Куколка (СИ) - Воробей Ирина Леонидовна - Страница 9

– Пап, это я, – нерешительно начала девушка.

– Куколка, где ты?! – завопил отец. – Ты в порядке?!

– Д-да, пап, все х-хорошо, – растерялась Татьяна. Соображать срочно в стрессовой ситуации не было ее сильной стороной.

– Ты понимаешь, что я уже все возможные телефонные номера обзвонил в поисках тебя! Где ты была, неблагодарная девчонка?! Я тебя спрашиваю! Ты хоть понимаешь, как я переживал?! Я одновременно рад и очень-очень-оочень-ооочень зол.

Татьяна вся сжалась под его криками, хоть он и был всего лишь в телефонной трубке.

– Паап, я все объясню, – виновато проговорила девушка. – Но главное, со мной все хорошо. Ты не переживай.

– Разумеется, с тобой все хорошо! А отцу вот плохо! Меня чуть инфаркт не хватил! На отца тебе совсем плевать! Сначала провалила экзамен, а потом пошла шляться где-то всю ночь и звонит сама невинность! Я, значит, улаживаю ее провал на экзамене, звонил тут Прохорову, унижался, лишь бы тебе тройку поставили! А с ней, видите ли, все хорошо! Раз у тебя такое отношение к отцу, раз тебе на меня плевать, не знаю, где ты и с кем, но домой можешь не возвращаться!

После этого раздались короткие гудки. Татьяна не сразу все осознала. Она подошла к зеркалу, которое до этого не замечала в лоб. Лицо ее было опухшим, волосы растрепаны, где-то сильно примяты, почти прилизаны, где-то, наоборот, распушены во все стороны, глаза были красные и набухшие. В уголках глазниц засохли слезы вперемешку с тушью, превратившись в неприятные сухие черные корочки, которые тут же осыпались на щеки, когда девушка попыталась их стереть. Тональный крем расплылся по всему лицу, придав ему излишней неравномерной колоритности. Некогда алая губная помада побагровела и расползлась по щекам с обеих сторон, придав им неестественный румянец. Ей захотелось рыдать, и она заплакала.

– Эй, ты чего? Не такая уж ты и страшная… – попытался пошутить парень, – …для человека, который вчера набухался до беспамятства.

Девушка еще больше разревелась. Парень обнял ее, не сильно прижимая к себе. Отец так орал в телефон, что он мог слышать каждое слово отчетливо. Через несколько минут Татьяна успокоилась. Парень показал, где ванная и оставил ее там на добрых полчаса, чтобы она могла привести себя в порядок.

Холодная чистая вода благоприятно сказалась на лице и самочувствии в целом. Пухлость начала спадать, как и краснота. Сняв испорченный макияж, девушка ощутила, как задышала кожа. После горячего душа все ее тело расслабилось, ломота пропала, голова начала соображать быстрее. Парень гостеприимно предложил надеть его футболку и шорты, которые сошли ей почти за брюки. Однако они были настолько широки, что просто спадали с худенькой талии Татьяны. Зато футболка была по длине, как ее платье, и она решила обойтись только ей. В обычной хлопковой футболке она почувствовала себя гораздо комфортнее, чем в облегающем платье и синтетических колготках. Мыться, правда, пришлось гелем-шампунем 2-в-1, сильно отдающим мужским одеколоном, но Татьяна надеялась, этот запах быстро развеется. В общем, после всех этих, казалось бы, стандартных утренних процедур ее самочувствие и вместе с ним настроение улучшились. Из ванной она вышла снова изящной, красивой и расслабленной.

Бармен хозяйничал на кухне. Пахло молочной кашей и кофе. Когда девушка показалась в проеме двери, он снимал с плиты маленькую кастрюльку, покрытую желтой эмалью с цветочками. Такой набор кастрюль был и у них с папой, и, наверное, в каждой семье. Там еще продолжала немного бурлить густая рисовая масса. Он бросил туда кусочек сливочного масла, а затем порезанное кубиками яблоко и перемешал. Татьянин желудок заурчал во весь голос. Тогда парень обернулся на нее.

– Уже готово, – улыбчиво, сказал он и поставил на стол две тарелки, наполненные кашей. – Кофе пьешь?

