Журба (Повесть о хорошем человеке) - Щербак Владимир Александрович - Страница 27

Он поравнялся с приземистым одноэтажным зданием. И до революции, и сейчас, во время контрреволюции, здесь размещалось офицерское собрание. Высокие окна были распахнуты, очевидно, из-за духоты. Иван, свесившись с коня, заглянул в одно из них.

Белогвардейцы и их союзники явно что-то праздновали. А может, это был пир во время чумы, когда война, считай, уже проиграна, всем все равно, и, как говорится, помирать, так с музыкой. Официальная часть встречи, судя по всему, была закончена, и началась неофициальная, проще говоря, пьянка. Русский штабс-капитан и японский лейтенант, держа наполненные бокалы, кланялись друг другу, как два болванчика; хорунжий в распахнутом мундире что-то кричал, пытаясь привлечь к себе всеобщее внимание; некто, сидевший за пианино, лупил по клавишам, извлекая из них дурацкий гимн офицерства «Как ныне сбирается вещий Олег». Все пили и ели, стоял ор и жор. Из окон несло густым смешанным запахом кушаний, табачного дыма, одеколона…

Небывалая злоба охватила Журбу: «Жируют сволочи. Может, это те самые, что живьем жгли людей в Ивановке!».

— Ну, я вас щас!

Он снял с пояса «лимонку». Держа ее одной рукой, а другой поводья, зубами выдернул кольцо и швырнул гранату в окно.

— Вот вам лимончик на десерт!

За ней последовали вторая, третья. На секунду-другую в доме возникла тишина. Потом прогремели взрывы, из окон лохматыми рыжими драконами выбросилось пламя, раздались вопли.

Воронок испуганно отпрянул от здания и готов был понести, но Иван сдержал его, заставив отъехать спокойно, и повел шагом, чтобы не показать свою причастность к взрывам. Тем более что в кинематографе по соседству закончился очередной сеанс и люди вывалили на улицу. Какой-то офицер оказался перед Ивановым конем.

— Что случилось?

— Понятия не имею. Возможно, артналет?

За железнодорожным переездом Журба свободно, всей грудью вдохнул свежий вечерний воздух, пахнувший полынью; сорвал с плеч погоны, отколупнул с околыша кокарду и, радостно-возбужденный, пришпорил коня.

Сомнений в содеянном у него не было.

Сомнения придут позже…

ЭПИЛОГ

После окончания гражданской войны Иван Евдокимович Журба работал в Приморье учителем и агрономом. Советская власть, за которую он воевал, никакими наградами его не отметила, но, слава Богу, и не репрессировала, как это произошло со многими старыми революционерами, честными и наивными идеалистами, в частности, с И.М. Певзнером, бывшим командующим партизанскими отрядами Спасско-Иманского военного района.

Собирая материал для этой повести, я побывал в последней обители Ивана Евдокимовича — в Покровском доме престарелых. Здесь он жил последние годы и скончался 14 декабря 1977 года. Вот что рассказала мне о нем медсестра Мария Федоровна Панева:

— Иван Евдокимович был скромным человеком, никогда не напоминал о своих заслугах перед советской властью. Я много лет работаю с ветеранами и заметила, что больше всех твердят о своих заслугах как раз те, у кого этих заслуг вообще нет. Иногда среди них попадаются и довольно скандальные. Обычно их утихомиривал Иван Евдокимович. Сам он был спокойным, тихим, как бы погруженным в себя. Много читал, плел из соломки красивые шляпы, которые дарил всем желающим. Родственников и близких у него не было, ходили к нему только пионеры… Умирал он, как и жил, тихо и мужественно, ни на кого и на на что не жалуясь. Это был настоящий человек!

Слова медсестры напомнили название знаменитой повести Бориса Полевого (так и просится в строку: «и это не случайно», но это было, конечно, случайно, хотя и вполне закономерно). В самом деле, у героя повести Полевого и у моего немало общего, хотя принадлежали они к разным поколениям. Оба воевали — один в гражданскую, другой в Великую Отечественную, оба при выполнении боевого задания были ранены и, оставшись в одиночестве в зимнем лесу, долго и упорно добирались к своим, оба сильно обморозились и в результате ампутации обезножели; оба, несмотря на это, вернулись в боевой строй — один сел в кабину самолета, другой — в седло партизанского коня.

Они продолжали воевать честно и доблестно, не чувствуя себя ущербными людьми, инвалидами, совершили еще по нескольку подвигов, победили и остались живы! А вот дальше их судьба сложилась по-разному. Герой Советского Союза Алексей Петрович Маресьев знаменит на весь мир, а Ивана Евдокимовича Журбу, окончившего свои дни в убогом сельском приюте, мало кто знает даже в Приморье, исключая, может быть, его родной Спасск…