Солнцеворот (СИ) - Криптонов Василий - Страница 26

Долгим кружным путем вышли на прежнюю тропу. Стало ясно, что Ливирро не слукавил, он и вправду их отпустил. И только тут Кастилос задумался над тем, почему так случилось.

Он поставил принцессу на землю, отстранился от нее, коснувшись лба рукой. Мучительно зажмурился, обнажил клыки и отвернулся. Роткир стоял неподалеку, глубоко дыша — без толку гонял туда-сюда воздух в мертвой груди. Меч своего деда он прислонил к стволу сосны.

— Так, мужик, — прохрипел он, — давай рассказывай, как мне теперь обратно вернуться.

А вернуться-то просто, — вспомнилось принцессе. — Достаточно назад шагнуть.

И она сделала шаг назад, поднимая меч.

Кастилос с рычанием отдернул руку от лица. Глаза его были всё теми же — голодными глазами вампира. Посреди черноты полыхали алые огни, и свет их стал, казалось, ещё ярче.

— Нужна кровь, — сказал он. — И немало.

На Ирабиль ни тот, ни другой не посмотрели, и она сделала ещё один крошечный шажок назад. Она не хотела бежать, оставлять единственных друзей, которые у нее были. Но человеческое тело терзал страх, и оно отступало.

Роткир с озабоченным лицом захлопал по карманам.

— Слушай… Прикинь, чё-то не завалялось. Погодь! А, не, это шишка. У самого-то нет?

Кастилос покачал головой.

— Ну пошли, что ль, поищем, может, где на кусте выросла.

— Ливирро специально нас измотал, — сказал Кастилос. — Знал, что крови взять неоткуда. Единственные здесь люди — это те, кого он тащит с собой, а к ним мы не прорвемся. Варготос мертв, все деревни Эрлот выжег заранее.

Ирабиль видела, как понимание, будто мячик в детской игре, перелетает от одного к другому. Но, в отличие от мячика, оно увеличивалось в размерах при каждом броске.

— Не единственные, — тихо сказал Роткир и посмотрел на принцессу.

Видеть его черные склеры и алые радужки было непривычно и страшно, но во взгляде Ирабиль не почувствовала угрозы. Роткир просто нащупал стены той тюрьмы, куда его бросил отец.

Кастилос перехватил его взгляд и стремительно переместился, встал между ним и принцессой.

— Только попробуй. Речь не о паре глотков! Ты новопробужденный, тебе столько нужно, что и человека может не хватить. Сколько силы ты выплеснул? Ты ведь сжег вампира?

— Не, он сам загорелся, я просто рядом стоял, — беспечно отозвался Роткир. — А что курил — так то совпадение, начальник. — Но тут же в голос проникла злость: — Чего ты её от меня защищаешь? Я тебе что, зверь, что ли? Просто вот об этом Ливирро и говорил, что ты будешь его проклинать и вспомнишь Варготос. Ублюдок хотел, чтоб мы её напополам порвали с голодухи. Я просто понял первым, потому что ум во мне быстрый и острый, а не то что у тебя. Деревенщина. Ладно, кончай пыхтеть, давай думать. Как быть-то? Долго это выносить можно?

«Выносить…» Ирабиль вспомнила это чувство. С трудом, но вызвала в памяти жуткий голод, когда нутро будто охвачено пламенем, взор застилает алой пеленой, и хочется кинуться на первого попавшегося человека, утолить голод, и будь что будет. Так мучилась она в колодце, истощенная длительным напряжением сил, держа на весу и себя, и Левмира. Как ей хотелось тогда напиться его крови, ощутить последний удар его сердца… Она знала, что нельзя пить кровь людей до пятнадцати лет — от нее невозможно оторваться, особенно такому несмышленышу, как она.

— Не знаю, — сказал Кастилос.

«Вечно», — сказал Аммит в памяти принцессы.

«Вы сможешь терпеть голод вечно, если захотите. Но я не собираюсь отбирать у вас вечность на это испытание. Я всего лишь хочу, чтобы вы продержались сутки. Когда опять взойдет солнце, я вернусь и хочу гордиться вами».

