Повесть о ледовом комиссаре - Водопьянов Михаил Васильевич - Страница 46

С воздуха отлично была видна площадка с посадочным знаком, мачта радиостанции и «колбаса» ветроуказателя.

Зимовщики радостно встретили участников экспедиции.

— А мы боялись, что вы, не заглядывая к нам, махнете на полюс, — шутили они.

Девятьсот километров воздушного пути только пять-шесть часов полета.

И как долго пришлось ждать, прежде чем можно было сделать решающий прыжок на полюс!

Шмидт ни на минуту не отступал от своего слова, данного в Кремле, — не рисковать!

В ожидании летной погоды участники экспедиции по-разному коротали время. Играли в домино, преферанс, устраивали лыжные прогулки, охотились на белых медведей и часто по вечерам слушали беседы-лекции Отто Юльевича по истории искусства, по западной литературе и многим другим вопросам.

…Пурга бушевала и бушевала, казалось, не будет конца слепящему снежному смерчу. Правда, иногда на короткое время стихал вой ветра и небо прояснялось. Тогда летчики бросались к Дзердзеевскому.

— Нельзя лететь — говорил синоптик. — Нельзя! Через три-четыре часа погода испортится. Со стороны Гренландии идет мощный циклон, несущий осадки…

И, увы, он всегда оказывался прав.

Шмидт охлаждал пыл летчиков:

— Терпение, товарищи командиры, терпение! Дождемся такой устойчивой погоды, при которой можно выпустить Головина в глубокую разведку. А если погода по маршруту окажется хорошая, дадим старт большим кораблям…

— Отто Юльевич, — неожиданно раздался спокойный, чуть глуховатый голос Спирина. — Разрешите с радистом Ивановым полететь и сесть за восемьдесят-сто километров от зимовки и там проверить радиомаяк.

— Очень хорошо, — ответил Шмидт, — маяк проверить нужно. На каком самолете полетите?

— На У-2,— ответил Спирин.

— А кто из летчиков идет с вами?

— Я поведу самолет сам.

Спирин пришел из военной авиации, и Отто Юльевич не знал, что флаг-штурман одновременно является летчиком.

Воспользовавшись прояснением погоды, Спирин решил лететь.

В трехместный самолет, кроме летчика и радиста, еще сел будущий житель северного полюса — астроном Е. Федоров.

Полет был рассчитан на три часа. На всякий случай взяли с собой пять плиток шоколада и полкило сухарей. Хотели прихватить палатку, но оказалось, что ее некуда погрузить.

— Да и не нужна она нам! Что, мы отдыхать там собираемся? — махнул рукой Спирин.

…Участники экспедиции спокойно сидели в жарко натопленной комнате. Но вот прошло три часа, потом еще час и всеми начала овладевать тревога за товарищей.

— Что-то они долго не возвращаются, — перелистывая книгу, сказал Шмидт.

— Да. Наши радисты слушают, но ни звука. Погода портится, — ответил Шевелев.

Отто Юльевич с тревогой спросил:

— Что же могло с ними случиться?

— Вероятно, они заморозили мотор и не могут его запустить.

— Тогда почему нет связи? Признаться, это меня немного пугает… Вдруг они сели неудачно, поломали машину и радио?

— Нет, Отто Юльевич. Спирин — прекрасный летчик. А на У-2 всюду можно сесть. Связь, наверное, отсутствует из-за непрохождения волн. Будем надеяться, что они скоро прилетят.

Отто Юльевич, подумав немного, отдал распоряжение:

— Пусть механики на всякий случай подготовят один из больших кораблей.

Через два часа поднялась пурга. Ночью она усилилась. Начальник экспедиции собрал командиров кораблей. Совместно был разработан план поисков пропавшего самолета. Решено было послать на собаках двух опытных полярников — механика радиостанции Сторожко и авиатехника Латыгина. Они не раз совершали большие переходы, даже в условиях полярной ночи.

Прошли сутки.

Шмидт ни на минуту не прилег.

Пурга не прекращалась. Послать на розыски самолет нельзя. Все очень тяжело переживали неизвестность. Наверняка что-нибудь случилось с товарищами. Экспедиция может сорваться.

И еще одна мучительная ночь. Шмидт не уходит из радиорубки.

