворвалась без зова, с бумажным пакетом и стаканчиком кофе. До того как лучше узнать ее, Боб Мартин думал, что такое звучное имя не подходит хрупкой дамочке инфантильного облика, но потом поменял мнение. Петре исполнилось тридцать лет, она была маленькая, худенькая, веснушчатая; личико в форме сердечка, широкий лоб, острый подбородок; волосы, коротко стриженные, торчат торчком, смазанные гелем и выкрашенные в черный цвет у корней, в оранжевый — посередине, а на концах — в ярко-желтый, вроде шапочки из лисьего меха. Издали ее можно было принять за девочку, и вблизи тоже, но стоило Петре открыть рот, как впечатление хрупкости улетучивалось. Она поставила пакет на стол и протянула Мартину стаканчик: