Дружинник (СИ) - "Amazerak" - Страница 11

— Значит ты, Михаил, утверждаешь, что эти пятеро отроков пытались изнасиловать девушку-простолюдинку. Верно? — спросил Матвей Александрович.

— Верно, — подтвердил я.

— А вы утверждаете, что Михаил напал на вас просто так и избил?

— Да, господин наставник, — произнёс Фома. — Именно так и было.

— И зачем же он на вас напал?

— Не имею представления, господин наставник. Покуражиться, видать, хотел.

— Мать вашу, — себе под нос процедил Борис Вениаминович. — И это будущие дружинники! Впятером одного не могут одолеть. Тьфу. Позор.

— Кто может подтвердить твои слова, Михаил? — спросил Матвей Александрович. — Имеются ли свидетели сему инциденту?

— Татьяна может подтвердить, — сказал я. — Больше никого рядом не было.

— Татьяна — твоя знакомая?

— Да, — коротко ответил я.

— Ладно, — Матвей Александрович поджал тонкие губы, раздумывая о чём-то. — Акт насилия свершился? Есть следы побоев или ещё что-то, что может подтвердить факт нападения.

— Нет, я пресёк его. Они не успели ей ничего сделать. Кажется, синяк на лице остался.

Матвей Александрович вопросительно взглянул на Бориса Вениаминовича.

— Вы, пятеро, пошли вон, — приказал старший наставник, — а ты, Михаил, останься.

Отроки, хромая и кряхтя, покинули помещение.

— Всего две недели, — произнёс Борис Вениаминович, прожигая меня насквозь взглядом своих серых глаз. — Две недели! А уже вляпался. Пятеро сынов наших дружинников избиты. И почему? Да просто так!

— Я защищал честь девушки, — настойчиво повторил я.

— Честь? Ты чего мелешь? Речь идёт о простолюдинке. Какая, к чёртовой матери, честь? Это первое. Второе. Факта насилия нет, свидетелей нет, а пятеро покалеченных отроков — есть. Это скандал. Их отцы — уважаемые воины, служащие роду. Что ты себе позволяешь?

— Тогда их отцам должно быть стыдно за поступок сыновей. На территории поместья творилось бесчинство. Честная девушка, что приехала служить роду, не может тут находиться в безопасности. Или я должен был просто смотреть, как эти подонки творят, что хотят?

Я говорил без какого-либо почтения, глядя прямо в глаза старшего наставника. Понимал, что за такое поведение меня самого могут наказать, но негодование кипело.

— Ты с кем разговариваешь, сопляк? — тихо произнёс Борис Вениаминович. — Да я тебя велю прутьями пороть. Как рот смеешь открывать без дозволения?

— Прошу прощения, — сказал я, но это снова прозвучало не слишком уважительно.

— Борис Вениаминович, — осторожно произнёс Матвей Александрович. — Простите за мою дерзость, но Михаил в некотором роде прав. Если всё случилось так, как он утверждает, ситуация скверная. Даже если речь идёт о простолюдинке, нельзя попустительствовать насилию в поместье. Надо допросить девушку и других слуг в ближайшем флигеле, кто мог что-то видеть или слышать.

— Я не вчера родился, сам знаю, — осадил его Борис Вениаминович, а потом тяжело вздохнул. — Но это скандалом попахивает. Задета честь дружины. И кем? Из-за чего? Обычная драка между отроками, какие случаются регулярно. Просто прими дисциплинарные меры. Никакого изнасилования не было, и упоминать об этом ни к чему, особенно сейчас.

— Если отроки действительно пошли на такое, — возразил Матвей Александрович, — необходимо, по крайней мере, отсрочить их принятие в дружину. Случай этот неприятный. Одним сойдёт с рук, другим, а что потом? Поместье превратится в бордель? Вам виднее, конечно, но я бы настаивал на расследовании.

— Проклятье! И ты туда же. Это мальчишки! Хочешь сказать, ты сам в юные годы служанок не щупал? И девка даже не отроковица — простолюдинки! О чём вообще разговор?

— Прошу прощения, Борис Вениаминович, — повторил младший наставник, — но моя задача — следить за моральным обликом моих подопечных. Есть обычаи и есть честь дружины, которую может задеть данный инцидент. Если Михаил заявляет иск другому отроку, мы не должны оставлять это без внимания.