— Какое отвратительное состояние, — сказал он, крайне утомленный волнениями и двумя бессонными ночами, — где-то недалеко находятся товарищи, нуждающиеся, может быть, в срочной помощи, а у нас связаны руки и ноги.

— Тише! — прервал его Бабушкин. — Мне показалось, что я слышу звуки мотора.

— А по-моему гудят провода — возразил Молоков. — Услышишь мотор в такую погоду!

Неожиданно за дверью раздались возбужденные голоса:

— Летит! Летит!

Шмидт, на ходу одевая куртку, бросился к выходу.

Далеко в небе, сквозь пелену падающего мокрого снега, просвечивались контуры самолета.

Спирин, Иванов и Федоров вернулись из ледяного плена. Не успели они выйти из машины, как начались приветствия, поздравления, объятия. Полярники народ закаленный, не сентиментальный, но здесь в ледяной пустыне, далеко от родных и близких, возникла особенно крепкая и нежная дружба между членами экспедиции.

— Что же с вами случилось, друзья? — нетерпеливо спросил Шмидт, обнимая Спирина.

Вот что рассказал Иван Тимофеевич:

— Сели мы километрах в 80 на юг от Рудольфа, в проливе Бака. Сейчас же принялись за работу. Иванов установил рацию. Рудольф на длинных волнах был слышен хорошо. Мы отвечали аккуратно, но почему-то Рудольф нас не слышал. Иванов проверил передатчик. Все оказалось в порядке. Сделали еще одну попытку связаться с Рудольфом. Безуспешно. Дело было, очевидно, не в передатчике. По-видимому, какое-то необъяснимое непрохождение радиоволн в атмосфере.

Занялись астрономическими наблюдениями. Закончили их, начали готовиться к отлету.

Улететь, оказалось, не так просто. Мы упустили из виду, что было около двадцати градусов мороза. Мотор остыл и не запускался.

Решили пустить в ход резиновый амортизатор. Но троих человек оказалось мало для того, чтобы одновременно натягивать концы амортизатора, стоять на винте и крутить пусковое магнето.

Так промучились до утра.

Утром на руках подтащили самолет к тросу, перекинули через него амортизатор. Потеплело, и на этот раз запустить мотор удалось. Но вылететь уже оказалось невозможным. Поднялся густой туман и пурга.

Весь день 29-го ждали улучшения погоды. Было холодно. Все устали. Хотелось есть.

Чтобы мотор снова не остыл, мы регулярно провертывали винт.

К сегодняшнему утру погода немного улучшилась. Решили вылететь. После нескольких безуспешных попыток оторваться с маленькой площадки мы взлетели, маневрируя между торосами.

Дул сильный ветер. Низкая облачность. Начиналась пурга. Временами шли бреющим полетом на высоте пятнадцати метров.

Так вот и добрались до дома…

Когда слушали лаконичный рассказ Спирина, все происшедшее с ними казалось простым и обыденным явлением.

Полетели. Сели. Не запускался мотор. Затем испортилась погода. Выждали погоду, запустили мотор и прилетели.

Но попытаемся вдуматься в этот краткий рассказ.

Пурга, метет снег, бесконечные льды, враждебное молчание мотора. Без крова, без теплой одежды и спальных мешков, без пищи. Так проходит ночь… день… и еще ночь…

Хорошо все, что хорошо кончается.

Первого мая встретили торжественно и весело. Утопая в снегу, участники экспедиции и зимовщики вышли со знаменами на маленькую демонстрацию. Состоялся митинг, на котором с коротким докладом о международном празднике труда выступил О. Ю. Шмидт.

За праздничным столом смеялись и шутили.

… 3 мая погода, наконец, позволила воздушному разведчику Головину приступить к исполнению своих прямых обязанностей.

Каждые тридцать минут Головин сообщал о состоянии погоды и свои координаты.

Шмидт не выходил из радиорубки, прямо из-под карандаша радиста читал донесения разведчика погоды.

«Пересекаю 85 градус. Погода ясная. Курс держу по солнечному компасу и радиомаяку. Видимость хорошая. Лед торосистый, но для посадки самолета есть хорошие, ровные поля. Иду дальше. Головин».

Эта радиограмма подняла настроение. Отто Юльевич дал указание готовить большие корабли к вылету. С аэродрома механики ответили, что у них все готово, могут хоть сейчас запускать моторы.