Люди Красного Яра (Сказы про сибирского казака Афоньку) - Богданович Кирилл Всеволодович - Страница 13

Казаки опешили вначале. Коль с пищалями — то должны наши быть. Что такое?

И тут Афонька с удивлением приметил среди пищальников знакомого киргизина. Ну да, ведь это тот самый киргизин, который брал у Мишки Выропаева заповедный товар. Было это ведь прошлым летом.

Да, ходил тогда Афонька с торговым человеком Мишкой в охране, чтоб денег малость заработать. И приметил как-то, что Мишка киргизам тайно огненный бой продает. Ведь такое воровское дело! Афонька поднял шум. Но Мишка так задурил ему голову, что Афонька, как в острог вернулись, никому ничего не сказал. И вот они пищали те — здесь!

— Киргизы это! Киргизы! Берегись! — закричал Афонька, но уже было поздно. Грянули выстрелы, и Федька, друг и побратим Афонькин, и еще двое казаков пали с коней наземь.

Все произошло мгновенно. И не прошла еще у казаков оторопь после выстрелов, как киргизы кинулись бежать — времени у них зарядить вновь пищали не было. Казаки бросились на них.

И только Афонька да десятник Роман Яковлев стояли возле лежавших на земле убитых. В недоумении смотрел Афонька, как у Федьки, вольно раскинувшегося на земле, расплывается на груди красное пятно. «Так вот они, пищали-то Мишкины», — думал он.

— Что ж вы, черти? — заорал внезапно появившийся Дементий Злобин, но, увидев, в чем дело, остановился. — Наших? Из пищалей? Где ж они взяли огненный бой-то?!

— Слово и дело государево! — вдруг неожиданно для самого себя сказал Афонька, глядя на убитого друга. Бледный и враз осунувшийся, будто постарел сразу на десять лет, он твердо повторил: — Слово и дело, — и повернулся к Дементию Злобину. — Торговый человек, Мишка Выропаев, — начал он.

Но Дементий Злобин понял все.

— Что ж ты ране не сказывал, собачий сын?! — гневно воскликнул атаман. — Эх вы, корыстники!

— Нешто ведал я, что так оно выйдет? Вели, что хошь, делать — все приму, моя вина-то.

— Да черт с тобой, — озлился атаман, — каких казаков сгубили басурманы! А с тебя что толку на съезжей будет? Дурень! Но Мишке теперь от правежа не уйти. Добуду хоть с Енисейска, хоть с-под земли. — И Дементий замолк, только желваки вздулись на скулах.

— Ну, пошли в угон, чего стали! — гаркнул он и, хлестнув коня, ринулся вперед.

Афонька вскочил на коня и кинулся вслед за другими. Он приметил, куда побежал Федькин убийца. Изрубить его, ирода! На куски изрубить! Забыв об опасности, несся он все вперед и вперед, настигая киргизов, пеших и конных, полосовал саблей по головам, плечам, спинам. Сзади ему что-то вслед кричали свои, но он ничего не слышал.

И вдруг, когда он только увидел того киргизина, что Федьку из воровской пищали Мишкиной сбил, конь под Афонькой упал. Афонька сразу же вскочил на ноги и, собрав последние силы, бросился, обдираясь о кусты, за киргизом, что бежал к Енисею. У самого почти крутояра Афонька настиг его. Сзади слышался шум и топот, но Афоньке было не до того.

Киргиз обернулся. Увидев Афоньку с поднятой саблей, взмахнул руками, пытаясь прикрыть голову. Да, это тот, тот самый. Только лицо его теперь перекосило со злобы и страха. Казачья сабля со всего маху опустилась на голову вражины. Сам же Афонька, не в силах сдержать свой стремительный бег, сделал еще несколько прыжков вперед. И тут почувствовал страшной силы удар по голове. И он полетел куда-то в темноту.

И вот теперь, очнувшись на речном каменье у самой воды, Афонька почуял, как сердце ему стиснуло острой болью, ровно в клещи его зажали: «Федька, друг мой»..

На верху обрыва зашумело, Афонька вздрогнул и обернулся. С обрыва, ухватившись за кусты, на него смотрел Роман Яковлев.

— Вот ты где! Живой? — скатываясь с обрыва, удивленно спросил он.

Афонька молчал.

— Подняться не можешь? — склоняясь над Афонькой, участливо спросил: — Чо, поранен?

— Нет.