Девушка кивнула, усаживаясь за стол перед одной из тарелок. Она, как голодный хищник, облизнула губы, предвкушая вкусную трапезу, хоть и не знала, какой должна оказаться рисовая каша на вкус. На протяжении всей жизни она ела на завтрак геркулес на молоке, который отец готовил отменно. Она обожала геркулес и не представляла свое утро без него. А здесь было что-то другое, неизведанное, но пахло вкусно. Она почувствовала себя юным исследователем и с любопытством набрала ложкой небольшую горку. Вкус поразил ее. Она и раньше ела отдельно рис, отдельно яблоки и отдельно пробовала молоко, но никогда вместе. Каша оказалась сладкой и нежной с легкой кислинкой за счет яблок. Это было необычно для ее привыкших к овсяным хлопьям вкусовых рецепторов. Первые две ложки она посмаковала, как гурман.

Вскоре перед ней возникла и чашка с черным-черным кофе.

– А что молока или сливок нет? – с претензией спросила девушка, словно находилась на завтраке в отеле по типу “шведский стол”.

Парень хмыкнул и достал из холодильника бутылку молока.

– А подогреть? – не замечая своей невежливости, продолжала Татьяна испытывать терпение гостеприимного бармена.

Он поджал губы, но подогрел молоко в маленькой чашечке в микроволновке.

– Спасибо, – довольно сказала она, вливая молоко в кофе.

Парень улыбнулся, глядя на ее счастливое лицо. Было видно, что Татьяна делала это не специально и это не было высокомерием или грубостью. Она просто не знала, что можно и нужно по-другому. Ее так воспитали. Она привыкла быть принцессой в своей семье, ей во всем потакали, за ней превосходно ухаживали лишь для того, чтобы она ни на что не отвлекалась и старательно занималась балетом. Он сел напротив нее и сперва сделал большой глоток черного кофе, только потом приступил к каше.

– Приятного аппетита, – весело сказала девушка и отправила очередную ложку каши в рот.

Парень только улыбнулся.

–Давно мне никто не желал приятного аппетита за завтраком, – отметил он немного с грустью. – Спасибо. Тебе тоже.

Татьянин взгляд тут же уловил «холостяцкость» его квартиры. Когда-то ремонт здесь делался с любовью и вниманием, на которое способна только женщина, желающая обуютить домашний очаг, но делался этот ремонт давно. Сейчас светло-зеленые приятные обои со вставками листьев тропических растений местами выцвели и отходили от стены. Где-то были содраны клочки, где-то испачканы чем-то некогда съедобным. Окно было занавешено серовато-белой тюлевой занавеской в цветочек, давность стирки которой, казалось, установить уже было невозможно. Кухонный гарнитур имел серо-древесный цвет, как и плитка возле него. Фартук был аккуратно подобран под цвет кухни. Здесь царил относительный порядок. Вещи лежали на своих местах. В шкафчике со стеклянными дверями стоял праздничный хрусталь под толстым слоем пыли. Пыль лежала и на других редко используемых поверхностях. В раковине валялось немного посуды. Все остальное было нетронутым. Сразу было видно, что он пользуется кухней мало. На столешнице из искусственного камня в ряд вдоль фартука стояли бутылки с различными этикетками и наименованиями алкогольных напитков, что сразу выдавало его род деятельности. Больше ничего примечательного в обстановке кухни не было. Обычный кухонный уголок, табуреты, крупная и мелкая бытовая техника – все, как у всех. На холодильнике была всего лишь пара магнитиков и то рекламных, а не тех, что привозят друзья из своих отпусков. Не было никаких семейных фотографий, что для Татьяны было удивительно, т.к. отец любил вывешивать их совместные фотографии в путешествиях или на каких-либо мероприятиях. Специально для этих памятных событий отец купил пробковую доску на кухню. Эта же квартира хранила в себе только пыль и никаких следов семейной жизни. Из декора на стене висело только плоское блюдо для главного яства праздничного стола, наподобие заливной рыбы, или пышного торта. Это было стандартное блюдо, белое, с цветочным рисунком в центре и тонкими узорами на ободке. Интересным было только то, что оно было склеено из разбитых осколков. Уродливые линии пронизали его, как шрамы, что остаются на теле на вечную память. Татьяне было любопытно, почему ему давно никто не желал приятного аппетита и где его родители.