Опасное задание. Конец атамана (Повести) - Танхимович Залман Михайлович - Страница 57

Они подняли Мазо, вытащили из лодки и унесли подальше на берег, куда не достигали волны.

Латыш рвался из рук и бормотал.

— Не тронь меня, сволота, не прикасайся, кому говорю! — он бредил.

— Тихо, Яна, я это, Базар, — пытался успокоить его Джанименов.

— Уберите матроса, уберите, зачем он вернулся?.. Пристрелю гада.

Избасар стал внимательнее прислушиваться к бреду гурьевского ловца. А тот взмахивал раз за разом руками, отгонял и не мог отогнать какого-то черноморского матроса, явившегося за какими-то документами.

— Стой, не подходи, пристрелю!.. Вперед, за…

Избасар ждал. Но Мазо затих.

«О каком матросе кричит? Наверно, воевали вместе? Вон… вперед за советскую власть, наверно, звал его», — Джанименов наклонился над Яном.

Только тут Ахтан увидел на затылке Избасара запекшуюся кровь.

— Ой-бой! Избаке! Голову ты сильно разбил. Перевязывать надо. Где бинт возьмем?

— Разбил, говоришь? Смотри лучше, мне туда не видно.

— Э, не разбил, кожу только глубоко порвал, — заявил Ахтан после того как осмотрел и ощупал Избасару затылок. Он стянул с себя рубаху, располосовал ее на широкие ленты и перевязал ими как можно туже голову Избасару.

— Теперь хорошо будет.

— Уже хорошо.

Избасар вернулся к реюшке, выбил из настила доску, достал из брезентового свертка патроны, два нагана, винтовку, перенес все это на берег. Затем он снова сходил к лодке, притащил завернутую в промасленную тряпку (чтобы не попала вода) жестяную коробку, в которой хранились полученные в кремле бумажные деньги — такие, какие были в ходу у деникинцев, и закопал коробку в песок, после чего сунул один из наганов в карман и объявил Ахтану:

— Я пошел!

— Куда, Избаке?

— Не знаю, туда, — и махнул рукой. — Яну без воды нельзя. Пойду узнавать, кто на берегу, воду принесу.

— Кожгали бы дождаться.

— Он, может, всю ночь меня искать будет. Вернется — скажешь.

И Избасар двинулся по отмели. Ему надо было выяснить поскорее, куда прибило реюшку и нет ли поблизости белых. Все это лучше разузнать, пока не рассвело. И потом Избасара беспокоил Ян. Вдруг умрет. Такой человек и умрет? От одной этой мысли тревожно заныло сердце. Плохо также, что ушел Кожгали. Он горячий. Не напоролся бы на засаду. Занятый этими мыслями Джанименов обогнул отмель и очутился у маленькой бухты. Когда он оглядел ее, то заскрипел от досады зубами. Дальше за баржей можно было совершенно свободно пристать к самому берегу. Он тянулся низкой полосой и гудел, как от пушечной пальбы. Шторм не стихал. А примерно в версте, за изгибом бухты, горел костер.

Избасар приостановился. Это был второй костер за двое суток. Кто возле него?.. Неужели опять казаки?

Осторожно брел на огонь Джанименов, шатаясь от усталости, и, наткнувшись на сети, замер. Громыхнули подвешенные к веревкам каменные грузила.

«Рыбаки живут», — обрадовался Избасар. Он настолько обессилел, что какое-то время стоял, ухватившись за сети, и не мог сделать ни шага больше.

Костер уже совсем близко. Невдалеке от него темнеет землянка и вытащенные на сухое ловецкие лодки. У костра два подростка и старик. Старик что-то рассказывает, ветер относит его голос.

И опять собака. Она насторожилась, сейчас с лаем кинется в темноту. Привстал и старик.

Чтобы предупредить лай собаки (кто знает, есть в землянке люди или нет), Избасар издали произнес:

— Амансызба, ата! Придержите пса.

Собака вскочила и заворчала.

— Мылтык, назад! — крикнул на нее старик и уже спокойнее добавил: — Аман, проходи, гостем будешь; не узнаю что-то по голосу.

Избасар подошел и сел у костра.

Старик окинул взглядом его забинтованную голову, мокрую одежду, достал деревянную кисе, наполнил ее из стоявшего у костра закопченного котелка чаем и протянул Избасару.

— Выпей, друг, чай согревает душу.

Избасар прильнул к пиале и опорожнил ее за один глоток.

— Э, неделю, однако, не пил, а? — покачал старик головой. — Откуда ты пришел?