Борис Вениаминович, тяжело вздохнув, посмотрел на меня:

— Откажись от иска. Тебе проблем мало?

— Нет, — сказал я. — Попытка изнасилования была, и я от своих слов не откажусь. Если вы полагаете, что у девушки-простолюдинки чести быть не может, то я заявлю о том, что была задета моя честь, как служителя рода.

— Ох, дурак… И ты, Матвей, тоже намерен упорствовать?

— Я лишь желаю, чтобы в этом доме не совершалось беззакония. Если подобный случай всплыл, я не имею права его замалчивать. Должен принять меры.

Наступила тишина. Раздавался только звук шагов Бориса Вениаминовича, что ходил взад-вперёд, заложив руки за спину.

— Вы не понимаете, сколько мороки этот доставит. У нас и так… — проворчал он. — Ладно! Значит, будем разбираться и решать, что делать, раз все такие упёртые и не хотите по-хорошему. Тебе, Михаил, лучше тут глаза всем не мозолить пару дней. Завтра езжай в город, сними квартиру, отдохни, а во вторник, чтоб здесь был рано утром. А я подумаю, как уладить вопрос. Свободен.

— Могу ли я быть уверен, что Татьяне ничего не грозит? — спросил я.

— Ничего с твоей девкой не случится, — снова повысил голос старший наставник, но в нём уже не чувствовалось прежней злобы. — Уйди с глаз моих долой, пока высечь не велел.

Я пошёл в свою комнату. Была уже ночь, и двое моих соседей беззаботно храпели в кроватях. Фому я тут не застал: его, скорее всего, отправили в больницу.

Всё тело болело, да и настроение было скверное. Следующие два дня мне предстояло провести в городе, вдали от имения Птахиных. Что без меня нарешают, я не знал. Хотелось надеяться на лучшее. А ещё Таня останется тут одна. Эти-то пятеро, скорее всего, к ней больше не сунутся, но могут придти другие. Тут даже отроки считали простолюдинов какой-то более низшей формой жизни, что и было причиной подобных инцидентов, которые чаще всего не получали огласки.

С другой стороны, за два дня я мог отдохнуть и развеяться. Хотел навестить Катрин, но вряд ли мне сказали бы её адрес, так что я выбрал иной способ провести досуг: съездить в Москву и посмотреть, какой дом оставил в наследство мой покойный отец. В глубине души я лелеял надежду найти там нечто важное, хоть и слабо представлял, что именно. Возможно, какое-то послание или даже что-то, касающееся моей силы.

Когда ещё выдастся свободное время, я не знал, а посетить отчий дом хотелось уже давно, так что я решил завтра с утра пораньше сесть на поезд и отправиться в Москву.

Проснулся я рано, до общего подъёма. Доспать надеялся в поезде. Мой старый угольный паромобиль всё это время, пока я жил в крепости, стоял в местном гараже. Топливо ещё оставалось, я развёл в котле огонь, подождал, пока прогреется, и покатил к городскому вокзалу. С собой я не брал ни вещей, ни оружия (которое мне пока полагалось иметь) — только небольшой саквояжик на всякий случай.

Самое простое, что можно сделать с домом — сдавать в аренду. С него я бы мог получать рублей сорок в месяц или даже больше — зависело от состояния. Но на это тоже требовалось время: прибрать его, отремонтировать (семь лет простоя наверняка не прошли бесследно), найти арендаторов. Но с деньгами я сейчас проблем не испытывал, а вот время было ограничено. Так что пока думал просто съездить и посмотреть, не оставил ли мне отец чего интересного.

Машину загнал на платную стоянку рядом с вокзалом, а сам отправился за билетом. Вокзал имел два входа: один — для господ, другой — для простолюдинов. Разумеется, я пошёл во второй. Первый пока нам был не по статусу.

В двери сплошным потоком пёр народ с чемоданами и баулами, зал ожидания был забит. А перед входом стояли несколько паровых извозчиков, и шофёры зазывали выходящих из здания пассажиров.

Ближайший поезд на Москву отходил через полтора часа. Оказалось, что Москва — это небольшая станция, на которой поезд стоял пару минут. Время в пути — почти девять часов. Это значило, что на место я прибуду лишь вечером. Впрочем, на машине получилось бы гораздо дольше, учитывая состояние здешних дорог. Обратный билет я купил на вечер следующего дня. Таким образом, в моём распоряжении были всего сутки, чтобы найти то, что я хотел.