Легенда о рыцаре тайги. Юнгу звали Спартак (Историко-приключенческие повести) - Щербак Владимир Александрович - Страница 31

— Что везешь, мужик?

— Разве не видишь — яйца!

— Вот те раз! — удивился барин. — Отродясь не видал таких яиц. А что с ними делают?

— Это яйца не простые, а земляные! Кто знаючи гнездо сладит да умеючи на них сядет — высидит коней самолучших кровей. Вот как!

Ну, у барина, известное дело, глаза завидущие, руки загребущие. Захотелось ему коней самолучших кровей, каких ни у кого нет. Говорит он мужику:

— Дам я тебе зелененькую за три яйца.

— Побойся бога, барин, это ведь почти задаром!

— Ладно. Даю синенькую.

— Мало, барин, мало.

— Ладно. Бери красненькую.

— Дешево, барин, дешево.

— Да сколько же ты хочешь?!

— По сту рублев за штуку!

— Ну это ты, брат, хватил! Виданное ли дело: за три яйца триста рублев!

— Так ведь не цыплят — жеребят станешь высиживать. Да еще самолучших кровей.

Жалко барину денег, да больно коней хочется.

— Ладно. Бери триста. Только ты уж и гнездо сладь. А высиживать я сам буду. Сколько сидеть-то надобно?

— Да недолго, недели три.

Привел мужик барина в лес, выбрал самое высокое дерево, сладил на нем гнездо и уложил в нем тыквы. Барин залез и уселся там. А мужик получил свои денежки и, посмеиваясь, пошел домой.

Вот сидит барин на тыквах день, другой, третий… Руки-ноги у него ломит, спать хочется. На четвертый день из сил выбился и заснул. Во сне начал ворочаться и вместе с гнездом на землю — бах!

Вскочил, видит: тыквы раскатились, одна раскололась. А под тем деревом заяц сидел. Как грохнулось гнездо с барином возле него, так косой и задал стрекача.

Барин увидал, что кто-то поскакал в кусты, и с досады хватил себя кулаком по башке.

— Эх, что же я наделал! На четвертый день — и то какой резвый жеребенок вывелся. Досидел бы до срока, какие кони у меня были бы!

Отец с сыном посмеялись.

Между тем было не до смеху. Верховая и рабочая лошадь была острой проблемой не только для Яновских, затеявших постройку фермы в тайге, но и для всего населения Дальнего Востока. Морем и реже сушей шел русский мужик «встречь солнцу», к берегам Тихого океана. Шел не из праздного любопытства, шел, гонимый властями, нуждой, безземельем, шел, чтобы жить. Он строил дома, корчевал тайгу, отвоевывал у нее землю. И делал все это зачастую один, без помощников — на себе возил, пахал…

Лошадь — первый помощник селянина — стоила очень дорого, доставка ее из России тоже обходилась недешево, и, наконец, далеко не все животные, приведенные в Уссурийский край, могли акклиматизироваться в этих условиях.

Для освоения края, для того, чтобы облегчить труд крестьянина, рабочего и воина, требовалось много лошадей, причем особой, дальневосточной породы, а для того, чтобы ее вывести, нужен был конный завод.

«Кто, если не я, и когда, если не теперь!» — мог бы воскликнуть Мирослав Яновский вслед за своим далеким предком, шляхтичем паном Тадеушем, имевшим такой девиз. Ничего, однако, подобного он не воскликнул, так как, в отличие от предка, терпеть не мог «высокого штиля». Но он знал, что дерзость, помноженная на деловитость, делает реальным любое, даже самое фантастическое предприятие.

Для начала было необходимо изучить историю вопроса, и Мирослав зарылся в книги, справочники, встречался и переписывался со знатоками, известными в России лошадниками…

Своими мечтами и планами он увлек родных и близких и даже Фабиана Хука, хотя капитан скептически относился к любому виду транспорта, кроме морского. Однажды Мирослав так разошелся, что прочитал другу целую лекцию, которую сам шутливо озаглавил так: «Откуда есть пошла лошадь?» А закончил ее так:

— Родина лошади — Азия… Но вот перед нами целая область на востоке Азии, от забайкальских степей до Тихого океана протяженностью почти три тысячи верст, не знавшая лошади. Это Амур со всеми его левыми притоками и Уссурийский край.

