Северские земли (СИ) - Волчок Сергей - Страница 19

Князь понизил голос, и, осмотрясь, сказал:

- У царя, понятно, свои интересы, но и у нас – свои! Есть старый закон: только сам князь решает, кому отдать княжество. Нам с тобой он сейчас, сам понимаешь, на руку, а вот свояк твой, о древних правах своих вспомнив, перед царём своим подставился. Собрался напомнить ему о старых правах. Не от себя, понятно – от всех литовских северских княжеств грамотку повезёт. И Вигунд волю князей уважит, права подтвердит, никуда не денется. Но и зарубку себе на память оставит.

Воротынский посмотрел вслед литовскому князю, и задумчиво проговорил:

- Хотел бы я знать – почему он тебе княжество считай что за так отдал? Да не просто даром, но ещё и себе в урон? В благородство его не верю – не та у Трубецкого репутация…

Воротынский, несмотря на возраст, легко вскочил в седло и уже там закончил:

- Зассал, похоже. Проклятия крови испугался. Так что поставь тестю за упокой свечку потолще!

Глава 13. "Деньги идут к деньгам"

Выслушав новости, привезённые мужем, Арина плакала несколько дней. Как понял Ждан из обмолвок – плакала даже не столько по отцу не провоженному, сколько по принятому им на себя посмертному проклятию. В механизме действия проклятия древней крови младенец так окончательно и не разобрался - информации не хватало, но вот про плату мать при Ждане объясняла Клуше прямым текстом. Согласно общему мнению, за заклятие древней крови князья платили самую страшную цену – лишались посмертия. Задолжавший аристократ не уходил за грань, в мир небесный. Он оставался в мире тварном в виде призрака, а вот навсегда, или просто на долгий срок – никто толком не знал. Показываться людям призрак мог не раньше, чем через десять лет после смерти, при этом – показываться мог крайне редко, только кровным родственникам и только тем из них, кого он никогда при жизни не видел. Поэтому шансов вновь увидеть отца, к которому она даже не приехала на похороны, у Арины не было, из-за чего та никак и не могла успокоиться.

В сердцах она даже хотела отказаться от наследства – слишком уж дорогой ценой доставалось ей княжество. Остановило её только то, что в таком случае жертва отца становилась не только непомерной, но и зряшной – ведь именно ради будущего дочери и внука он и пожертвовал собой.

В общем, обстановка в доме была нервная. Ждану спокойствия не прибавляло и то обстоятельство, что игра в исправление будущего явно обострилась – средства со счёта списывались чуть ли не каждый день. Сейчас на счету лежало лишь немногим более тридцати тысяч – 34 650, если быть точным.

Самое обидное – младенец понятия не имел, выигрывает или проигрывает в данный момент таинственный старикашка, наступает он или обороняется.

Если судить по косвенным признакам – дела их семейства, вроде бы, складывались довольно неплохо. Дед, надо отдать покойнику должное, отлично продумал и разыграл операцию с завещанием. Очень сильно усилила их позиции и неожиданная поддержка ждановского дяди, князя Андрея Трубецкого. По последним сведениям, написанное им обращение к литовскому владыке с напоминанием о древних привилегиях подписали все шестеро северских уездных князей, тянущих к Литве, и молодой князь уже собирался самолично вести грамоту в Вильно.

Если там Вигунд II подтвердит своё согласие с волей покойного князя Белёвского –Адашевы могут без препятствий вступать в наследство.

Но возникал резонный вопрос – если всё складывается так хорошо, на какие нужды тогда старикашка снимает очки?

Время меж тем текло незаметно. Вслед за летом промелькнула и осень, с неба полетели белые мухи и в Северщину пришла зима.

Одно морозное утро принесло сразу две новости – со Ждана сняли очередные четыре тысячи, и в село Семёновку, где жили Адашевы, прибыли высокие гости – князь Трубецкой со свитой.

- Я же обещал! – смеялся князь, обнимаясь с роднёй. – Я же так и сказал тогда Семёну – если всё закончится благополучно, я лично приеду к вам в гости – сообщить эту новость. Так оно и случилось! Ознакомившись с завещанием князя Гаврилы и грамотой северских удельных князей, Его Величество Вигунд Второй безо всяких оговорок подтвердил ваши права на Белёвские княжества. Не могу сказать, что он был в восторге из-за утраты территории, но и большого неудовольствия тоже не высказал – воля князя это всё-таки воля князя.

