Штуцер и тесак (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 19

Замечаю, как стали большими глаза у графинюшки. Да и Спешнев как-то подобрался. Пою, беспощадно выбрасывая из текста четверостишия с женским началом: все эти «ах», «о, как», и не так слезливо, как артистка в фильме[48]. Жестко, как положено мужчине.

По лица слушателей я видел, что песня им нравится. Еще бы! Она и в моем времени популярна, а здесь, где память о той бойне еще свежа… Всего-то пять лет прошло. Но мне не удалось насладиться аплодисментами и благодарностью аудитории – поистине этот день выдался несчастным. Едва смолкли последние аккорды, как за дверью раздался шум, и в столовую ввалился заросший бородой мужик в колпаке и с какой-то древней фузеей в руке. От неожиданности я даже перехватил гитару за гриф, собираясь швырнуть ее в террориста, который явился с недобрыми намерениями. Но меня опередила графиня.

– В чем дело, Егор? – рявкнула, вставая. – Почему врываешься, да еще с фузеей?

– Беда, матушка! – выдохнул нежданный гость и сорвал колпак с головы. – Поляки! За лесом стоят, на зорьке усадьбу на приступ брать будут.

Приплыли…

Надо отдать должное графине – самообладания она не утратила.

– Подойди ближе, – велела Егору. – Только фузею свою отставь – нечего людей пугать.

Мужик прислонил самопал к стене и приблизился.

– Говори! – велела графиня.

– Вечор Авдотья ко мне подошла, кухарка, – начал Егор. – Сын ее, Микитка пропал. Послала его грибов набрать, а отрока все нет. Поищи, говорит, может заплутал. Взял фузею – я без нее в лес не хожу, и пошел. Микитку быстро нашел – под кустом лежал, ветками закиданный. Мертвый. Зарезали его.

Графинюшка ахнула и закрыла лицо руками.

– Продолжай! – приказала графиня, окаменев лицом.

– Я мальца потрогал – теплый еще. Значится, недалеко злыдни ушли. Осмотрелся по сторонам, нашел следы. Двое их было, конных. Пошел по следу. Тот хорошо виден был – копыта, да еще с подковами… Миновал лес и вышел к дороге, а там они и стоят. Костры разожгли, кашу варят. К тому времени стемнело, я ближе подполз – глянуть и посмотреть, что за люд, и с чего им понадобилось мальца резать. Поляки это, матушка, я их речь ведаю. Бахвалились, что, как засветает, нападут на усадьбу. Солдат убьют, поместье пограбят, баб поваляют… Я отполз – и сюда, вас упредить.

– Сколько их? – спросил Спешнев хрипло.

– Пол эскадрона, не менее.

– Ты не ошибся, мужик? Считать умеешь?

– Егор не мужик! – нахмурилась графиня. – Унтер-офицер, выслуживший срок. А что бороду отпустил, так сам захотел. Его и еще четверых таких отставных покойный Юрий Никитич в имение забрал. Жили у нас в довольстве, как подобает заслуженным инвалидам[49]. Любил их граф и всячески привечал. Не одну битву с ними прошел. Здесь на охоту с ними ходил. Трое солдат умерли, остались Егор и Ефим, фейерверкер. Оба грамотные, считать умеют.

– Не сомневайтесь, ваше благородие, – кивнул Егор. – У меня глаз наметан. Шестьдесят-семьдесят сабель, не менее.

Спешнев скрипнул зубами.

– Что будем делать, Семен Павлович? – посмотрела на него графиня.

– Сейчас велю поднять егерей, – ответил штабс-капитан, помолчав. – Выдвинемся к дороге и с рассветом нападем на неприятеля. А уж там как Господь даст, – он перекрестился.

– Ни в коем случае!

Все уставились на меня.

– Что вы предлагаете, Платон Сергеевич? – нахмурился Спешнев. – Сбежать тишком?

Мне показалось, или во взгляде графини мелькнуло презрение.

– Встретить врага в усадьбе.

– Мы подвергнем опасности графиню и ее дочь.

– Им и без того несдобровать. Представьте сами. Внезапно напасть на поляков не получится – у них наверняка есть караулы. Подход стольких людей скрыть трудно: топот сапог, бряканье амуниции. Поляки поднимут тревогу и встретят нас в поле. А там кавалерия много сильней пехоты.

– У меня егеря, а не линейная пехота, Платон Сергеевич! – окрысился Спешнев. – Я не собираюсь выводить роту в поле. Егеря обучены воевать в рассыпном строю, ходить не торными дорогами, биться в лесу, болотах, горах. Стреляют метко. Устроим супостату засаду в лесу.

– Лес густой? – спросил я у Егора. Надо любой ценой отговорить этого упрямца от дурости.

– Никак нет, ваше благородие! – доложил отставной унтер. – Подлесок вывели на дрова. И сосне так лучше расти, и печки топить есть чем.

Я и сам обратил внимание, что по дороге к имению лес на удивление чистый.

– Всадник между деревьями проскочит?

– Запросто.

– Значит, вырубят нас в лесу. Сколько-то поляков убьем, возможно, даже половину. Остальные разозлятся и вырежут всех в имении.

– Женщин не тронут, – сказал Спешнев, но без уверенности в голосе.

– Французы может и не тронули бы, но это поляки. Я их в Испании видел[50]. Французы там лили кровь без разбора, но даже среди них поляки отличались. Резали всех, включая женщин и детей.

Вру, а, может, и нет. В истории Отечественной войны 1812 года есть темный момент. Русские не брали поляков в плен. Французов, пруссаков, итальянцев и прочих – запросто, а вот этих – нет. Историки сообщают об этом смутно, не раскрывая деталей, что и понятно. Отечественным исследователям тема не приятна, а западные стыдливо обходят. В своей книге Замойский[51] пишет: русские считали поляков предателями, потому и лютовали. Сомнительно. В 1812 году у поляков имелось свое государство – Герцогство Варшавское, образованное на польских территориях, входивших… в состав Пруссии. Никакого отношения к ним Россия не имела. Какие предатели? Кого и чего? У поляков был статус, аналогичный другим союзникам Наполеона. Но в плен, тем не менее, не брали. На войне такое возможно только в случае зверств врага по отношению к мирному населению и пленным. В Великую Отечественную красноармейцы старались не брать в плен эсэсовцев и… венгров. Последние по жестокости превосходили даже фашистов. Выходит, и поляки отметились?

– Думаете, отобьемся? – спросил Спешнев. – Поляков больше. Задавят. И вот тогда Наталье Гавриловне и Агафье Юрьевне придется худо.

А об остальных людях ты не думаешь? Дворне, крестьянах? Благородный, мать твою!

– Если верно построить защиту, неприятеля побьем. Мне приходилось бывать в таких переделках в Испании.

Опять вру, но для пользы. За моей спиной – десятки переигранных на форумах сражений этого времени. И экспертами там выступили не диванные мальчики, а люди, учившиеся воевать и имевшие боевой опыт. Среди реконструкторов ведь не только ботаники и заучки. «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны!» – возразите вы и будете правы. Но ценность у послезнания все же есть. Раненых я ведь вылечил?

– Наталья Гавриловна, – повернулся я к графине, – у крыльца я видел пушки. Они исправны? Пороховой припас, запальные трубки, ядра, картечь имеются?

– У Ефима надо спросить, – пожала она плечами. – Я в этом не разбираюсь. Прошка! Кликни!

Один из лакеев убежал.

– Вы и в артиллерии разумеете, Платон Сергеевич? – удивленно спросил Спешнев.

– Приходилось иметь дело, – кивнул я.