Казань (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 11

– Вместе с Рычковым поехали на алхимический двор. К Иогану. Тот сумел сварить какого-то особо крепкого спирту…

Ясно. Доктор одержим моими идеями дезинфекции. По приезду – заставил врачей Бранта переодеться в новопошитые в Оренбурге белые халаты, кипятить одежду и хирургические инструменты, протирать водкой места разрезов и руки медицинского персонала. А это я еще не подсказал ему идею медицинских карт и антибиотиков. Целебные свойства зеленой плесени, возникающей на лежалом хлебе уже известны некоторым врачам и даже описаны в медицинских трудах.

– Пошли за ними. Я вручу нашим мастерам несколько Орденов Трудового Красного знамени.

– Слышал о сей награде – качнул париком Каменев – Хорошая задумка.

После объявления указа о праздновании Нового года, в центр зала вышел пожилой распорядитель бала, известный в городе танцмейстер. Он объявлял громким голосом название танца: менуэт, англез, аллеманд, контрданс. Первый танец возглавил лично. Представлял он собой парное шествие, во время которого, под торжественную музыку, участвующие важно вышагивали, кланялись и делали реверансы. Шествие прошло по периметру зала два раза, оркестр наяривал с небольшого балконца наверх. Второй танец, менуэт, отплясывали только несколько самых ловких пар – в основном поляки, а гости разбрелись по комнатам дворца или столпились у стен и окон, наблюдая за их действиями. Партнеры чередовали мелкие шажки и изящные фигуры. В англезе шла пантомима ухаживания кавалера за дамой, которая то убегала, то застывала в соблазнительной позе. В аллеманде, немецком танце, кавалеры крутили дам, держась то за руки, то за талию. Причём музыка в ритме марша становилась всё более оживлённой. В английском контрдансе пары выстраивались в две линии и с поклоном менялись местами.

Пока публика танцевала, я пригласил самых именитых купцов в соседний зал. Мы расселись на стульях, тут же пришлось сразу прекратить начавшийся гвалт. Торговцы ругались друг с другом, пытались передать мне челобитные. Присутствовали Осокин-младший, Сахаров, из незнакомых – казанские купцы и промышленники Карякины, Твердохлебовы, Шамовы. Отдельно стояли "экономические крестьяне" – Виноградов, Пономарев, Вахромеев.

– Эти деловые – тихонько произнес на ухо Каменев – Пробились с самых низов, выкупили вольные у своих дворян. А в прошлом годе – составили содружество для торговли с заграницей и сразу своим иждивением соорудили фрегат о тридцати шести пушках. Называется «Надежда благополучия». Сие купцы погрузили на судно железо, юфть, парусные полотна, табак, икру, воск, канаты и под начальством фактора компании, казанского купца Пономарева, вышли в дальнее плавание и благополучно прибыли в Ливорно.

– Как расторговались?

– Хорошо расторговались. Говорят миллионщиками стали.

– Вот что господа хорошие! – я повысил голос, чтобы прекратить опять начавшийся гвалт – Собрал я вас тут, дабы сообщить две новости. Одну хорошую, другую плохую. С какой начинать?

Присутствующие замолчали, испуганно на меня посмотрели.

– Начну с плохой. Никоих складов и заводов конфискованных, или взятых мастерами я вам не верну.

Тут же раздался дружный стон.

– И пролетных грамот також не отзову. Зато новых могу дать.

На меня посмотрели с интересом.

– Но разорению купечества и деловых людей я не мыслю, а более того, хочу их числа приумножения. Ради этого дозволил мастерам взять заводы в собственность.

– Как же царь-батюшка – скривил губы Осокин – Нам теперь жить?

– Это была плохая новость – я проигнорировал купца и позвонил в колокольчик – А вот и хорошая.

В зал вошли Ваня Почиталин с охранником – они внесли примус, лампу и белую свеклу на подносе. Поставили все на круглый стол.

– Что сие? – я указал пальцем на овощ.

– Свекла – пожал плечами Сахаров – Свиней кормим.

– А вот и нет – возразил я – Это чистое золото.

– Где же золото? – засмеялись купцы.

– Внутри. Ежели ее промыть, измельчить, да превратить в стружку, а после выпарить сок, осадить его известью, да полученную белую патоку сгустить – получите сахар.