— Шторм разбил мою лодку, на баржу забросил. Мне люди нужны. Там один человек наш сильно зашибся. Сам не дойдет. Позовите, ата, всех людей, которые есть тут. — И нетерпеливо ждал ответа. Даже затаил дыхание.

— Нету, друг, кроме нас, здесь людей. Видишь, шторм какой. Ушли домой ловцы. Там дальше, на берегу, поселок будет.

— А может, русские солдаты есть тут, если их попросить?

— Солдат тоже нет. В поселке они, — старик внимательно оглядел Избасара еще раз.

— Поселок-то далеко?

— Для молодых ног не далеко, а для таких старых, как я, далеко будет.

«Значит, здесь только старики эти двое», — Избасар окинул взглядом сидевших у костра подростков и будто провалился в яму. Тепло костра многопудовой тяжестью придавило веки, голову, плечи.

— Гляди, ата, спит! — воскликнул изумленно один из подростков.

Избасар с трудом открыл глаза.

— Пойди с сынами, они принесут человека, — поднялся старик. — Как звать-то тебя?

— Избасар я, ловец, сын Джанимена из Ракуш.

— Из Ракуш? — старик порылся в памяти и отрицательно качнул головой. — Нет, не знаю Джанимена. Живой он?

— Море взяло.

— Ой-бой! Давно?

— Я родился в тот год.

— Давно тогда, потому и не помню.

Старик придвинулся ближе. Перед Избасаром изрезанное глубокими морщинами лицо, живые, упрятанные за припухлыми веками глаза, поблескивающие в отсветах костра, и наполовину седая, наполовину пегая бородка, в которой можно сосчитать все волоски до одного.

— Много ловцов море взяло, — вздохнул сокрушенно старик… — И еще возьмет сколько!

— А как вас звать, ата?

— Я Омартай буду. Это мои сыновья. Одного, вот этого, Акбала назвал, этого Жузбай, — показал старик поочередно на сыновей, — оба вместе в один день родились. Вот как сумел сделать Омартай, — горделиво выпятил он тощую грудь и поднялся. — На баржу, говоришь, наскочила твоя лодка?

— Воды бы взять; те, которые на лодке, тоже не пили давно. А шторм все переболтал.

— Верно, теперь долго вода у берега будет соленой, — старик односложно приказал: — Жузбай, захвати котелок.

Тот сунул в карман пиалу и взял котелок с чаем.

— Где промышляли, что на разбитую баржу вас бросило? — поинтересовался Омартай.

— Из Ракушей мы шли. Далеко в море забрались, а тут шторм. Мачту у нас срезало, потом сюда пригнало.

— Из Ракушей пригнало? — старик даже отшатнулся от Избасара, но спохватился и закивал головой. — Это, сынок, бывает, меня как-то еще дальше утащило, — и он протянул Джанименову на лепешке кусок рыбы.

Избасар проглотил рыбу и всего на миг закрыл глаза.

— Забыл, куда идти надо?

Избасар стоял, шатался и спал.

— Мы дорогу к барже знаем. Ты ложись у костра, спи, — тронул его за рукав Омартай.

«У Ахтана оружие, — мелькнула мысль, — услышит, что идут чужие. Как бы все не получилось худо».

Избасар открыл глаза и пошел. Акбала и Жузбай за ним. Старик заспешил к землянке.

Избасар шагал и думал лишь о том, как бы не уснуть. Шагал и боролся со сном, гнал его прочь и все-таки засыпал. Но сразу просыпался и тут же проваливался в какие-то ямы, пока нога не находила себе опору, у него сладостно щемило сердце.

И все, что произошло после: щелчок винтовочного затвора, его же собственный возглас: «Не надо, Ахтан, это я». Вопрос Кожгали: принес ли он воду, а то Яну совсем худо, носилки из весел и сетей, обратный путь до землянки, тусклый фонарь, склонившийся над Мазо с кисой айрана Омартай — все это превратилось для Избасара в несравнимую ни с чем, мучительную борьбу со сном.

Даже когда мощные храпы Кожгали и Ахтана перемешались с его храпом, Избасар все еще боялся уснуть, хотя уже и спал, стонал во сне.

А Омартай достал с полочки пучок высушенной добела травы, отделил небольшую ее часть, положил в глиняный горшок, плеснул туда воды, поставил горшок на огонь и принялся разбинтовывать Яна.

— Покажи, сынок, где зашиб, чего зашиб? — спрашивал он, не забывая при этом ворчать на сыновей: один не так придержал больного, другой неправильно снимал ложкой накипь с лекарства.