Отрочество (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 70

Долго говорили об мине и об Палестине, Бляйшманы интересовались как за здоровье и приключеньями, так и возможностями через мои. Казалось бы, ну куча ведь единоплеменников! Ан нет, там свои диагнозы, иногда с такими осложнениями, шо иногда только через совсем других, вплоть до ультиматума в лоб.

— А для Ёсика как? — живо интересуется тётя Эстер.

— Там сплошной Дикий Запад на одичалом Востоке, — выдаю экспертное мнение, — и штобы хоть чуточку да, нужно быть сильно идеалистом с мозолистыми руками, или циником и авантюристом с немножечко романтиком. Таким, знаете ли, который прижат дизентерией, долгами и ночёвкой в пустыне на грязной кошме, но смотрит в будущее исключительно со светлым оптимизмом.

— Ой вэй! — завздыхала тётя Эстер, — а Ёсик наш весь в социализме с сионизмом запутался! Я ему сколько раз — сына, путайся лучше в коммерции, все ведь дороги! Скушно так, давай через панамы, тоже всё есть! Женить бы его на приличной девушке с красивыми капиталами…

— С этим ой! — предостерегаю я мадам Бляйшман, — Ёся мальчик с образованием, и не всякая подойдёт, потому как может тогда от жены сбежать в политику. А если с образованием, то и сама за политику заговорит, и Ёсика потащит.

— Вот то-то да, — опечалилась она, подпирая рукой где-то под одним из подбородков, — хороших девушек много, но хочется ещё и немножечко счастья для мальчика, помимо здоровых внуков для нас и денег для них.

После обеда с дядей Фимой о делах уже всерьёз, с глазу на глаз. Расписал ему мал-мала схемы Палестинские, да примерные возможности моих знакомцев, и предложил встроиться в дело.

— … есть небольшие, но интересные связи с московскими антикварами — скорее приятельские, чем деловые, но перевести их в нужную плоскость считаю реальным.

— М-м… пожалуй, — кивнул он после некоторого раздумья, — через Льва и наших, или через ещё?

— Хм… — тут уже задумался я, — можно и через Льва Лазаревича, и через ещё. Есть знакомства, но из тех, штоб при разговоре с ними нужно показывать не только материальный интерес, но и вполне конкретные стволы за ним.

— Решаемо, — согласился он, — всё как везде.

— Так, — потёр он пухлые руки, — по этому делу всё, а вот по нашему давнему разговору я работал, работал, и наконец оно заработало. Пошли уже немножечко круизные лайнеры и отели со всё включено разной степени, и как пошли результаты…

Бляйшман важно приосанился, сияя луноликой физиономией, и подыграл, глядя на него с уважительным восторгом.

— Неужели…

— Да! — он подпрыгнул на стуле, — Я — туда!

Дядя Фима затыкал рукой куда-то вверх — видимо, полагая своих старших партнёров кем-то вроде небожителей.

— Чу-уточку, — добавил он со вздохом, разведя пальцы, — ну я а тебе — премия! В партнёры, уж извини!

Полагалось мне сто тысяч франков на швейцарский счёт, што за сырую идею вполне себе недурственно, и обидки на дядю Фиму я не затаил. Хотя оно канешно и да, хотелось бы войти в такое дело хоть на кончик ногтя, но увы и ах…

Подавив в себе порыв жадности, принялся расспрашивать о деталях ради своего интереса и дяди Фиминой важности. Ну и так, полезно для общего развития.

Одесса ещё спала, укутанная толстым одеялом тумана, когда наш пароход причалил, загудев протяжно. Пройдя таможенный контроль, я сошёл на берег.

По недолгому размышлению, багаж свой отправил с позёвывающим извозчиком, решив пройтись пешком по просыпающемуся городу. Густой туман, насквозь пропитанный запахами цветущей акации и моря, лёг на плечи, придав самое романтическое настроение.

Иду неспешно, здороваясь касаниями со знакомыми домами и всеми встреченными деревьями. Мявкнула вопросительно трёхцветная кошка, вышедшая из подворотни с задранным хвостом, и я присел, наглаживая мурлыку. Толстенькая, ухоженная, ласковая, она бодала мои руки и колени, требуя ласки.

— Всё, всё, — встаю нехотя, — в другой раз если встретимся, а сейчас прости, меня Фира ждёт.

