Опасное задание. Конец атамана (Повести) - Танхимович Залман Михайлович - Страница 35

— Ничего не значит. Важно, что ты сейчас понял. Крейз знаешь… Я ему про тебя все расскажу. Ручаюсь, — попробовал уговорить Сиверцев Саттара.

— Ты не все, Алеке, знаешь, — криво усмехнулся Саттар. — Помнишь, когда за атаманом ходили через кордон, думаешь, почему у меня живот заболел? Надо было так. Я прямой дорогой сбегал к атаману, письмо князя ему отдал. За это разве Крейз не поставит к стенке? Нет, нельзя мне с тобой, — Саттар завершил сказанное коротким взмахом руки.

— Значит, опять в бандиты, опять к Токсамбаю?

— Нет. К этому псу жирному не пойду. Я думаю, как ветер находит дырявую юрту, так и человек находит, какая у него из дорог лживая. Я свою лживую дорогу, однако, узнал. Теперь мне, чтобы спасти голову, надо отдать уши. Куда-нибудь заберусь подальше, где меня не знают. Степь вон какая большая. Может, в Гурьев убегу. Рыбу таскать буду. Мало ли, — неопределенно вздохнул Саттар и на все последующие уговоры Сиверцева только отрицательно встряхивал головой.

Он помог выбрать и зануздать коней, помог Маше и Айслу взобраться в седла, проехал вместе с ними и Сиверцевым за стойбище и только в конце распадка, круто свернув в сторону, припугнув гортанно иноходца, растаял среди степи, залитой блеклым светом ночных звезд.

Сиверцев, прислушиваясь к затихающему конскому топоту, не мог не пожелать в душе, чтобы Саттар благополучно добрался до места, чтобы в его дальнейшей судьбе все сложилось хорошо.

А Саттара в конце этой же ночи, на самом свету, спящего, захватил отряд чекистов, который Савва Думский обходным путем вел к Лесновке наперерез банде Токсамбай. Савва хотел было тут же расстрелять предателя, но потом передумал и, связав, отправил под конвоем к Крейзу.

Житель одного из ближних к Джаркенту аулов Фатих Ахмедов явился к Крейзу. Он неторопливо размотал с шеи платок, вытер им лицо, вытащил из кармана деревянную шакшу, заложил за щеку основательную порцию насыбая и, подсев к столу, протянул для пожатия сухую загрубелую руку.

— Здравствуй, начальник!

— Здравствуй. С чем пришел?

Фатих начал с того, что три дня назад у него взяла и умерла старуха. Пришлось хоронить. Не то он бы заявился куда как раньше, не тянул бы столько. Ведь похоронить человека не так-то уж просто. На это требуется время.

— Как буду теперь без старухи, не знаю, — вздохнул Фатих и по-бабьи прижал ладони к впалым старческим щекам. В его усталых глазах, упрятанных среди морщин, затаилась большая печаль. — Худо будет. Один. Детей нету совсем.

Крейз сочувственно поглядывал на Фатиха и ждал.

Повздыхав, старик заговорил о том, как он пригнал на базар овцу. Но не продал ее и повел назад в аул. За юродом, в пади, около бывшего скотного двора Токсамбай, ему пришлось заночевать. Когда-то на этом дворе он каждую весну стриг овец.

— Никто лучше не стриг. Быстрее всех это делал, — не удержался от воспоминаний Фатих, и лицо его оживилось.

— Так, так, — заинтересованно подбадривал старика Крейз. Он понял, что тот сообщит сейчас о чем-то очень важном.

И Фатих рассказал, как уже глубокой ночью со скотного двора неожиданно вырвалась пятерка конных и, настегивая лошадей, ударилась по пади в степь. В одном из всадников он узнал Токсамбая, а еще в одном — кривобокого купца Салова. И если бы не овца, сразу прибежал бы в чека сообщить об этих людях. Но с овцой куда побежишь? Пришлось домой ее гнать с тем, чтобы потом возвратиться назад. А когда явился домой, там со старухой беда случилась. Померла. Только сегодня и удалось прийти.

Старик сокрушенно развел руками.

Крейз прошелся по кабинету. Многое для него сразу прояснилось. И он решил побывать на скотном дворе. Поехал туда, захватив с собой Фатиха.

Двор встретил их запустением. Никаких признаков, что кто-то был там, по крайней мере с месяц или два. Но Ахмедов недоверчиво щурился. Он же собственными глазами видел Токсамбая. Поэтому, уже выйдя из дома после его осмотра, он вернулся туда снова. Наклонился низко над полом, словно обнюхивать его собрался, и вдруг обрадованно засмеялся.