Редкое полудикое население этой страны, занимающееся рыбным и зверовыми промыслами, не нуждалось особенно в лошадях. Упряжным животным была собака, а далее к северу — олень.

Только с переходом этого обширного края под владычество русской державы вместе с русскими появилась здесь впервые и лошадь.

Но край этот по-прежнему не имеет нужных условий для усиленного развития табунного коневодства. Его скалистые горы покрыты девственным лесом, долины рек страдают от наводнений, сыры и болотисты.

Сухая степь является только малыми оазисами, занимаемыми переселенцами под пахотные земли и усадьбы. Наряду с недостатком подходящих угодий — сибирская язва и обилие оводов. Свободна от них только узкая полоса вдоль самого взморья, охлаждаемая летом морскими туманами.

Тут-то, на противоположном конце русской обширной земли, на самой оконечности Южно-Уссурийского края, в тайге на берегу Японского моря и будет основан первый на Дальнем Востоке конный завод!

— Браво, браво! — улыбаясь, сказал капитан Хук и, как бы аплодируя, соединил кончики пальцев обеих рук. — Идея прекрасная, план грандиозный! Но… осуществим ли он?

— Интересно, все моряки скептики и Фомы неверующие или только вы, Фабиан?

— Но ведь вы сами описали трудности: тяжелый климат, отсутствие пастбищ, обилие кровососущих насекомых и так далее…

— Это верно, — согласился Мирослав и, неожиданно вспомнив байку, которую рассказывал сыну, усмехнулся. — Конечно, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

— Дела начните делать с визита к губернатору Эрдману, — посоветовал Хук. — Я думаю, что хотя бы одну из — ваших проблем — приобретение земли для завода — вы с ним решите.

— Решим ли? — в свой черед усомнился Яновский. — Знаю я этих чиновников…

— Густава Федоровича вы не знаете! — возразил Фабиан. — Губернаторство ему навязали, по образованию и духу он моряк. А вы знаете, что он… — И капитан Хук с таким жаром принялся рассказывать биографию контр-адмирала Эрдмана, что Мирослав не мог сдержать доброй улыбки: наверное, все-таки есть какое-то особое морское братство, уважающее своих членов, приходящее им всегда на помощь, чего не скажешь о людях береговых, земных, в особенности о фермерах, каждый из которых живет и трудится на своей усадьбе одиноко и обособленно, как Робинзон Крузо…

Контр-адмирал Густав Федорович Эрдман имел пышный титул — военный губернатор Приморской области, главный командир портов Восточного океана — и тем не менее был демократичен, прост в обращении. Он тепло принял Яновского, внимательно его выслушал. Потом, лукаво прищурившись, спросил:

— А не боязно ли вам, батенька, приниматься за новое и совершенно незнакомое дело?

— Я, ваше превосходительство, рискую только деньгами, а между тем имею на памяти примеры, когда люди в благородных целях познания и освоения нового рисковали своей жизнью. Лет десять назад офицер русского флота, будучи уже немолодым человеком, отважился испытать первую отечественную подводную лодку конструкции Александровского, спустился на ней в глубины и пробыл там восемнадцать часов…

— Кхм… — смущенно прокряхтел шестидесятилетний контр-адмирал и провел платком по густым седеющим усам: ему было приятно, что помнят о славном эпизоде его жизни. — Вернемся, однако, к вашему предприятию… Задумка хорошая, но, дорогой Мирослав Янович, вы же знаете наши природные условия: в тайге гнус, на побережье туман, сырость. С кормами, наверное, туго…

— Все это так, ваше превосходительство, — терпеливо начал убеждать в очередной раз очередного оппонента Мирослав. — Но, как мне кажется, едва ли не первостепенное значение при выращивании и воспитании лошадей имеет искусство человека, его любовь и внимание к этому делу. Посмотрите на англичан: они в своем туманном и сыром Альбионе создали самого быстрого и выносливого в мире скакуна!

— Хорошо, хорошо, батенька, убедили. Так чем я могу вам споспешествовать?

— Для конного завода нужны пастбища, загоны, конюшни… На том клочке земли, что у меня есть, негде развернуться. Вот я и прошу вашего разрешения прикупить земли на общих для Уссурийского края условиях, то есть по три рубли за десятину.