Собирая воедино (ЛП) - Рид Калия - Страница 23

— Я в восторге.

— Увидимся позже.

Не было никаких скрытых намеков. Я слышала все четко и ясно. Это был мой шанс все прояснить. Если бы я просто отрицательно мотнула головой, то смогла бы стереть между нами все взгляды и сексуальное напряжение. Но вместо этого, я кивнула. Я слышала его, слышала его предложение, и согласилась.

***

Под конец дня приехала мама. Мы все вместе поужинали и пошли распаковывать вещи.

Она быстро перевоплотилась в мать, с которой я росла. Когда мы распаковали все на кухне, она немедленно отправилась в гостиную.

Несколько раз она заставляла Уэса помогать нам. Он выглядел абсолютно вымотанным, но не говорил ни слова.

— Мам, мы устали.

Она положила руки на бедра и громко воскликнула.

— Сколько времени?

Я посмотрела на часы и прорычала.

— Без пятнадцати двенадцать.

— Я и понятия не имела, что уже так поздно.

Она огляделась в гостиной. Диван и мягкое кресло стояли лицом к телевизору. Перед диваном лежал ковер. Лампы были подключены, везде стояли рамки с фотографиями. Осталось только повесить занавески и картины.

Мама взяла свою сумку и пальто. Мы с Уэсом проводили ее до двери, боясь, что если она оглянется, то заметит пустоту, помчится за дрелью, и начнет вешать карнизы.

Я прислонилась к Уэсу, когда мы вышли на крыльцо. Вдали я слышала собачий лай. В доме напротив горел свет. Занавески были задернуты, но я видела тени. Фонари освещали дорогу. Я так себе это и представляла.

— Ну, дам вам двоим отдохнуть, — мама крепко обняла меня. — Я вернусь пораньше, чтобы распаковать вещи для второго этапа.

— Божечки, — прошептала я.

Она шла к своей машине, когда мне в голову пришла одна мысль.

— Мам!

Она обернулась.

— Подожди секунду. Я кое-что забыла.

Я схватила телефон с кухни и побежала к входной двери.

— Прежде чем ты уйдешь, можешь сфотографировать нас вдвоем?

Она схватила мой телефон, но игриво закатила глаза.

— Ты и твои фотографии…

Она вернулась обратно. Уэс закинул руку мне на плечо. Я обняла его рукой за талию.

— Улыбнулись на счет раз… два… три.

Я улыбнулась.

Уверена, что улыбнулась.

ГЛАВА 15

Ноябрь 2015

Доктор Кэллоуэй записывает все, что я вспоминаю. Ее рука быстро двигается по бумаге. Я говорю быстро и знаю, что ей трудно поспеть за мной, но боюсь, если не скажу все прямо сейчас, то потом никогда этого не сделаю. Она ни разу не перебила меня. Когда я заканчиваю, она кладет ручку и смотрит на меня.

— Так значит между тобой и Уэсом все усложнилось?

Вот оно. Я так и знала, что у нас будет разговор доктора и пациента. С любым другим врачом, я бы попыталась сменить тему разговора. Но к ней я чувствую снисходительность и поэтому отвечаю.

— Похоже на то.

Дрожащими руками приглаживаю волосы Эвелин на затылке. Это успокаивает меня.

— Две вспышки ярости, возникшие из ниоткуда…думаю, любой бы разнервничался.

Я смотрю в пол, пытаясь унять поток воспоминаний, обрушившихся на меня.

— Я была напугана.

Доктор молчит.

Я закрываю глаза.

— В этом просто не было смысла. Я не понимала, что происходит. Мне казалось, что я…

Я резко замолкаю. Потому что, если признаюсь, что чувствовала, как схожу с ума, это будет использовано против меня.

Я встаю.

— Я могу идти?

Кажется, что доктор Кэллоуэй ни капли не удивлена моей просьбой. Она пожимает плечами.

— Как хочешь.

— Хочу.

И я быстро устремляюсь к двери. Когда практически оказываюсь за дверью, доктор Кэллоуэй окликает меня. Я оборачиваюсь, хотя мне этого совсем не хочется.

Кэллоуэй улыбается мне.

— Это нормально чувствовать страх.

