Штуцер и тесак (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 50

В этот раз Смоленск успели подготовить к обороне. Помимо земляных укреплений, подготовили баррикады на городских улицах, разобрав для этого дома в предместьях. Оставшиеся – сожгли. Пожар бушевал всю ночь, бросая огненные отсветы на стены города и угрюмые лица наблюдавших за ним солдат и оставшихся жителей. Багратион давал понять, что стоять будет насмерть. Нашу роту перевели в город, где она заняла чей-то сад и брошенный двухэтажный дом, из которого вывезли даже мебель. Спать пришлось на полу.

Но это я забегаю вперед. 8-го августа[104] по местному стилю на подступах к Смоленску загремели пушки – русские и французские. Канонада стояла такая, что закладывало в ушах. Поле битвы затянул пороховой дым. В нем мелькали русские знамена и французские орлы, сверкали штыки наступавших колонн и носились всадники. Все это мы с Семеном наблюдали со стен Смоленской крепости: Багратион приказал роте оставаться в городе и ждать приказа. Спешнев страдал, ощущая себя в немилости, я – наоборот. У флешей, прикрывавших Смоленск шла мясорубка, которая в моем времени случилась у Бородино. Там земляные укрепления по многу раз переходили из рук в руки, вследствие чего кое-где образовалось по 6–8 слоев из трупов людей и лошадей. Они лежали так несколько месяцев. Французы похоронами не заморачивались – они даже своих мертвых не прибрали, а русские власти занялись этим после изгнания противника. Лежать в одном из этих слоев мне категорически не хотелось. Не считайте меня трусом. Пасть за Отчизну – это, конечно, почетно, но куда полезнее заставить пасть за нее врага, причем, желательно, в большом количестве. И вот днем 9 августа в расположение роты прискакал посыльный.

– Ваше благородие! – обратился к Спешневу, не слезая с седла. – Командующий приказал вам немедля выступить в расположение 26-й пехотной дивизии и оказать ей содействие в отражении неприятеля.

– Началось! – сказал Семен и перекрестился. Я и подошедший к нам Синицын последовали его примеру. – Фельдфебель! – скомандовал Спешнев. – Подымай людей. Чтобы через пять минут все сидели в седлах, а артиллеристы – в повозках при упряжках. Выступаем!

И мы выступили…

Орловский полк, пятясь, отступал к Смоленску. Берников[105] уже не помнил, сколько атак они отбили сегодня. Поначалу все шло хорошо. Орловцы, пришедшие на помощь дивизии, оборонявшей флеши, штыковым ударом отбросили захвативших их французов, перебив их в большом числе. Но не успели солдаты очистить укрепления от трупов врагов, как неприятель навалился снова и огромной силой. Полк выбили из укреплений и заставили пятиться к Смоленску, беспрерывно атакуя. Драгуны, уланы, пехота – все пробовали опрокинуть полк, рассеять и уничтожить упрямых русских. Но те держались. Оглохшие от стрельбы, с закопченными пороховым дымом лицами, в порванных мундира, истекающие кровью, они стреляли и кололи штыками, раз за разом заставляя французов откатиться. Оглядываясь назад, Берников понимал, что до спасительных стен города, за которыми можно укрыться, дойти им не удастся. Слишком мало осталось в полку людей, слишком силен враг.

…Очередная короткая передышка. Наскочив на ощетинившийся штыками строй русских, французы отхлынули, усеяв вытоптанный луг синими мундирами. Но среди них в немалом числе остались и тела в темно-зеленых[106]. Дорого обошлась полку эта атака.

– Ваше высокоблагородие! – окликнул Берникова прапорщик. – Гляньте!

Он указал рукой в сторону тыла. Майор повернулся. От Смоленска к ним на рысях шел конный отряд. Всадники неуклюже подпрыгивали в седлах. Не кавалерия. Отряд приблизился, и Берников разглядел мундиры егерей. «Кто это?» – удивился он и вздохнул. Если это помощь, то недостаточная – всадников даже на глаз слишком мало. Тем временем егеря подскакали ближе. Возглавлявший их офицер в чине штабс-капитана спрыгнул на землю и направился к майору. Его примеру последовал незнакомый статский в охотничьем костюме, шляпе и с ружьем за спиной. На боку у статского висел тесак, а на его шее Берников с удивлением разглядел Георгиевский крест на ленте.