— Хе-хе, какой хитрый Токса! Доски перевернул. Он думает, Фатих не хитрый, — победоносно посмотрел на Крейза Ахмедов, подцепил ломиком и приподнял сплоток из нескольких половиц. — Гляди, какой Токса. Ночевал он тут.

Ошибся несколько дней тому назад Савва Думский, осматривая двор Токсамбая. Не учел он, что волчья жизнь, которой жил Токсамбай, научила его осторожности. Он в прошлом еще году вырыл в доме под полом большую яму. А половицы сплотил по несколько штук вместе так, что их можно было вытаскивать и переворачивать изнанкой кверху.

Когда ночью прискакал Саттар и предупредил об опасности, сообщил об Айслу, Токсамбай смел весь сор в яму, покидал туда немудреное имущество, которое не следовало тащить с собой, и перевернул половицы. Это заняло считанные минуты. Зато пропыленный, с прикипевшей к нему местами землей и соломой пол в доме как бы утверждал, что по нему давно никто не ходил.

Одному из «гостей» Токсамбай велел развалить очаг и выставить раму. Другому притащить несколько ведер специально приготовленной золы и раструсить ее по комнатам. Они сразу сделались нежилыми, запущенными.

Салов вывел в поводу лошадей подальше в степь, вернулся под навес и запалил факелок. При его свете он зачистил метлой конский навоз, убрал его, а конские следы забросал пылью. Ее Токсамбай прятал возле дувала в старом казане.

К рассвету пять конников и связанная, притороченная к седлу, словно мешок, Айслу были далеко от Джаркента. Путь Токсамбая опять лежал в горы, на Карой. Ничего не поделаешь, если дочь, пусть не родная, приемная, которую выходил и выкормил, оказалась предательницей. Иногда заезжая сбоку, стиснув зубы, Токсамбай хлестал Айслу плеткой. Это приносило небольшое облегчение. Салов, наблюдая, как камча опускалась на плечи девушки, довольно усмехался краешками тонких губ.

Крейз совершенно четко представил себе все, что произошло на этом заброшенном дворе.

Вечером, когда стемнело, Крейз решил зайти к старому Ходжамьяру. Застал он его на террасе. Погруженный в какие-то невеселые мысли Ходжамьяр не расслышал чужих шагов. Поднял голову, когда Крейз остановился рядом и сказал:

— Здравствуй, Ходжеке. Вот пришел узнать, как живешь?

Старик вздрогнул и после некоторой заминки сказал:

— Если пришел, садись, — и еще выждав немного, спросил: — Ты как гость пришел или как начальник? Может, меня допрашивать пришел? В турьму, может, поведешь старого Ходжамьяра, вместе с сыном посадишь?

Не за что будто вас, аксакал, в тюрьму вести, — нервно улыбнулся Крейз. — Вы же никакого преступления против советской власти не совершили.

— Разве зря в турьму людей не садишь?

— Как будто нет.

— Тогда зачем Махмута туда запер?

Крейз прислушался.

— Кто дома?

— Старуха дома. Лежит, голова у нее сверху немного болит. Нога болит.

— Поговорить надо. Чтобы никто не слышал.

Ходжамьяр провел гостя в угловую комнату, где стоял низенький крашеный столик и на тонкой кошме, застланной одеялами, лежали горками подушки.

— Здесь никто не услышит, если громко кричать не будешь, — сказал старик и, подогнув ноги, сел на пол.

Сел и Крейз.

— Я хотел сам идти к тебе про сына узнать, а оказывается, ты первый ко мне пришел. Не знаю, хорошо это или плохо? — блеснул из темноты белками глаз старик и, коснувшись локтя Крейза, совсем тихо, с затаенной горечью спросил: — Зачем держишь сына турьме? Или совсем голову потерял? Разве не знаешь, как Махмут советскую власть любит. За нее с Дутовым воевал, с Сидоровым, пулковником, дрался. Тот его повесить собрался. Или думаешь, говорю тебе так потому, что ворона тоже называет своих детей беленькими, а еж называет мягонькими?

Крейз наклонился к старику.

— Пускай еще немного посидит Махмут. Так надо. Это поможет нам лучше разглядеть лицо врага, которому Махмут мешает. Да и убить могут твоего сына, если на свободе он сейчас будет.