Люди Красного Яра (Сказы про сибирского казака Афоньку) - Богданович Кирилл Всеволодович - Страница 12

— Это уж да, — печально согласился Федька, — победуем, как четыре лета назад.

— А тогда их Дементий Злобин крепко побил, как в угон-то пошел, — оживился Афонька. — Помнишь?

— Еще не помнить! Мне с того разу отметина осталась. — И он дотронулся до шрама, пересекавшего наискось лоб от правого виска до левой брови. Это был след от киргизской сабли.

Тем временем вдали возник, все нарастая, шум и пронзительный вой.

— Идут, идут! Киргизы идут! — раздались голоса.

С полунощной и заходной сторон на ровное место, окружавшее острог, выкатилась темная лавина конных и пеших киргизов. Они быстро накатывались на острог широким полумесяцем.

На острожных стенах все пришло в движение. Казаки удобнее устраивались у стрельниц, прилаживались к пищалям. Пушкари припали к пушкам, подувая на дымящиеся фитили.

Атаман Дементий Злобин и воевода Никита Карамышев находились в главной проезжей башне, Преображенской. Дементий тяжело топтался на месте и толкал Карамышева, глядя из-за его плеча в стрельницу.

— Не топчись, Дементий, — не отрываясь от стрельницы, сказал Карамышев. — Упреди-ка служилых, чтоб без приказу из рушниц не стреляли.

Киргизы не бросились разом к острожным стенам — учены уже были. Они остановились на расстоянии пищального выстрела и замерли, выжидая. Однако гвалт и вопли, слившиеся в сплошное «а-а-а!», не прекращались.

Острог молчал.

Сжимая вспотевшей ладонью пищаль, Афонька напряженно ждал. Стрелять еще не было велено. Притих острог, замер, выжидаючи. Может, и не полезут киргизы на стены? Пошумят, пошумят, удоволятся тем, что позорили и пограбили, да и уйдут? И так могло быть. А без времени пальбу открыть, только раздразнить их. Да и зелье и свинец беречь надобно. Не так уж и много их. Такие мысли были и у воеводы и у казаков.

Вдруг от толпы киргизов отделились несколько десятков конных.

Афонька видел их лохматые малахаи с лисьими хвостами, цветные халаты, поверх которых были надеты кольчуги и куяки. С громким гиком и визгом они рванулись к острогу. В мгновение ока вершники достигли первых надолб и, непрерывно посылая на скаку стрелы из кривых, сильно изогнутых луков, круто развернулись, пронеслись несколько десятков сажен вдоль стен и повернули обратно к своим.

Нет. Уходить они не думали, вызывали казаков на бой. Однако острог молчал.

Едва эти киргизы присоединились к своим, как от шевелящейся воющей толпы отделились другие вершники и повторили то же самое. Потом еще. Так они проделали несколько раз: подлетали к острогу, осыпая его стрелами, разворачивались под самыми стенами и, проскакав вдоль острога, отбегали к своим. Из лучного боя они стреляли метко. Почти все стрелы вонзались около стрельниц. Одна из стрел ударилась о кромку Афонькиной стрельницы и выковырнула огромную острую щепку, которая пронеслась мимо Афонькиного уха, чуть не задев Афоньку. Афонька только облизал губы, сразу ставшие сухими и шершавыми. «Эх, вдарить бы тебя, идола, из пищали», — подумал он о неведомом ему киргизине. Но веленья стрелять не было, и Афонька вновь прильнул к стрельнице.

Острог молчал, затаившись.

И вот киргизы, то ли не выдержав напряжения — ведь ждали они выстрелов с острожных стен, то ли решив, что в Кызыл-Яр-Туре[37] совсем мало людей, с ревом и криком ринулись на острог, все, сколько их было. Они бросились к главной проезжей башне. Этого и ждали воевода с атаманом.

Как только расстояние между вражескими ратниками и острогом сократилось до трех-четырех десятков сажен — разом грянули острожные пушки и казачьи пищали.

Пушки, заряженные малыми пульками — картечью, хлестнули по киргизам огнем, дымом, грохотом. Толпа дрогнула, ровно по ней ослопом[38] ударили. От пищального и пушечного боя кони киргизские вставали на дыбы, дико, пронзительно ржали, сбрасывали вопящих вершников и разбегались.

