Собирая воедино (ЛП) - Рид Калия - Страница 44

— Еще что-нибудь вспомнила?

— Нет, — громко выдыхаю я, — Знаю, что близка к завершению. Чувствую это. Я вот-вот докопаюсь до истины, но так боюсь увидеть то, что привело меня сюда.

Я прочищаю горло, намереваясь сменить тему разговора.

— Видя то, какими мы были раньше и какие мы сейчас, ты бы…ты бы повторил все заново?

— Конечно. Каждую секунду, — немедленно отвечает он.

— С тобой хорошо здесь обращаются? — спрашивает Синклэр.

— В общем? Или после того случая?

— И то, и то.

Я пожимаю плечами.

— Мне кажется хорошо. Хотя все смотрят на меня, словно я сумасшедшая.

— Я так не думаю. И никогда не подумаю, несмотря ни на что.

Никто никогда такого мне не говорил. Никогда. Когда я слышу его слова, гнев угасает.

Я пребываю в растерянности, и Синклэр отстраняется. Нас разделяет стол, но это ничего не значит. Я все еще чувствую его. Ощущаю его.

Я знаю, что он тоже это чувствует.

Всего день назад мне казалось, что я схожу с ума. Существует вероятность, что так и есть, но, когда Синклэр так смотрит на меня, волны сумасшествия отходят и я практически чувствую себя человеком.

Сердце начинает стучать барабанной дробью. Это самый прекрасный звук из всех.

Не обращая ни на кого внимания, Синклэр наклоняется ко мне и сильно сжимает мое лицо, словно боится, что я исчезну. Он притягивает меня к себе, его глаза искрятся нуждой во мне.

Наш последний поцелуй был ненасытным и таким пронзительным, чтобы всю жизнь вспоминать о таком. Нынешний куда медленнее, но в нем есть срочность, словно Синклэр пытается проникнуть внутрь меня и найти ту, кем я была.

Я сильнее приоткрываю рот и Синклэр стонет.

Эмоции захлестывают меня, берут под контроль каждое мое действие.

Я больше не чувствую себя разбитой.

Я смелая.

Храбрая.

Уверенная.

Также, как и в прошлом, этот мужчина вдыхает в меня жизнь.

Руки, удерживающие мое лицо, опускаются вниз; его большие пальцы спускаются к основанию горла. Прямо туда, где бьется пульс. Наши языки двигаются так синхронно, словно мы каждый день этим занимаемся.

Я не хочу лишиться этого ощущения. Мои руки Синклэр сжимает в кулаке, я впиваюсь ногтями в ладони. Мне хочется, чтобы он сжимал меня так и дальше. Мне очень многого хочется.

Но на сейчас достаточно и этого.

И когда его не будет рядом, а слова потеряют смысл, у меня будут эти воспоминания.

— Никаких поцелуев, — появляется медсестра. Для более драматичного эффекта она хлопает в ладоши. Она приближается и тычет пальцем в сторону Синклэра.

— Вон!

Синклэр не двигается. Он смотрит прямо на меня. Взгляд наполнен желанием, и я знаю, что ему также не хотелось заканчивать поцелуй, как и мне. Я вдыхаю в себя столько воздуха, сколько возможно.

Кажется, что он хочет что-то сказать, но противная медсестра не собирается уходить.

— Вы должны немедленно уйти, мистер Монтгомери.

— Ой, да ладно! — появляется Ригэн, — это психиатрическое отделение, а не церковная группа для малолеток! Это самое захватывающее действо, что я видела здесь за последние несколько недель!

Очень медленно Синклэр встает. Я не готова так быстро отпустить его, поэтому наблюдаю за каждым его движением.

Он прячет руки в карманы, и кажется, что собирается отступить. Прежде чем я успеваю подумать дважды, я останавливаю его.

— Как ты можешь любить такую, как я? Я в тюрьме для сумасшедших. У меня нет свободы и я не могу вспомнить моменты из прошлого. Как ты можешь любить меня?

— Ты считаешь, что не заслуживаешь любви, и ждешь, что я тоже в это поверю, но я не могу. Ты уникальное произведение искусства, Виктория. Швы по краям твоей души неровны и изношены. Но ты была так создана, и я считаю, что это самое прекрасное из увиденного мной.

Я стою, совсем не зная, что сказать. Синклэр улыбается мне грустной улыбкой.

— Скоро увидимся, хорошо?

И он уходит, преследуемый по пятам, отчитывающей его медсестрой.