Он закрыл дверь. Принцесса осталась одна в глухой комнате замка. Ей было десять лет, её сердце не билось. Полночи она под руководством Аммита отрабатывала трансформации и огонь. Обычно Аммит то и дело подсовывал ей пробирку с кровью, но не сегодня. Сегодня он выяснял пределы её сил — и не обнаружил. Лицо принцессы бледнело, глаза пылали ярче пламени, но по команде она превращалась в волчонка, в летучую мышь, в туман. По приказу зажигала огонь, который испепелял её силы. Наконец, Аммит удовлетворился увиденным и привел её сюда.

Пустая комната без окон, где ребенку предстояло провести сутки. Голодному ребенку.

Впрочем, комната была не совсем пустой. В ней, например, было кресло и была кровать. А ещё — круглый столик посередине. На столике горела свеча, и её огонек отражался в стекле пробирки. Бронзовая голова дракона, венчающая сосуд с кровью, казалась живой из-за игры теней. Она корчилась и гримасничала, будто смеялась над принцессой: «Ты и минуты не выдержишь! Ты ведь так голодна, так жаждешь…»

Ирабиль фыркнула и отвернулась, сложив на груди руки. Постояла так. Потом походила вокруг столика, демонстративно не глядя на пробирку.

Она не знала, сколько времени прошло. Знала лишь, что свеча догорела, но её собственные глаза полыхали достаточно ярко, чтобы видеть гадкую голову дракона, которая ухмылялась ей в темноте.

Принцесса взяла пробирку и вгляделась в нее. Ну кровь и кровь, ничего особенного! Однако желудок свело судорогой, и палец потянулся к тому выступу, на который достаточно было нажать, чтобы кровь выплеснулась из драконьей пасти. Внутри бушевал пожар, залить который можно только кровью.

Принцесса закатила пробирку под кровать и уселась сверху. Потом легла, попыталась уснуть, но все мышцы до единой были напряжены.

«Да сколько я уже здесь сижу? Лет пятьсот точно!»

А что если про нее забыли? Что если что-то случилось? Быть может, папа разозлился на Аммита и прогнал его, а тот не успел рассказать, куда запрятал его дочь? Тогда она просто глупышка, что не выпьет крови и не вырвется отсюда!

Ирабиль с сомнением покосилась на дверь, обитую сталью на крови вампиров. Аммит называл такую «нерушимой».

Принцесса попыталась сделать проверку — обратиться летучей мышью. Эта трансформация давалась ей легче всего. Но в этот раз не вышло. Значит, снаружи всё ещё день… Но какой день? Пятый? Сто пятый? Или всё же первый?

Пробирка под кроватью мучила ее, и Ирабиль перекатила её под кресло. Легла на кровать и отвернулась к стене. Сама не заметила, как принялась глодать руку. Отдернула её и заплакала. Что-то страшное творилось с ней. Она не могла управлять собой! И не могла исполнить своё желание — это она-то! Та, что привыкла к беспрекословному, мгновенному осуществлению любого каприза.

Принцесса пыталась дышать, без толку наполняя воздухом легкие, но о том, чтобы запустить сердце, не могло быть и речи.

Она металась по комнате, разговаривала сама с собой, рассказывала сумасшедшие истории, смеялась и плакала кровавыми слезами, а потом слизывала капли с рук. Она то и дело пыталась превратиться в летучую мышь.

В какой-то момент она обнаружила, что сидит посреди комнаты, на столе, держит в руке пробирку и таращится в драконьи глаза. Показалось, будто пробирка пуста, и принцесса пискнула от страха, выпустила её из рук. Расстроить Аммита она боялась пуще всего на свете. Аммит был хорошим, и она хотела, чтобы он ей гордился.

Упав на каменный пол, пробирка покатилась к стене. Ирабиль жадно прислушалась к звуку. Нет, полная. Полная!

Когда Аммит открыл дверь утром, на рассвете, то обнаружил висящую под потолком нахохлившуюся летучую мышь. Она зацепилась коготками за почти неразличимую трещинку в камне. В углу комнаты громоздились вещи. Принцесса стащила туда всё, что у нее было: сперва бросила столик, придавила его креслом, а сверху навалила кровать. Аммит расставил мебель по местам. Под столиком обнаружилась нетронутая пробирка. Только борозды от клыков на стекле говорили о том, с чем пришлось бороться узнице.

«Я горжусь вами, ваше высочество», — сказал Аммит и вытянул руку.

Летучая мышь спикировала ему на палец и взвизгнула. Аммит улыбнулся, погладил безобразную голову зверька.