Торговцы зашумели. Да, сахар нынче – это белое золото. Его добывают только из тростника и привозят из колоний. Цена фунта сахара безумная – 25 копеек серебром. С одной тонны свеклы можно получить – 150–200 килограмм. Ладно, снизим планку с учетом примитивных технологий. Пусть будет 100 кило. Итого с тонны больше пятидесяти рублей. За границей цены еще выше.

Купцы впечатлились, наморщили лбы. Явно считают в уме деньги. Посыпались вопросы о выходе сахара из свеклы, налогах…

– Два года вам даю беспошлинной торговли в моих землях – я выложил еще один козырь на стол – Возвернете все свои потери, а також еще заработаете на новые заводы. Но обещайте сажать в свеклу вперемешку с трюфелями, что завез на Русь еще мой дедушка – царь Петр. Поле свеклы – поле тартофеля.

– Где же мы сей клубень возьмем? – огорчился Сахаров – Да и зачем это земляное яблоко вообще нужно?

– Большой выход овоща сего. В плохие годы крестьяне сыты будут. Даже ежели хлеб неуродится. Поля тартофеля есть в Питере, да в Москве. От Вольного экономического общества. Они выращивает на семена. Закупите и привезете сюда, да в Оренбург с Самарой.

Народ пожал плечами. Ну чудит царь – так ему по должности положено.

– Раз уж мы договорились, давайте грамотку рядную составим.

А теперь купцы одобрительно на меня посмотрели. Деловой подход они уважают.

В грамоте, которую подписали все присутствующие, я даровал двухлетнюю беспошлинную торговлю сахаром, взамен получил обязательства выращивать картофель на продажу, а также отказ от всех претензий по реквизированным складам и заводам. Впрочем, я не обольщался. Главных тузов – Демидовых, Твердышевых и прочих – на встрече не было. Эти мне ничего не забудут и ничего не простят.

После свеклы, в дело идет примус и керосиновая лампа. Я лично показываю, как все работает. Купцы ахают, вертят в руках изделия.

– Это же можно и в Европу торговать – первым соображает Сахаров – Таковых диковин и у них нет!

Народ поддерживает негоцианта бурными возгласами.

– Ставьте сразу шесть заводов – решаюсь я – Три на лампы, три на печки. Еще треба земляное масло черпать из земли и перегонять в керосин. Иоган Гюльденштедт вас подучит. Кто похочет – войду казной царской в дело.

От желающих отбоя не было – составили аж восемь рядных грамот. Под это дело я легко договорился о значительных закупках зерна, причем купцы согласились дать мне товарный кредит – взять оплату казначейские векселя. Не то, чтобы у меня не было золота и серебра. Как раз драгоценных металлов в подвале губернаторского дома скопилось огромная сумма – на триста с лишним тысяч рублей. Но я хотел сразу начать приучать торговых людей к бумажным деньгам и активам. Екатерина уже выпустила ассигнации, которые котируются как 1 серебряный рубль к 2.5 бумажному, но большого хождения новинка в обществе пока не имеет.

Кроме того, я планировал сильно облегчить переход в торговое сословие – значительно опустить гильдейские взносы, а также разрешить в жилых домах открывать лавки. Крестьянство уже становится верной опорой трону. Но кроме сельских жителей, мне нужно было завоевать сердца горожан. А для этого их нужно превратить в буржуазию. Другого пути прогресс не знает.

В конце декабря в Бургас с севера пришла волна холода. Лед сковал крепкой броней реки, озера и болота. Выпал и толстым слоем залег снег. Установился санный путь. В город каждый день стали приходить бог весть и какими путями пробиравшиеся беглецы, согнанные с насиженных мест войной. Сюда, в этот богатый край, живущий сонной жизнью, измученных людей тянула и надежда найти спасение от бешеного разгула башибузуков. Слухи о том, что здесь квартируются передовые части русской армии – шли по всей округе.

До прихода корпуса Потемкина Бургас был небольшим городишкой с тремя тысячами обитателей. Разместить все полки в убогих хатах и домах не было возможности. Рядом с городом вырос военный лагерь из шалашей и землянок. Суворов сначала обитал в своей походной палатке, но когда ударили морозы, ему пришлось занять довольно обширный дом какого-то местного богача. В этом здании разместился и штаб корпуса. Суворов довольствовался просторной, но убранной с обычной для него простотой горницей, окна которой выходили в заснеженный сад. С ним неотлучно находился Прошка, исполнявший обязанности денщика, повара и камердинера.