— Идем Федьку твово погребать и других казаков, которых побило. Двенадцать душ погубили киргизины. А пораненных сколь! — и, сняв шапку, Роман перекрестился.

Афонька поднялся, но чуть пошатывался на широко расставленных ногах.

— Федька, Федька, — проговорил он и тоже перекрестился. — А киргизы? — спросил тревожно он.

— Ушли, — коротко ответил Роман. — Побили мы их крепко. А ты здорово за Федьку озлился. Как почал их сечь, как почал — все только диву давались. А доспеть за тобой не могли. Кричали тебе: бережись. Думали, что и живого тебя нет.

— А воевода чо?

— Чо воевода? — не сразу понял Роман. — А! Не знаю. Дементий, видать, пока ничо ему не сказывал. «Хорошо бился, — сказал. — А повинную голову, — еще сказывал, — и меч не сечет». Так-то. Пошли. А вот Мишка…

— Мишка чо? Отвертится. Откупится! Ему не впервой так вот… — сказал Афонька. — Но ничо. Попадет мне когда, я ему, варнаку, за все… Ах, проклятые, Федьку загубили. Знаешь, Федька мне как? — он ухватил Романа за плечо.

— Знаю, Афонька.

— Ведь мы вместе на Красный Яр пришли, — не слушая Романа, говорил Афонька. — Молодые тогда были. Сколь бед всяких прожили. А вот теперь нет Федьки. Не воротишь Федьку теперь. Нет. — И он тяжело стал карабкаться вслед за Романом Яковлевым на крутой глинистый берег, залитый солнцем.

Сказ четвертый

АФОНЬКА ЖЕНИТСЯ

Атаманы, которые сидели по лавкам в приказной избе, смолчали: вестимо, слышали. Воевода сердито оглядывал каждого. Ну, сукины дети…

— То-то что слышали. А почему не довели сразу до меня? — воевода по столешнице кулаком стукнул. — Своевольничаете! Сами-де с головой. Ан и выходит, что дурные ваши головы-то. Киргизы уже путь до улусов держут. Угонят ясачных наших, что делать станем? Соболей в государеву казну с кого брать будете? Может, сами начнете соболишек добывать? Или с енисейских ясачных на Красный Яр брать мягкую рухлядь станете, смуту да раздор завернете по всей округе?

Атаманы засопели, заерзали по лавкам.

— Не кори, государь, — пробурчал самый старший из всех, Дементий Злобин. — Проруха вышла.

— Винитесь вот теперь.

— Думу имели, что лживые те сказки были про киргизских людей.

— А ведаете, кто ко мне вчера от улусных прибег? Лучший человек князца Абыртай, Тамаев сын. Поминки привез. Сказывал — идут на них киргизские люди, и челом бил, просил слезно, не медля нимало, с помогою идти к ним. Самим-де им от киргизов не уйти.

— Надо отбивать их от киргизов, — сказал Злобин.

— Вот и прибери, Дементий Андреевич, сколь надобно на то казаков, и без промедления поспешай напереймы, на их сакмы[39] тайные, они тебе ведомы. Спешно собирайся, атаман. А вы все вдругоредь не держите язык за зубами.

Атаманы повставали с лавок, зашумели. Злобин уже от дверей обернулся к воеводе.

— А как не поспеем?

— Ране надо было об этом думать, ране. Не доспеете воровство упредить, следом пойдете. С ясыром да со скотом они не скоро продвигаться будут. Нагнать надобно, и отбить улусных. Не новик ты в сих делах, Дементий, сам разумеешь, что оно и к чему.

Вскорости около сотни казаков, конных и оружных, вышли из воротной башни походным строем под началом Дементия Злобина.

Афоньке не было череда в наряд какой идти. Дня три как он с Енисейского острога повертался, куда за хлебными запасами ходил. Но услышав, что поход затевается, враз вскинулся и доброхотом испросился в отряд. А все потому, что вот давно смутно было на сердце у Афоньки. Уж так смутно и нехорошо. И в тягость было осередь острожных стен сидеть — все тянуло куда подале идти, дело какое себе найти, чтобы тоска-кручина не глодала. С тех пор, как убили дружка Федьку во время киргизского набега, ровно что потерял Афонька. И Стеньку — гулящего человека не раз поминал. Были бы они и со Стенькой дружки, да вот не довелось. Вот и вызвался в поход, чтобы от дум невеселых уйти, тоску-горе развеять и с киргизами, коли доведется, счеты свесть.