Под солнцем цвета киновари (СИ) - Софиенко Владимир Геннадьевич - Страница 4

Уже ничто не могло остановить падение Гурковского-Тутуль-Шива в жертвенный сенот, Колодец смерти…

— … И Великая мать и Великий отец, Создательница и Творец, Тепеу и Кукумац, как гласят их имена, говорили: «Приближается время зари; так пусть наша работа будет закончена и пусть появятся те, кто должен нас питать и поддерживать, порождения света, сыновья света; пусть появится человек, человечество на лице земли!» — так они говорили.

И так написано в «Пополь-Вух» — Книге Советов.

В ходе чтения священной книги жрец водил специальной палочкой по замысловатым иероглифам. Он был искусным чтецом, уводящим своих слушателей в стародавние времена, в начало всех начал. Величаво и возвышенно говорили боги его устами. Не сразу они решили, из чего сотворить плоть человека. Вместе с ними жрец был преисполнен радости, когда нашлась изобилующая пищей прекрасная страна, где могли бы жить первые люди, затем вместе с людьми жрец набирался силы из специально приготовленных девяти напитков, и так же, как и у них, кукурузой полнились его мускулы.

— … После этого они начали беседовать о сотворении и создании наших новых матери и отца; только из желтой кукурузы и из белой кукурузы они создали их плоть; из кукурузного теста они создали руки и ноги человека.

Только тесто из кукурузной муки пошло на плоть наших первых отцов, четырех людей, которые были созданы.

Это тоже было написано в великой Книге Советов.

С полагающимся для священной реликвии почтением жрец закрыл книгу. Без лишних слов поклонился и покинул комнату «ягуара». Обрадованный, что его занятия окончены, маленький мальчик поднялся с пола, устланного шкурами ягуара, и вслед за своим строгим учителем направился к выходу. Ему не терпелось выскочить на улицу и продолжить игры со своими сверстниками, но по установленным жрецами правилам он должен был со склоненной головой неторопливым размеренным шагом покинуть обитель грозного бога Кецалькоатля,[4] или, как его еще называли, Кукулькана. Зная, что за ним могут наблюдать, мальчик, соблюдая правила, направился к выходу из храма. Он миновал еще несколько восхитительных по своему убранству комнат, наконец, откинув занавеску из перьев кацаля и бусинок жемчуга, вышел в яркий солнечный день. Впереди предстоял долгий путь вниз по лестнице туда, где у подножия пирамиды, на вершине которой он сейчас находился, раскинулся Ушмаль, самый прекрасный из городов Пуук — Страны низких холмов.

С высоты почти что в сорок локтей город лежал как на ладони. У самого подножья пирамиды располагался дворец с просторным внутренним двором и множеством маленьких комнатушек внутри, в которых несли службу жрецы. Между дворцом и пирамидой находилась баня, где служители Кукулькана совершали омовения во время религиозных обрядов. Слева от этих построек была площадка для игры в мяч, а чуть поодаль на террасе высотой в пять локтей возвышался дворец халач-виника, как называли великого правителя, еще дальше виднелись дома сановников и знатных особ, а за ними лачуги простолюдинов. Отовсюду змеистой лентой бежали по городу каналы, разделяя его на неравные доли, с рваными, как у разломанной маисовой лепешки, краями. От окраин, минуя небольшие маисовые наделы крестьян, мимо фруктовых деревьев, они тянули свои рукава в самое низменное место города, к водохранилищу — единственному спасению на время засухи, к которому, словно кровь по артериям, стекалась небесная влага, ниспосланная на землю Чааком — богом дождя. Сезон дождей давно миновал, и вымершие, лишенные животворной силы каналы накрыли Ушмаль коричнево-бурой паутиной глинистого налета. На широкой, устланной камнем дороге, ведущей от келий жрецов к площадке для игры в мяч, толкалась ребятня, наполняя знойный полуденный воздух озорным смехом. Кто же устоит перед игрой в «кулум», особенно когда проигрывает твоя команда? Оглянувшись, не наблюдает ли кто за ним, мальчик, ускорив шаг, припустил вниз по лестнице. Это заметил один жрец. Был он невысок, даже слишком маленький, с неприятным квадратным лицом, длинными и сильными руками, доходившими почти до самых колен. Внутренние уголки маленьких его глазок прикрывала складка век, а огромный горбатый нос, словно клюв попугая, нависал над тяжелым подбородком с ямочкой, разделявшей его на две равные доли. Несмотря на молодость и невысокий чин ахмена[5] на низшей ступени жреческой иерархии, он уже выступал в ответственной роли хранителя бани. Ему разрешалось посещать храм наряду с другими высокими сановниками. А в особых случаях, когда халач-виника поднимался в святилище, жрец допускался в одну из комнат, по соседству с которой находился сам правитель и ах-кин-маи — верховный жрец Ушмаля. Такую благосклонность он заслужил благодаря прилежанию в познании наук и недюжинным способностям.