Для нее это нормально, потому что она не пытается восстановить свое прошлое. Не ей приходится переживать его заново. За моей спиной захлопывается дверь. Эвелин начинает капризничать. Вертит головой из стороны в сторону. Я спешу в свою комнату, полностью игнорируя Элис. Через секунду я уже в своей палате, хватаю бутылочку со стола. Обычно, когда я даю ее Эвелин, она успокаивается и снова становится тем милым ангелом, которого я так люблю. Но сегодня она отвергает бутылочку, словно там яд. Я меняю ей подгузник. Пеленаю ее. Даю пустышку. Нежно укачиваю ее.

Ничего не помогает.

Мое терпение начинает таять на глазах. Ее плач так сильно раздражает мои барабанные перепонки, что кажется, что они вот-вот взорвутся. Я не могу ни на чем сфокусироваться. Я едва могу дышать.

— Прекрати плакать! — кричу я.

Из-за моего крика она начинает плакать еще сильнее. Это не ее вина. Она ни в чем не виновата. Я делаю глубокий вдох, кладу свою дочь в люльку и убегаю в ванную. Если бы на двери был замок, то я заперлась бы там. Мне хочется побыть одной. Хотя бы на минуту. Всего лишь минуту, когда мне не придется переживать из-за медсестер, стучащих в дверь.

Всего лишь минуту, чтобы обо всем подумать.

Я хватаюсь руками за раковину. Наклоняюсь над ней. Включаю воду и наблюдаю за тем, как прозрачную жидкость засасывает в слив. Делаю глубокий вдох, прежде чем зачерпнуть воду руками и ополоснуть лицо. На ощупь ищу полотенце, которое всегда висит слева и вытираюсь. Когда смотрю в зеркало, то вижу себя, но все не так как раньше. На мне те вещи, в которых я была, когда только въехала в дом. Мои глаза, обычно пустые, теперь заполнены страхом.

Я смотрю на молодую Викторию.

Она такая красивая, что, когда улыбается мне, я облокачиваюсь на раковину, чтобы хоть как-то устоять.

Она знает, что ее сказка, не такая, какой она ее себе представляла, но все равно продолжает надеяться. Я вижу это по глазам. Молодая Виктория верила в любовь. Она не знала, что станет одной из тех душ, которые остаются за бортом.

Она не знала.

Я наклоняюсь и касаюсь очертания Виктории в зеркале. Мое сердце разрывается на части.

— Что с нами стало? — шепчу я ей.

Она наклоняется, и мне хочется попросить ее забрать меня в свою жизнь.

Но она этого не делает.

Я моргаю, и ее изображение исчезает, и теперь я снова смотрю на себя настоящую.

Раздается очень громкий стук в дверь. Я оборачиваюсь и вижу, как медсестра заглядывает внутрь. Слава Богу, это не Элис.

— Просто проверяю вас.

Я не готова выйти из ванной. Не готова смотреть на свою дочь. Вот бы можно было прятаться тут весь день.

— Я собиралась быстро принять душ, — бормочу я.

Медсестра кивает.

— Хорошо.

— Можно бритву? Нужно побрить ноги.

Я женщина за двадцать, и прошу разрешения, чтобы воспользоваться бритвой. Если не считать моего прошлого, это самая грустная вещь, которую мне приходилось слышать.

Она колеблется, прикидывая, склонна ли я к суициду.

— Я не собираюсь убивать себя, — поспешно добавляю я.

Наконец, она кивает.

— Дам тебе одну, но буду стоять прямо за дверью.

Она уходит и через мгновение возвращается с розовой бритвой. Интересно, у них что, есть шкафчик в кладовой, набитый розовыми бритвами?

Я закрываю за собой дверь и включаю душ. Поначалу вода холодная, но вскоре нагревается. Я быстро скидываю с себя одежду, и вешаю ее на крючок на стене. От холодного воздуха по коже бегут мурашки.

Встаю под душ и задергиваю занавеску. По моему телу струится теплая вода. Все мышцы расслабляются. Я закрываю глаза и мотаю головой, чтобы вода лилась на волосы. Когда они намокают, я медленно поворачиваюсь, давая воде омыть каждый миллиметр моей кожи.

Это безумная мысль, но мне кажется, что если я постою здесь подольше, то смогу смыть весь мрак, как вокруг, так и внутри меня.

Начинаю понимать, что у правды своя цена.

В первую очередь она забирает ваше здравомыслие.

Правда заманивает вас обещанием свободы, но если приглядеться, то можно увидеть, что мелким шрифтом написано, что она оставит вас наедине с сомнениями и страхами, пока вы не начнете чувствовать, как сходите с ума. Порой она приходит и спасает. Порой нет.