- Мы вам так благодарны, князь! – ответила Арина. – Такого благородства в наши дни почитай что и не встретишь уже. Вы ведь тоже имели права на княжество, однако…

- Прекратите! – голос Трубецкого стал суровым. – Во-первых, никаких прав я не имел и не имею. Единственный человек, который имел право распоряжаться княжеством – это старый князь Гаврила, а он свою волю выразил предельно ясно. Во-вторых, сразу после обнародования завещания мы обсудили его с Алиной и пришли к выводу, что ваш покойный батюшка поступил исключительно справедливо. Мы и без того владеем одним из крупнейших княжеств Северской земли, что даёт нам довольно высокий доход. Ваше же материальное положение, вы уж простите, что я об этом говорю, далеко не столь блестяще. Что должен был сделать любящий отец? Правильно – позаботиться о той из дочерей, которая находится в худшем положении. Так что всё справедливо. К тому же у вас сын, будущее которого должно быть обеспечено, и кто попрекнёт деда, позаботившегося о своём единственном внуке и воспользовавшемся единственным шансом сохранить клан? И, в-третьих – может, будем между собой обходиться без «князей»? Мы всё-таки родственники, причём близкие, по статусы теперь тоже равны, так что зовите меня просто «Андрей».

И молодой князь обезоруживающе улыбнулся.

- Хорошо, Андрей – ответно улыбнулась Арина, и у Трубецкого ёкнуло сердце. Как выяснилось, старая любовь никуда не делась, угли лишь подёрнулись пеплом, но не погасли. Её улыбка по-прежнему сводила князя с ума.

- Вы, я надеюсь, к нам хотя бы на недельку? – вступил в разговор Семён Адашев. – Мы вас быстро не отпустим, имейте в виду! На охоту съездим, медведя на рожно[1] поднимем – есть тут у меня матёрый Потапыч, как раз для самых дорогих гостей берёг!

[1] Рожно – старое название рогатины: раздвоенного, либо просто длинного копья с перекладиной посередине, обычно упираемого в землю. Перекладина либо рогулька не позволяют медведю нанизаться на копьё и дотянуться до охотника лапой. Отсюда и поговорка «лезть на рожон» - самому нарываться на неприятности.

- Да куда там! – сокрушённо махнул руками князь. – Дня на два-три, не больше. Я ведь из Вильно сразу в Белёв поскакал – торопился всё приготовить к вашему приезду, и чтобы никаких дурных разговоров потом не велось бы. Там я через глашатаев повелел объявить волю Его Величества во всех городах и сёлах княжества. Буквально через пару дней по моему приказу литовские войска организованно покинули Белёв. В день их ухода я торжественно и прилюдно временно передал всю власть над княжеством воеводе Василию – «впредь до прибытия возлюбленного брата нашего Семёна и дражайшей сестры нашей Арины», как я сам во всеуслышание заявил.

Воеводе передал –потому что тиун белёвский пожелал служить мне, и уехал со мной. Клянусь, это единственное, что я вывез из вашего княжества! – со смехом закончил князь. – Вот, прошу любить и жаловать, сын боярский Антипа Оксаков! Семён с ним уже знаком.

Антипа поклонился.

О том, что уйти с князем тиуну пришлось из-за того, что в Белёве его бы удавили на главной площади на следующее же утро под восторженные крики собравшихся – князь благоразумно промолчал. Никто и никогда не грабил белёвцев так нагло и беззастенчиво, как это делал недавний студент, пользуясь вооружённой поддержкой литовской дружины. Зато внутренний мир медвежьего чучела стал гораздо богаче, наполнившись уже до колен

- Не могу, правда, пообещать, что солдаты были столь же скромны, как я. Вы же знаете солдатню – они сопрут всё, что не приколочено, а что приколочено – оторвут и тоже сопрут. Меня, сами понимаете, в княжестве практически не было – я то подписи собирал, то в Вильно ездил… Не удивлюсь, если ваше княжество за эти четыре месяца неплохо разграбили – да и сейчас продолжают это делать. Сами понимаете, хозяина нет, а принцип «всё вокруг общинное, всё вокруг моё» не вчера придумали. Кстати, надеюсь, вы не меня не в обиде за привод литовских дружинников? Это было повеление моего Государя, коему я не мог противиться.