Жрец решительно двинулся вперед, чтобы приструнить нерадивого отрока, но в этот самый момент на его плечо легла чья-то твердая рука.

— Оставь его, Ош-гуль, пусть бежит, — сказал учитель мальчика, — ему всего лишь десять тун,[6] и его команда проигрывает.

Молодой жрец узнал голос чилама[7] Кукульцина.

— О мудрейший, достойнейший самых дорогих перьев птицы кацаль, твоему человеколюбию нет предела, смею ли я, недостойный вашего взгляда, напомнить, что не пристало так вести себя будущему властелину Ушмаля.

— Ты прав. Возможно, Тутуль-Шив и станет нашим халач-виником, но не забывай, что для царственной особы главным подтверждением его общения с богами является победа на поле брани. А команда Тутуль-Шива сейчас проигрывает.

— Вы как всегда правы, светлейший Кукульцин, — согнувшись пополам, ахмен попятился, пропуская высокую особу.

Опытный и искушенный в вопросах дворцовых интриг жрец Ушмаля Кукульцин уловил в тоне хранителя бани скрытую обиду или даже угрозу. «Надо бы приглядеться к этому юному жрецу», — отметил про себя Кукульцин.

На следующее утро после бессонной ночи, в течение которой он внимательно изучал родословную Ошгуля, жрец направился в резиденцию халач-виника и ах-кин-маи Ушмаля. Кукульцин был одним из немногих приближенных, кому было дозволено беспрепятственно тревожить правителя в любое время суток, однако он нечасто пользовался привилегией. Великий человек Ушмаля Ах-Суйток-Шив пребывал в южных покоях своего дворца. Великолепную комнату искусно украшали жемчуг и серебро, пол и потолок ее покрывали ковры из изумительных по своей белизне перьев цапли. При самом незначительном дуновении ветерка пышное убранство приходило в волнение. Волны одного ковра играли над головой белыми барашками легких облачков, в то время как волны второго разбивались о перламутровые берега диковинных раковин, словно о причудливые драгоценные островки, разбросанные среди ослепительно-белого моря пуха. Каждый, кто удостаивался чести посетить эту комнату, чувствовал умиротворенность и душевный покой, располагающие к неторопливым доверительным беседам. Кукульцину тоже была знакома эта обманчивая защищенность, погубившая немало неосторожных сановников: кто-то поплатился своим положением, а кто и головой за свою откровенность. Однако жрец заранее был готов к магии этой комнаты.

Возле покоев халач-виника он столкнулся с двоюродным братом правителя Хун Йууан Чаком, который прибыл с подарками и знаками почтения от своего единокровного брата — владыки страны Чен и Священного города Чичен-Ица. Чак Шиб Чак недавно вступил на престол и при каждом удобном случае пытался еще раз заручиться поддержкой своего родственника, великого правителя Ушмаля. Кукульцин знал, что пятнадцать кинов, то есть дней, назад Хун Йууан Чак с большим караваном рабов-носильщиков и ценным грузом вернулся из дальнего утомительного и опасного странствия, тем значимее был его незамедлительный визит в Ушмаль. Ах-Суйток искренне обрадовался подношениям и дружественному расположению правителя Священного города.