Я наблюдаю за тем, как он уходит, и чувствую, что что-то надломилось у меня в душе.

Я слышу отзвук сердцебиения?

Мне больно.

Мне больно.

Мне больно.

ГЛАВА 31

Я останавливаюсь перед кабинетом доктора Кэллоуэй.

Эвелин сейчас со Сьюзэн, поэтому я не переживаю.

Меня это даже не заботит.

На самом деле, нет.

Делает ли это меня ужасной мамой? Абсолютно точно.

Мой мозг словно боец на ринге, которого сбивают с ног снова и снова словами и объяснениями. Он весь в синяках и побоях, и вот-вот готов сдаться.

Я стучу, прежде чем войти. Дверь тихо закрывается за моей спиной. Я сажусь напротив Кэллоуэй, положив руки перед собой. Сдержать нервное напряжение почти невозможно. Оно кружится надо мной, словно рой пчел, готовящихся атаковать меня в любой момент.

— Виктория, ты выглядишь уставшей, — говорит доктор Кэллоуэй, — не выспалась?

— Нет, мне хорошо спалось, — бубню я. Это полнейшая ложь, но как я смогу объяснить ей, что со временем голоса в голове становятся все громче и громче, все более агрессивными, более требовательными?

Все просто: я не могу.

— Где сегодня твой ребенок? — спрашивает она, и я замечаю беспокойство в ее глазах.

— Со Сьюзэн.

— Это хорошо.

— Почему?

— Ты сделала небольшой перерыв, — объясняет она, — передышку.

— Вам виднее, — фыркаю я.

— Каждому бывает необходимо побыть наедине с самим собой, — добавляет доктор Кэллоуэй. — В этом нет ничего такого.

— Все это неправильно.

Слова срываются с губ, прежде чем я успеваю их обдумать. После этого я перестаю контролировать, что говорю, все само вырывается из груди.

— Хорошие мамы любят и заботятся о своих детях. Не важно, как они себя чувствуют.

Я смотрю на нее с осторожностью, пытаясь найти тень осуждения. Но ничего не замечаю.

— Тебе кажется, что ты не защищаешь своего ребенка? Обещаю тебе, что Сьюзэн позаботится о ней.

— Это другое. Это просто…это…

— Что это?

От разочарования я закрываю глаза и, потерев виски, делаю глубокий вдох. Пытаюсь разобраться в мыслях и чувствах, чтобы понятно объяснить то, что имею в виду.

— Просто мне кажется, что скоро моя дочь не сможет выносить мое присутствие, — наконец признаюсь я.

— Почему ты так думаешь?

— Она постоянно плачет, — одной рукой я хватаю другую, сдерживая порыв впиться ногтями в виски, — не важно, как сильно я стараюсь, она не успокаивается. Словно…словно она ненавидит меня.

Доктор Кэллоуэй откидывается на спинку кресла.

— Уверена, все совсем не так.

Я резко вскакиваю на ноги и начинаю ходить по комнате.

— Но так и есть. Более того, когда бы я не посмотрела ей в глаза, я не вижу в них узнавания. Словно я для нее незнакомка.

— Как ты себя из-за этого чувствуешь?

— Отвратительно! — гневно выдаю я.

— Я имею в виду, ты тоже чувствуешь, что отдаляешься от нее?

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней.

— Да.

— И поэтому ты считаешь себя плохой матерью, — предполагает она.

Я киваю головой.

— Да, точно.

— Здесь не о чем беспокоится.

Я с неодобрением смотрю на нее. Она улыбается в ответ.

— Именно это я и имею в виду. Ты сейчас под сильным давлением, переживаешь моменты из прошлого, которые не всегда легко пережить заново.

Я запускаю пальцы в волосы. Мне хочется кричать. Хочется плакать. Смеяться. Одновременно хочется ничего не делать и делать все сразу.

В этом нет никакого смысла, но ничего касаемо меня сейчас не имеет смысла.

Доктор Кэллоуэй складывает лист бумаги и передает мне. Даты и слова сливаются воедино. Я ничего не могу разобрать.

Зачем я это делаю? Зачем открываю ящик Пандоры? (Ящик Пандомры — предмет из древнегреческого мифа о Пандоре, заключавший в себе бедствия, несчастья и надежду) Неужели моя жизнь здесь настолько плоха, что я добровольно иду на эту пытку?

Так много вопросов, но я не могу дать ни единого честного ответа.