Из подворотни вылетела нескладная фигура, путающаяся в собственных ногах, и подхватываю её за ворот, не давая упасть вовсе уж жёстко…

— Николай?!

… — и дружков твоих мы… — выбежавшие вслед за Корнейчуком сомнительного вида личности резко затормозили, увидев нацеленное на них дуло манлихера.

— Про дружков — особенно интересно, — ласково сказал я, — давай, не стесняйся в выражениях.

— Ты только не стреляй, — горячечно зашептал Коля, — а то как тогда…

Миг, карабин на плече, а в руках берберский прямой меч, прижатый к развилке между большими пальцами ног словоохотливого вражины.

— Ой… — прошептал ругатель, подымаясь на цыпочки и делая какающие глаза.

— Ну… — подбодрил его я.

— Можно мы уж пойдём? — тихохонько спросил один из троицы, с ужасом косясь то на меч в междуножии дружка, то на мой бедуинский наряд, одетый ради антуража.

Клинок на себя, короткий взвизг… и мокрое пятно на штанах, пахнущее отнюдь не кровью. И топот удаляющихся ног.

Оружие в ножны… и сажусь на брусчатку рядом с беззвучно хохочущим Корнейчуком.

— Как тогда? — спрашиваю его, давясь смехом.

— Ага! — широкая улыбка мартовского кота в ответ, и снова беззвучный смех, от которого болят бока.

Коля взялся провожать меня, весьма юмористически рассказав о своём приключении с замужней, но несколько легкомысленной женщиной. И сомнительные типы, выходит, в своём праве, но… как уж вышло.

— Егор? — Фира сделала шаг, неверяще глядя на меня, — Егор!

… и она крепко обняла меня, уткнувшись в грудь лицом.

А меня уже тормошила заплаканная от радости тётя Песя, Санька…

— Санька?! Дядя Гиляй!? — Я неверяще уставился на них, — а…

— Мария Ивановна и Надя дома остались, — понял меня опекун, улыбаясь в усы, — я сюда по делам, а заодно и Саньку взял, он всё-таки не гимназист, а по-прежнему вольнослушатель.

Дворик уже проснулся, и любопытные соседи потянулись на наше шапито. Вопросы, ответы, подарки…

… но без небольшого скандала всё-таки не обошлось. Он начался камерно, немножечко после встречи и расхождения соседей.

— Слушай сюда! — Владимир Алексеевич тяжело припечатал ладонью массивную столешницу, — Твои приключения описаны в десятке европейских газет, и ты должен пообещать мне, что впредь будешь вести себя осмотрительней, а не как разнузданный башибузук!

— Куда ещё осмотрительней!? — вылупился я, — За всё путешествие всево одна поножовщина и две перестрелки!

— Всего?! — взвился было опекун, но тут же опустился на стул, — И разве только две? Мне рассказывали как минимум о полудюжине!

— Врут! — я ажно закипел от столь возмутительного поклёпа, — Перестрелок — две! А если я предупредительно стреляю в одну сторону, а в меня потом нет, то это никак не перестрелка!

— Предупредительно, — дядя Гиляй вздохнул, — В голову, это предупредительно?

— Ну да! Других предупреждаю, штоб не лезли.

— Н-да, — он пожевал губами, — башибузук как есть, что ж вырастет — то?

— Инженер, — без тени сомнения ответил я, и Фира закивала согласно, беря меня за руку.

— Ну ты-то хоть… — Владимир Алексеевич повернулся к Саньке.

— А чего они?! — отозвался брат, вставая рядом, — Мы, Сенцовские, так-то смирные.

— Да умоется кровью тот, кто усомнится в нашем миролюбии[62], — пробормотал опекун, прекращая разнос с видом человека, с размаху наступившего на грабли.

Справный мужик Иван Карпыч курил, поглядывая искоса на супружницу, суетливо хлопочущую у дрянной поддымливающей печи, разражаясь время от времени перхотным сухим кашлем. После переезда в Штаты Катерина Анисимовна резко сдала, будто постарев разом на десять лет, растеряв от здешней непростой жизни чуть не половину зубов, и начисто лишившись остатков женской привлекательности.

«— Как головёшка потухшая, — пришло на ум Ивану Карпычу, — огня уже не разжечь, один только запах дымный и остался. Видимость только бабья, и та от тряпок женских, да волос долгих»