– Господин майор! – козырнул командиру полка подошедший офицер. – Командир отдельной роты егерей при командующем 2-й Западной армией штабс-капитан Спешнев. Со мной сто сорок строевых и четыре пушки. По приказу князя прибыл вам в помощь. А это наш лекарь Руцкий, – указал он на статского.

Как все в армии Багратиона, Берников слышал о героическом отступлении дивизии Неверовского, и о роте егерей, которая пришла ей на помощь. Говорили, что егеря несколько часов отбивали атаки кавалерии Мюрата, позволив Неверовскому отойти в полном порядке. При этом, якобы, не понесли потерь. Майор этому не верил. Егерям просто повезло. Выпалили несколько раз из пушек, французы приняли их за крупную часть и не стали связываться.

– Пушки – это хорошо, – проворчал Берников. – Рад принять вашу помощь штабс-капитан. Орудия поставьте на фланге, егеря пусть занимают позицию впереди полка. И поторопитесь! Вон там, – он указал вперед, – французы готовят кавалерийскую атаку.

Спешнев, повернувшись к роте, стал отдавать команды. Егеря спешились, коноводы увели лошадей в недалекую лощину. Туда же фурлейты отогнали артиллерийские упряжки. Егеря выбежали перед строем полка и, встав шеренгой, принялись заряжать ружья. Причем, как заметил майор, делали они это быстро и ловко. Артиллеристы так же споро зарядили пушки и зажгли фитили пальников. На все это у роты ушла буквально пара минут. Зарядил свое ружье и странный лекарь. Берников разглядел, что это штуцер. Однако Руцкий не стал забивать в ствол пулю с помощью молотка, а просто кинул ее в ствол, прижав к заряду легким движением шомпола. «Статский! – презрительно подумал майор. – Далеко ли улетит твоя пуля?»

Тем временем штабс-капитан, закончив с построением своей роты, достал из сумки подзорную трубу, разложил ее и поднес окуляр к глазу. Берников посмотрел на него с завистью: у него подзорной трубы не было. Дорогая вещь.

– Трофей, – пояснил лекарь, заметив его взгляд.

«Они и трофеи успели собрать?» – удивился майор.

– Уланы, – сказал Спешнев, опуская наблюдательный прибор. – Пики видны.

– Дай-ка! – лекарь протянул руку, и штабс-капитан послушно вложил в нее трубу.

Майора покоробило такое фамильярное обращение статского к офицеру, но он промолчал – не его забота. Не о том нужно сейчас думать. Тем временем лекарь, насмотревшись, опустил трубу.

– Вюртембергцы, – сказал, усмехнувшись. – Старые знакомые. Уж мы их душили, душили… Не хотите глянуть, ваше высокоблагородие? – он протянул подзорную трубу Берникову.

Майор взял ее и несколько секунд разглядывал выстраивавшиеся напротив эскадроны противника.

– Не менее полка, – сказал охрипшим голосом.

– Ага! – согласился лекарь. – Много. Где мы их всех хоронить-то будем?

Егеря засмеялись. Это оказалось заразным: спустя мгновение хохотал и Орловский полк. Берникову не понравилось такое легкомысленное отношение к врагу, но прекращать веселье он не стал. Еще недавно им всем было не до смеха, пусть солдаты и уцелевшие офицеры взбодрятся. Он молча протянул подзорную трубу Спешневу. Тот взял ее, сложил и спрятал в сумку.

– Атакуют! – оповестил Руцкий и сорвал штуцер с плеча.

– Ро-о-та! – крикнул штабс-капитан и выхватил шпагу из ножен. – Приготовиться!

Егеря прижали приклады ружей к плечам.

– Целься в коней, артиллерии – тоже! Стрелять по моей команде. Товсь!

Защелкали взводимые егерями курки. Штабс-капитан поднял шпагу. «Что он делает? – изумился Берников. – До противника триста шагов. Кто ж стреляет на такой дистанции? Ладно, пушки, но из ружей?»

– Пли!

От слитного залпа пушек и ружей у майора зазвенело в ушах. Боковой ветер унес пороховой дым, и Берников с изумлением увидел в отдалении завал из упавших коней, образовавшийся посреди строя атакующих уланов. Такой урон противнику не могли нанести только пушки, тем более, малого калибра, как успел рассмотреть майор. Значит, ружейный огонь оказался действенным. Но как? Ладно, попали, егерей учат метко стрелять, но за триста шагов от пули уже мало толку – даже пехотинца с ног не собьет, не говоря о лошади. Но у этой странной роты получилось.