Киргизы, сбившись в большой пестрый клубок, стали откатываться обратно. На истоптанной черной земле осталось лежать несколько неподвижных тел да пять-шесть лошадей, подбитых пулями, судорожно бились в пыли. Вдогонку отступающей орде гулко захлопали пищали и еще раз ударили пушки.

Киргизы далеко отступили, так, чтобы ни из пищали, ни из пушки нельзя было достать их. Растянувшись цепью, они плотным кольцом обложили острог и будто замерли. Лишь отдельные вершники разъезжали перед их сотнями.

Клубы порохового дыма расплывались в воздухе. Ветром их наносило на острог. Перхая от пороховой гари, Афонька жадно пил воду, поднесенную одной бабой из посадских. Как только пальба затихла, бабы взобрались на обламы и обносили служилых людей квасом и водой. Иные исхитрились и браги принесть. Молодые казаки, которые побойчее, хватали баб, тискали, те от них отбивались, визжали — ах охальники! Однако ничего, с обламов не убегали. Мужики посадские и пашенные только снизу хмуро поглядывали на бесчинство и озорство, но помалкивали. Чо уж тут сделаешь. Под смертью на обламах стоят — пусть побалуют малость.

Остаток дня и ночь прошли спокойно. Киргизы больше на острог не приступали. Казаки посменно спускались с обламов поесть каши, похлебать щей, отдохнуть. Хлеба, правда, было мало.

В ночь дозорные тайно вышли из острога за надолбы, вернулись поутру, когда стало развидняться. Они подходили, почитай, до самых киргизских костров, хотели языка взять, но у одного из костров сами чуть не попали в руки киргизам. Но ничего, отбились из пищалей и ушли, переполошив весь вражеский стан.

Два дня киргизы держали острог в осаде. Они рыскали вокруг стен толпами, но держались вдали, так, чтобы под выстрелы не попасть. А утром, на четвертый день набега, когда все вокруг было поразорено, посожжено и поистоптано — пашни и слободы, и заимки, они вновь пошли на приступ.

Двигались густой толпой. Впереди скакали конные, и за спиной у каждого вершника сидел еще ратник. Саженях в пятидесяти вершники остановились, спешились и уже в пешем строю — только начальные люди их да коноводы верхами оставались, — прикрываясь, большими, обтянутыми кожей щитами, ринулись опять-таки к главной проезжей башне.

В остроге не ждали такой прыти от киргизов, думали — не посмеют боле подступиться. А когда поняли, в чем дело, киргизы были уже под самыми стенами и доставать их из пищалей было несподручно.

Киргизы, как мураши, копошились под стенами, прыгали в ров, подставляли к стенам легкие лестницы, а то просто лесины с сучьями, и лезли по ним наверх, подсаживая и подпихивая друг дружку.

Подступились они к острогу и с других сторон, но не так сильно, как с этой, где проезжая башня стояла.

Острог окутался дымом. Бахали пушки, не подпуская тех, кто не доспел набежать под самые стены, отсекая их от острога. Гремели пищали. Со стен летели каменья, бревна, которые сбрасывали казаки на лезущих киргизов. Лестницы и сучковатые лесины, по которым лезли киргизы, казаки спихивали баграми, и киргизы валились с тех лестниц своим же на головы, на свои же копья и сабли.

Вой, грохот, стоны, крики.

Пока шло это шумство, Дементий Злобин собрал десятка четыре конных казаков. Афонька и Федька среди них — кони их в остроге были. Собрав конных, Злобин тайно вывел их малой калиткой, не примеченной киргизами. Разбросав и потоптав бывших здесь в невеликом числе пеших киргизов, казаки поскакали на тех, кто норовил взять приступом проезжую башню. Казаки налетели киргизам в спину и начали их сечь саблями и сбивать копьями. Одетые в куяки и кольчуги, казаки не очень боялись киргизских стрел, сабель и копий.

Киргизы не выдержали двойного напора — с острога и сзади, со спины. Отбиваясь, они стали отходить. Казаки пустились следом. Тогда в помощь конным из острога выбежали пешие и тоже ударились в погоню. Киргизы доспели добежать до того места, где оставили своих коней, и, спешно вскакивая на них, кидались прочь на стороны. Следом мчались за ними казаки.

Но вдруг у негустого подлеска большая куча киргизов приостановилась, оборотившись на преследователей. Придержали и казаки коней — было их человек с пятнадцать, — готовясь схватиться с басурманами на саблях. Однако конные вдруг метнулись вправо и влево, и перед казаками выступили из-под леска пешие киргизы с пищалями.